Щурясь на солнце, сижу на неожиданно теплой деревянной обшивке скамьи. В пузе сумки рыдает мобильный, но вместо того, чтобы суетливо искать трубку изучаю приближающие автобусы. С номеров некоторых из них сбежали первые циферки и теперь часть внутригродского общественного транспорта снова носит двухзначные номера. А солидные трехзначники, такие как стошестой, лишились первых двух цифр и теперь им как-будто даже бегается легче.

Шелест широких колес по асфальту и долгожданный автобус плавно притормаживает на остановке. Пора.

***

Волею судеб в очередной раз влетаю в автобус. Мысленно прохожу курс подготовки молодого бойца, полностью осознающего предстоящие трудности - лихача-водилу, трам-тарарам по ямам-бездорожью и всеобщую физическую сверхсплоченность пролетариата. Морально настраиваюсь и со свирепым взглядом впрыгиваю в салон.

Неожиданно оказывается, что автобус еще не перепеолнен сверх меры. Но ликование  преждевременно, ведь меня подстерегают трудности совершенно иного рода - психическая атака и промывание мозгов.

Тщательно осматривая автобус и его обитателей, на предмет провокации, замечаю, что они, разбросанные по всему салону, находятся в каком-то странном оцепенении. И хрустальная тишина... В тишине этой вдруг зазвучал (вернее, возобновил звучание, прерванный моим появлением), голос. Сильный, глубокий, интонированный. Самый что ни на есть, подходящий для вещания с трибун и продвигания высоких идей. Чем, собственно говоря, обладательница сего сокровища и занималась, сидя в первом ряду автобуса и на репите поправляя съежающие с переносицы очки.

Обмахиваясь веером (что поделать, знойная женщина, она и зимой не изменяет своей сути), дама взывала к общественности на предмет политики, общества и власти. Лекция, судя по всему, длилась уже давно - весь предыдущий маршрут. На момент моего появления уже дошли до обсуждения событий начала 90х. Вернее, дошла. Потому что, пока ханум, брызгая слюной и пылая страстью, басила о повсеместно царящих несправедливости и глупости, пассажиры автобуса со страхом озирались - как бы чего не вышло из этого самостийного митинга и искали краем глаза наушника в своих рядах.

Понимая, что им еще ехать и ехать с этой мадам, пассажиры от отчаяния впадали в оцепенение и прикидывались мертвыми зайцами. А дама вещала все громче, веер уже угрожающе фехтовал. Кроме того, она стала обращаться персонально к каждому из окружавших ее. "Весь миллят (нация) виноват! Каждый! Вот сиз хамысы харада олмушдурлар? (Где вы все тогда были?) Мян, например, на площади митингда олмушам! (Я, например, ходила на митинги на площадь) А чем вы все занимались?"

Женщина не поленилась и, невзирая на определенную грузность, повернулась, окинула прожигающим насквозь взглядом поочередно каждого из пассажиров. Недовольно задержала взгляд на мне, но, решив, что в те времена я определенно была далека от подобных занятий списала по возрасту. И двинулась выжигать сердца взором дальше. Я перевела дух: "Пронесло!"

Тетенька, не унимаясь, переключилась на день сегодняшний. Разразилась грозной тирадой в адрес правящих структур и общественного бездействия. Ужас и тоскливое отчаяние читалось в глазах пассажиров, их позы выдавали обреченность. Мысленно все прощались с семьями, ожидая, что вот сейчас, на ближайшей же остановке в распахнутые пневматикой двери, ворвутся люди в погонах вместе со спецназом. И всех нас большим автобусом вышлют на пожизненную каторгу в какое-нибудь село на склонах Базардюзю, практически, в облаках. Но в момент пика отчаяния эффектом разорвавшейся бомбы прозвучал сильный голос патриотки, неожиданно сменившей тактику:

- А все почему? Все потому что власть у мужчин была! И сейчас так! Бу кишиляр вообще не билирляр? хеч билмирлюр, хеч де елямирлюр! Анджаг арвадлар билирляр! Дюз демирям? (Эти мужчины что вообще понимают? Ничего не знают, ничего не делают! Только женщины знают что и как нужно! Разве я не права?)

Новая аранжировка темы вдохнула в дебаты (а заодно и в пассажиров автобуса), жизнь. На новом витке обсуждений к говорливой женщине начали активно присоединяться представительницы слабой половины человечества. Войдя в раж, они стихийно выступали на вышеуказанные темы. Как оказалось, каждой нашлось что сказать, все внесли свои пять копеек.

Паре мужчин, попытавшихся было всунуться в эту идеологическую битву, досталось от предводительницы воинствующего электората. Да так, что они закряхтели, засопели как обиженные малыши и, махнув рукой, стали лишь изредка переглядываться друг с другом и качать седеющими головами. Высказать им, судя по беззвучному движению губ и не контролируемой жестикуляции, было что, но они более не отваживались. Закон самосохранения.

Окончательная и бесповоротная победа тетеньки с громким голосом и в больших очках была достигнута, когда ей удалось переманить на свою сторону водителя. Под ее натиском бедняге пришлось признать, что его мать оказалась правой во всем и с ним сбылось большинство ее предсказаний. От захлестнувших горьких воспоминаний водитель так расстроился, что даже поймал на радиоволнах российскую попсу и ушел в самоанализ.

Женский же коллектив неиствовал, обсуждения уже перешли на уровень новых постановлений и введения законов о феминном первенстве в интеллектуальной и эмоциональной сферах. В духовной - так вообще!

Всеобщей экзальтации не было предела.

И тут случился коллапс феминизма и политиканства. Причем, пришел он оттуда же, откуда вся эта заварушка и началась. По-прежнему сильным, ни разу не уставшим от долго выступления голосом, идейная вдохновительница произнесла: «Амма, гадынлары ен гешенг ве бейук (самая большая и прекрасная) задачасы, самое большое счастье женщины – это сидеть дома, рядом с детьми и мужем. Дети, внуки, сытые, образованные бегают вокруг, муж приходит - с работы, пока молодой, потом из парка – в нарды играл, а жена ему чай несет и говорит – Ай, киши (эй, муж), садись рядом, будем телевизор смотреть. Муж куртку снимает, рядом садится ве онлар чох гяшенг отурурлар, телевизор бахырлар, йаваш-йаваш сохбят елийирляр (и они хорошо так сидят, телевизор смотрят, спокойно беседуют).

После этой неожиданной фразы случилось сильнейшее затишье, как перед цунами. И вдруг все дамы защебетали одновременно. Под ведущее соло тетеньки в очках, они стали громогласно делиться различными рецептами, кулинарными тайнами и прочими тонкостями организации быта.

***

Круглая, как крепко надутый мяч, женщина одета в джинсовый комбинезон, на голове из жидких волос сотворены задорные косички трехлетней девчонки. Шустрыми движениями она в два счета рассаживает своих детей и мамку в уже забитом пассажирами автобусе.

В районе локтя и на предплечьях сильных рук красуются татуировки. Не те татушки - лакмусовые бумажки фэшн-тенденций и нежного самовыражения, совсем иные. Те, что получают бонусом на зоне и в тюрьмах, которыми покрывают себя как клеймом в подспудном желании униженно демонстрировать свое отличие от всех прочих, но с явным намерением – показать готовность разорвать всякого, кто нарушит их территорию.

Глаза у женщины – болотные, с прищуром. Такой бывает у повидавших на своем веку всякое, что людям рядовой судьбы и не снилось. Она – картинка, вырванная из страниц другой книги, непонятно какими судьбами, затесавшаяся в эту сагу о мире одетых в черное и золото, с умело подведенными глазами и чувствами девиц; поселковых жителей в сбитой обуви, промышляющих торговлей в столице; благообразных мамаш с ерзающими детьми, мамаш, убедительно кивающих в поддержку и качающих головой в знак неодобрения к пересказываемому сюжету; студентов с вымазанными в геле волосами; армии стройных работниц офисов, ожидающих с нетерпением момента, когда можно будет наконец пересесть в собственный автомобиль и навек распрощаться с надоевшим хуже горькой редьки общественным транспортом; перебирающих четки седобородых старцев, ведущих счет своим отмоленным грехам.

Но когда она трубным голосом покрикивает в воспитательных целях на своих отпрысков, становится очевидно, что при случае, эти вырванные страницы могут стать завязкой, кульминацией, развязкой и кратким эпилогом книги под названием «Случай в автобусе».

***

К середине пути в автобусе пассажиров стало столько, что свои собственные руки на поручне путали с соседскими. Казалось, наши сжатые кисти удерживают штангу, не давая упасть. При входе в автобус я, слава богам, успела вдохнуть, но вот выдохнуть уже не довелось. Меня зажали. Справа – окидывающая неодобрительным взором тетенька, в жарком и колючем шарфе, при одном взгляде на который у меня заслезилось в глазах и зачесалось под коленками. Совершенно одуревший от привалившего счастья дяденька – слева. Этот философски настроенный тип до того, как я втиснула свою тушку между ними долгое время пребывал в глубоком интро. Но мое появление выбило его из этого состояния и дядька обрел живость ума и движений. Про тетку могу добавить лишь следующее - если мысль материальна, то колючий шарф в три оборота на шее и был продуктом ее внезапно и густо материализовавшегося недовольства в адрес моей персоны.

Водитель переругивался одновременно в окно – с подобными ему, изрыгающими слюну в перепалке шоферами других автобусов; в салон – с озверевшими пассажирами; в зеркало заднего вида – с потоком легковушек, грозящих неловким обгоном с любой момент; а еще – в засиженное с лета мухами зеркальце, в надежде восстановить гармонию с самим собой. А на педаль тормоза жал так, будто вспоминал о наличии этого механизма в машине совершенно случайно. Да и то – в последний момент. Вернее, тот, который уже идет после последнего. Как только его нога резко дотрагивалась до педали, мы, стараясь не оторвать рук от поручней, сыпались друг на друга. Водитель все тормозил и тормозил. А мы сыпались и сыпались.

Традиционный крик души: "Ай, киши, ай сюрюджю, бесди де, джамаат картоф деил!" (Ай, водитель, люди - не картошка!), неожиданно нашел оппонента, воскликнувшего: "Адэ, бесди да уже заученный бир сёз повторять! (хватит уже заученные слова повторять!) Каким-то неуловимым для такого плотного контакта способом ноосфера автобуса умудрилась разделиться на два лагеря, поддерживающих одно из восклицаний и каждый старался быть притиснутым к имеющему сходное мнение.

Для себя я отметила тот прискорбный факт, что своей левой ступни уже почти не чувствую, а вот чью-то богатырскую спину на своих лопатках – очень даже. В довершении всего, где-то в недрах рюкзака, зажатого у меня между коленей, начал тирликать телефон. Надо быть знакомым со звуком моего черного монстрика, чтобы понять почему пассажиры – сидячие, стоячие и висячие – начали озираться в попытках обнаружить, как минимум, бомбу.

***

Молодая девушка в сиреневой шляпке сидит на два ряда впереди меня. Нас разделяет пустое кресло и тысячи параллельно прожитых мгновений в разных точках пространства. Модница сидит, закинув ногу на ногу, совсем по-модельну опирается на руку, но в позе читается напряженное стестнение. В оправдание за непривычный для местного социума головной убор, она понарошку рассеянно поглядывает на кончик туфли и старательно пытается создать образ томной столичной барышни, которая могла попасть в этот убогий автобус разве что по какому-то невероятно глупому стечению обстоятельств. Но стоптанные каблучки обуви и потертая сумочка выдают правду.

***

Миниатюрный, как выписанная гравюрка, старичок, восседая с прямой спиной на автобусном сиденьи, занят скрупулезным заполнением записной книжки. Красной ручкой делает аккуратные пометки, что-то вычеркивает. Наблюдаю исподтишка.

Напротив списка имен и названий мест - галочки или вычеркнутые суммы. Отмеченные и вычеркнутые моменты жизни.

***

Китайцы подсаживаются в автобус группками, редко когда – по одному. Разномастные - простецкого вида рабочие и барышнеобразные студентики обоих полов, уличные торговцы, навьюченные сумками, полными барахла, среди которого порой попадаются пригодные и нужные в хозяйстве вещи. Меня восхищает способность китайцев уживаться и легко осваиваться в любых местах и условиях, настойчиво и без комплексов преодолевать препятствия. Обычный контингент автобуса с удивлением взирает на эту внезапно возникшую субкультуру, весело щебечущую на китайском, и не проявляющую ни малейшего внимания к неотрывному и грубоватому интересу местного люда к ним.

***

Милая, игривая девчушка лет пяти, вертит по сторонам головой в поисках чего-нибудь удивительного и любопытного. Мама девочки – красивая стройная блондинка в ботфортах на высоком каблуке. Синие сияющие тени делают ее безоговорочно неотразимой.  Мама – в думах, порой рассеянно пытается утихомирить расшалившуюся дочь.

Девочка углядела меня и с хитрой усмешкой показывет язык. Смеюсь и – око за око – отвечаю тем же. Она прячется за усталой спиной стоящей по соседству женщины, и переждав секунду, выныривает снова. Улыбается. Волшебным движением я собираю кисть правой руки в «лающую собачку» и демонстрирую девочке. Глазенки загораются восторгом, я отвечаю улыбкой и она вновь прячется. И снова только на секундочку. Выглядывая, глядит с интересом на мои руки. Теперь «оживает» моя левая кисть. На этот раз перед девочкой предстают «мяукающая кошечка» и «кукарекающий петушок». Традиционный секундный антракт и девочка взглядом снова высказывает готовность к чуду. Строю рожицы, это веселит ее и она пытается изобразить что-то наподобие. Малышка заигрывает со мной до тех пор, пока наше маленькое театральное пространство не оказывается разорванным фигурами нововошедших. Выйдя со своей неотразимой мамой на остановке, девочка машет мне на прощание ручкой и изображает подобие «лающей собачки».

Наверное, это такая редкость  - в автобусе поиграть с веселой тетей.

***

В последнем ряду автобуса, где по обыкновению кучкуются самые колоритные гагаши, царственно развалился смуглый черноусый мужчина при полном параде всякого уважающего себя плейбоя местного разлива. Белая рубашке с расстегнутым воротом обнажает курчавый треугольник на груди, кожанная куртка с мощными подплечниками, загибющиеся кверху, под стать усам, кончики туфлей и обязательный аксессуар – непроницаемые черные очки. Грудь колесом, весь из себя вальяжный, небрежно и свысока он разглядывает вновь входящих на остановках, самодовольно хмыкает. Далее следует  погружение в процесс самопознания посредством глубокомысленного прицокиваниями.  Еще он использует мантру прицокивания в момент переброса зубочистки с левой половины рта на правую. Обе челюсти предмет для зависти – полностью золотозубы.

Неожиданно раздается агламалинский распев звонка мобильного знойного мачо. Взглянув на дисплей, мачо резко съеживается, втягивает голову и лепечет в телефонную трубку нечто, что в переводе звучит так: «Да-да, хлеб я куплю, а что еще, джейраным? Уже бегу домой! Да-да, буду, конечно, вовремя, ну что ты, куда я пойду? Я уже домой еду… принесу… сделаю… буду».

Весь оставшийся путь мачо больше не прицокивает языком.

А во мне поселяется уверенность, что прежде я напрасно недооценивала необходимость в черных очках, призванных спасать нас не только от жгучего солнца, но и не менее жгучего стыда.

***

На соседнем сиденьи, закинув ногу на ногу, моложавый мужчина в шапочке для верующих, перелистывал Коран. Он как раз углубился в чтение очередной суры, когда в автобус вплыла дородная ханум в мехах. Она встала прямо напротив моего соседа, шелестящего страничками. Туманным взором ваятель ума, чести и совести нашей эпохи взглянул на нее, затем чуть презрительно оглядел меня; мол, что, молодая, сидишь да не уступаешь? Скользнул взглядом поверх голов стоящих поблизости и снова углубился в диалог со Всевышним.

***

Зеленоглазая девушка со славянскими чертами лицами и пышной белизны шевелюрой, только что вошедшая в салон автобуса, заставила мужские сердца таять. А женским сердечкам пришлось снова проверять насколько успешно в них проходит борьба с врагом рода человеческого – завистью.

Однако, острый и высокомерный взгляд блондинки быстро расставил все по своим местам. «Мне нужен орел!» - утверждал он. Представители мужского рода в периметре автобуса на такое высокое звание не претендовали, и потому лишь удрученно вздохнули. Недосягаемая красавица достала зеркальце, подкрасила губки и извлекла из сумочки телефон в стразах, обвешанный брелоками в виде воркующих сердечек. Похоже, эмо-стиль аксессуаров совершенно не напрягал девушку. Напротив, она мило улыбнулась, взглянув на свое богатство, и красивыми ухоженными ноготками в мгновение ока набрала номер. Разговор с подругой занял всего ничего – минуты две; но за это время девушка успела вывалить на ту тонну информации. Недовольно поморщив лобик, она вдруг сообщила подружке: «На второй линиии Леша, я тебе перезвоню».

– Да, Леша! – голос девушки был напряжен. Ну еду, я еду... скоро на Сахиле буду... ты меня там жди... но сначала вот тут выйду, веб мани поменяю... ну вот... да, да, около 28 мая… ну хорошо... Леша, ты меня не слышишь, что ли? – тут она картинно возвела глаза к небу, но встретив сопротивление в виде потолка автобуса, потупила их вниз и стала ковырять носком сапога в полу дырку,  – Я же тебе говорю, приходи на Сахиль, Леша. Ну да, я туда еду.

Произносилось все это громко, как и принято у зычныголосых потомков российских крестьянок. Дав отбой, девушка, словно обращаясь за поддержкой к половине автобуса, шумно и неодобрительно выдохнула «Уф-фу-у-у-уууу!». А затем, повернулась к другой половине и как в микрофон объявила: «Вот мозгодер!».

Опять раздался звонок. Тугодум Леша, поскрипывая извилинами в неспособности проследить логику дамы своего сердца, перезвонил для уточнения. Блондиночка пыталась убедить его, что нет ничего удивительного в том, чтобы выйти у станции метро 28 мая, а потом подъехать в город и встретиться у станции Сахиль. Леша же оказался мужчиной характера выдержанного, преспокойного, но в дотошном стремлении к логичности неумолимого. Его вердикт был суров – никакого своеволивая, слезай у метро 28 мая и жди меня.

Раздраженно дав отбой, красавица разворчалась. Смешно морща носик, еще раз сообщила электорату, что ее суженый мозгодер и придурок. Комические нотки этой сценки заставили меня улыбнуться. И как раз в этот момент разворчавшаяся  девушка, роясь в кармане в поисках мелочи, случайно взглянула на меня. Растолковав мою улыбку по-своему, она состроила недовольную гримаску, в которой с малой долей вероятности ошибки читалось следующее: «Что смешного! Смеется она тут! У самой-то, небось, и такого нет! Вот, иди, заведи сначала себе парня, а я погляжу и посмеюсь!».

И поджав губки, вышла.

***

Содом, Гоморра и вселенский хаос на участке планета Земля в южных районах Евразийского континента в столице солнечной республики как раз между станциями метрополитена «Гянджлик» и «Нариман Нариманов». Пешеходы кишат, автобусы, КАМАЗы и легковушки лавируют, строительное оборудование рычит и озверело долбит земные пласты, цвета светофоров конфликтуют с указаниями дорожной полиции. Меня везет на работу автобус, колышутся из стороны в сторону пассажиры, пытающися доспать в адских условиях поступательно-возвратных движений.
 

Мы попадаем в гигантский затор. Автобус в агонии сигналит, оказавшись зажатым как дитя в родовых путях, между бетономешалкой и вереницей легковых. Нам без права выбора остается лишь наблюдать за началом свадебного торжества  - за окном шадлыг эви (дом торжеств) Разукрашенная машина, невеста, яркость макияжа которой спорит с ее полуотрешенным, глаза долу, видом. Удивительный факт – празднование начинается вовремя. И гости, и брачующиеся уже на месте, хотя на часах только шесть вечера, а в наше время считается моветоном приходить на свадьбы во время, указанное в пригласительных.

В тоже самое время за окнами другой стороны автобуса наблюдается совершенно иная картина – величественно и траурно плывущая в строительной грязи прошловековая жигулишка, с похоронным паланкином на крыше, притормаживает и пропускает молодую женщину, любовно прижимающую к груди новорожденного дитятку.

Свадьба, похороны и новая жизнь. Извечное колесо жизни.

***

В этот момент водила снова начал тормозить, а мы сыпаться, да так, что за окном молодой человек в крупногабаритной иномарке, перестал кричать на кого-то в трубку и загипнотизированно следил за волнообразными движениями пассажирской массы. Глубина сопереживания оказалась столь велика, что он, настроившись на нашу волну, закричал в трубку и зажестикулировал активнее, повторяя свободной рукой движения прибоя. Мы же, пассажиры, продолжали сыпаться, как горох из стручка, кричать, возмущаться и с особым удовольствием случайно отдавливать друг другу ноги.

Наконец, дверцы автобуса раскрылись на нужной остановке и мое тело, сложенное в неестественную позу, вынесло излившейся пассажирской массой без приложения каких-либо усилий со стороны этого самого тела. И тут же внутрь набилось еще большее количество народа, всем видом напоминающее стадо человеков первобытных времен, в момент охоты на мамонта.

Мне оставалось лишь мысленно попрощаться с автобусом и его пассажирами, как с родными. Пассажиры же посмотрели в ответ сурово и нахмурились. Не было мне прощения за то, что отказалась делить с ними трудности дальнейших странствий и автоматически была зачислена в дезертиры. Памятуя о том, что мысль материальна и вполне может закончиться дыркой на филейной части джинсов, я потрусила скорее домой.

Эллада Горина

http://tamganet.com/