В Баку создадут Дом-музей Таира Салахова
"Желание Таира Салахова безвозмездно подарить государству все цен…
В один из холодных февральских уик-эндов 2008 г. мне пришла в голову мысль и я начал... писать. Я решил написать рассказ, который до меня никто никогда не писал... Идея меня увлекла и я писал два дня без остановки. Вот какое литературное дитя родилось из этой любопытной затеи...
Если вы собираетесь это читать, то не надо. Ну разве сейчас подходящий момент? Никогда еще я не начинал писать роман с таким чувством неуверенности. Такой вещи, как идеальный текст, не существует. Некоторые досадные огрехи этого повествования я не могу считать ничем иным, как естественным следствием необычных обстоятельств. Писать было для меня всегда запретной радостью. Однажды я прочитал книгу, которая изменила мою жизнь. Одни читают для пользы, что похвально; другие для удовольствия, что безобидно; немало людей, однако, читают по привычке, и это занятие я бы не назвал ни безобидным, ни похвальным. Земля помогает нам понять самих себя, как не помогут никакие книги. Теперь-то всякий знает, как отыскать смысл жизни внутри самого себя. Слушать рассказы о незнакомых местах было моей болезненной страстью. Наверное, каждому из нас когда-нибудь хотелось бросить все и махнуть куда-нибудь далеко-далеко, вырваться из обыденности в неизведанные края и найти в тех дальних краях себя настоящего. Бог знает, сколько раз я сетовал, что не имею хотя бы части времени сделать хотя бы часть того, что мне хочется. Мечта побывать на необитаемом острове по-прежнему влечет нас неодолимо, как ни малы в реальной жизни наши шансы оказаться выброшенными на берег какого-нибудь кораллового атолла, затерянного в Тихом океане. Мудрый путешественник странствует лишь в своем воображении. Люди в большинстве, - собственно говоря, в подавляющем большинстве, - ведут ту жизнь, которую им навязывают обстоятельства, и хотя некоторые тоскуют, чувствуют себя не на своем месте и думают, что обернись все иначе, так они сумели бы себя показать, прочие же, как правило, приемлют свой жребий если не безмятежно, то покорно. С раннего детства во мне жило сознание бытия иных мест и времен. В жизни наступает однажды срок, когда она резко замедляет ход, будто не решается идти дальше или хочет переменить направление. Когда мир вокруг нас рухнул, мы увидели, что только одного не смогли предугадать...
Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провел свое дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, - словом, всю эту давид-копперфил довскую муть, но, по правде говоря, мне неохота в этом копаться. Весной 195... года я вернулся из дальнего плавания, побывав на Яве и Бали, на архипелаге, соединяющем Южную Азию с Австралией. Это долгое путешествие. Я отплыл из Бангкока на маленьком, повидавшем виды суденышке грузоподъемностью четыреста - пятьсот тонн. Чтобы написать историю своей жизни, надо сначала прожить эту жизнь, - поэтому я пишу не о себе. Начну без проволочек, сразу - к делу. Моя жизнь началась с того, что меня подобрали по ошибке. Я – найденыш. Скажу так: жизнь идиота - не сахар. Вся моя жизнь состояла сплошь из позора. В детстве я плакал много. Близких друзей у меня не было никогда. Я очень долго пытался доказать окружающим, что помню момент своего рождения. Лежа в маленькой комнате "парадной" половины нашего деревянного домика в ожидании повитухи, которая должна была помочь моему появлению на свет, моя мать могла видеть из окна огромные эвкалипты, покачивающиеся на ветру, зеленый холм и тени облаков, проносившихся над пастбищами. Моя фамилия Ричвик, и если я и отзываюсь на имя Альберт, то делаю это из чистой вежливости: терпеть не могу это имечко - всегда хотел, чтобы меня звали Брюсом. Папа мой ничем особенным не выделялся: обыкновенный англичанин, консерватор в политике, скромный и взыскательный в одежде, иногда дурно настроенный, иногда хорошо, но в общем-то человек довольно ровный. До чего же трудно вглядываться в сумрак прошлого!
Эта книга не является ни обвинением, ни исповедью. Это правдивая история. Она занимает меня издавна, можно сказать, с самого детства, а в последнее время не дает мне покоя ни днем, как говорится, ни ночью. Эта книга – прежде всего история человека, большая часть жизни которого прошла в Западной Европе второй половины XX столетия. В столь горькое время выпало нам жить, что мы тщимся не замечать эту горечь. У повести нет ни начала, ни конца, и мы произвольно выбираем миг, из которого смотрим вперед или назад. Меня мало интересуют знаменитости, и я всегда терпеть не мог страсть, которой одержимы столь многие – непременно жать руки великим мира сего. Я верю в то, что независимо от меня существует внешний мир, который я, однако, могу воспринять, только пропустив его через свое сознание. Вы существуете, и вместе с тем вас нет. Все просто. Однажды вы опускаете руки, смиряетесь, и все даже посреди хаоса сменяет одно другое с неумолимой определенностью.
Меня всегда тянет к тем местам, где я когда-то жил, к домам, к улицам. Кажется, я всегда попадаю в Италию только в мертвый сезон. Я живу на вилле Боргезе. Странно слышать французскую речь. Куда ни глянь - песок, обступивший покатые холмы. Бедуины в бурнусах кофейного цвета торопливо проскакали мимо. Я пошел взглянуть на этот прекрасный квартал с его белыми домами, вокруг которых цвели сады. И тут я увидел Маятник. Разорив сад, осквернив чаши и алтари, гунны верхом на лошадях ринулись в монастырскую библиотеку, изорвали в клочья непонятные для них книги и с бранью сожгли их, видимо, опасаясь, что в буквах таятся оскорбления их Богу, кривой железной сабле. Во всем была виновата богиня - загадочная, неуловимая, опасная и вместе с тем очень желанная.
Не скрою: я пациент специального лечебного учреждения, мой санитар следит за мной, он почти не спускает с меня глаз, ибо в двери есть смотровое отверстие, а глаз моего санитара – он того карего цвета, который не способен видеть насквозь голубоглазого меня. Комната моя находится на первом этаже. Я обзавелся норой, и, кажется, получилось удачно. Жизнь большинства людей определяется их окружением. Здесь я у себя. Я – никто. Все дни недели схожи, от начала до конца. Одно время я был так счастлив, что даже затосковал. И все чаще подстерегает меня по ночам одиночество, прежде такое чуждое и непонятное мне чувство. Когда на тебя обрушивается много всего, больше, чем ты в силах вынести, ты, может статься, предпочтешь делать вид, будто ничего особенного не происходит и твоя жизнь как катилась, так и катится по проторенной дороге.
К пяти часам на дворе посвежело; я закрыл окна и снова принялся писать. Я пишу эти строки, а за окнами сгущаются сумерки и люди одеваются к обеду. Над городом шли самолеты - птицы, предвещающие несчастье. Холмы под крылом самолета уже врезали свои черные тени в золото наступавшего вечера. Вдалеке башенные часы бьют шесть раз и смолкают. Гудок парохода, похожий на рыдание, разнесся в сумерках над городом. Прибытие и уход в море отмечают ритм жизни моряка и корабля. Я неподвижно смотрел на корабль. Бегемотов посадили в трюм вместе с носорогами, гиппопотамами и слонами. Концы усов у них висели как плети. Усы из тростникового меда. Что бы ты сказала, если бы я сбрил усы? Женщины со всех сторон окружали Клетку, словно масса ледяных обломков. На балконах мы мельком замечаем цветы, собак, кошек, цыплят, козу на привязи, обезьяну, игуану. В принципе перестрелять можно было хоть всех, даже слониху – только плати, - но Бернард не поощрял подобных поползновений. Охотиться надо всю жизнь, пока не переведется зверь, на которого охотишься. Опять баран стоит над каменистой осыпью и смотрит вниз с тупым торжеством. Что-что, а мясо никогда моих мыслей не занимало. Крот ни разу не присел за все утро, потому что приводил в порядок свой домик после долгой зимы. Снег, падавший не переставая в течение трех дней, занес дороги.
А происходит все это в стране спящих пейзажей. Первые лучи утреннего солнца нежно просочились сквозь облака, озарив первозданную красоту уединенного кораллового острова самоцвета в оправе синего моря. Направо протянулись ряды кольев для рыболовных сетей, напоминающие таинственную систему полузатонувших бамбуковых заграждений, вторгшуюся неведомо зачем в эти владения тропических рыб. Сирены; вполне вероятно, что они и в самом деле пели, но не удовлетворяли, лишь давая понять, в каком направлении открывались истинные источники и истинное счастье пения. Сегодня здесь, на острове, начались чудеса. День начался выкриком птицы. Это был коршун, он клевал ступни моих ног.
Они пришли в пять часов утра. Я собирался работать, когда вошел мой слуга и объявил: - Господин Ван Гог! - Сударь, с вами хочет поговорить какой-то господин. "К вам какой-то джентльмен, сэр, а с ним леди", - доложила жена швейцара (входную дверь обычно открывала она), и я тотчас же вообразил себе, как не раз воображал в те дни, принимая желаемое за действительное, что кто-то пришел ко мне позировать для портрета. Густой аромат роз наполнял мастерскую художника, а когда в саду поднимался летний ветерок, он, влетая в открытую дверь, приносил с собой то пьянящий запах сирени, то нежное благоухание алых цветов боярышника. Полковник открыл жестяную банку и обнаружил, что кофе осталось не больше чайной ложечки. Так было всегда: запах горького миндаля наводил на мысль о несчастной любви. Черное - оттенок коричневого. Линия состоит из множества точек, плоскость - из бесконечного множества линий; книга - из бесконечного множества плоскостей; сверхкнига - из бесконечного множества книг.
Во время ужина выяснилось, сколь быстро и внезапно под воздействием различных причин портится хорошее настроение и мрачнеет общество. Они уже не могли бурно радоваться.
- Итак, - начал Лебнер, - вы по-прежнему видите этот сон ?
- Мне часто снится отель "Дельфин". В конце улицы Генего, если идти от набережной, находится пассаж Пон-Неф - своего рода узкий, темный проход между улицами Мазарини и Сенекой. Он сел в мое такси на бульваре Осман: очень старый господин с красивыми седыми усами и седой бородой, которую, впрочем, он потом, когда мы ближе познакомились, сбрил. За несколько сотен ярдов до автозаправочной станции я снял ногу с педали газа. Женщина шла наискосок через мост прямо на Равика. Поначалу коп не присматривался к застывшему на середине моста автомобилю. Почему мы измеряем любовь утратой? Что можно сказать о двадцатипятилетней девушке, которая умерла? О ее смерти сообщил мне по телефону старый приятель, наткнувшись на случайные строчки в газете. Когда зазвонил телефон, я варил на кухне спагетти, насвистывая увертюру из "Сороки-воровки" Россини, которую передавали по радио.
Никогда не забуду то мгновение, когда я впервые увидел ее. Это было в Мегаре, предместье Карфагена, в садах Гамилькара. Было время, когда в этом городе обитали боги. Угасал солнечный, подернутый дымкой февральский день. Снегопад только что кончился, во дворике за моим окном было по-зимнему тихо. Небо было желтым, как латунь; его еще не закоптило дымом. Я попросил шофера остановить такси на углу Лорд-Норт-стрит. Я зажег лампочку на потолке, взглянув в зеркальце, отметил, что в уголке левого глаза у меня появилась новая морщинка, и тут машину занесло. Ровный тихий гул мотора неожиданно сменился на сбивчивые, то "кашляющие", то "хрипящие" звуки, издаваемые находящимся при предсмертном издыхании чудовищем. Я выходил из такси и, открывая дверцу машины, чуть не сбил ее с ног; пакеты, которые она держала в руках: хлеб, яйца, молоко, - посыпались на тротуар, - так мы и встретились впервые, под мелким, уныло моросящим дождем. В тюрбане и персидском платье в обтяжку она была неотразима. Это была одна из тех изящных и очаровательных девушек, которые, словно по иронии судьбы, рождаются иногда в чиновничьих семействах. Видимо, она ждала любовника. Был поздний час, и никого не осталось в кафе, кроме одного старика – он сидел в тени дерева, которую отбрасывала листва, освещенная электрическим светом. Она вычислила его сразу, как только вошла в ресторан. В этот вечер клиентов было немного и оркестр, как всегда в таких случаях, играл слабовато.
- Вас обслужить?
- Я знаю, кто ты.
Я не люблю принимать приглашения задолго. Нахлобучив берет на самый лоб, я вошел в кабинет. Дверь камеры, лязгнув, захлопнулась. Они там. Все, как один, вскочили со своих мест. Меня накрыла тьма. Плотный серый туман вокруг, окутывающий, словно вата... Нас втолкнули в просторную белую комнату. Бело. Окно было открыто. Теплый, сонный ветер пытался запихнуть в окно охапку листьев. Яркая вспышка ослепительно белого света. Тьму прорезает дождь - я стою у окна, и меня бьет дрожь. Скоро станет слишком жарко. После удара молнии появляется такой запах, это один из тех самых важных запахов как запах моря и запах опиума... один вдох и ты его уже никогда не забудешь. Ночник из синеватого стекла горел на камине, заслоненный книгой; полкомнаты тонуло в тени. В стакане на столе букетик ландышей увял окончательно.
В приятной теплой полутьме комнаты Рюйя, уткнувшись в подушку, спала под покрывавшим всю кровать голубым в клеточку одеялом, складки которого образовывали мягкие холмы и тенистые долины. Когда она приезжала из частной школы домой на каникулы, я мог видеть ее чуть не каждый день: дом их стоял через дорогу, прямо против топ крыла Ратуши, где я работал. Лунный свет падает на край моей постели и лежит там большою сияющею плоскою плитою. В самом темном углу, где отблески пламени не разгоняли мглы, он сидел и слушал чужие истории. Он сидел в спальне на втором этаже, смотрел в зеркало и рисовал свои худые, с резко проступавшими скулами щеки, плоский широкий лоб, сильно отодвинутые к затылку уши, спадающие к надбровью завитки черных волос, широко расставленные янтарного цвета глаза с тяжелыми веками. Ростом он был шесть футов, - пожалуй, на один-два дюйма меньше, сложения крепкого, и он шел прямо на вас, слегка сгорбившись, опустив голову и пристально глядя исподлобья, что наводило на мысль о быке, бросающемся в атаку. Лежащая рядом с ним женщина удовлетворенно вздохнула и еще глубже зарылась под одеяла.
Мне уже стукнуло 50, и с женщиной в постели я не был четыре года. Хоть я и старик, мне приятнее всего гулять поздним вечером. Приятный - можно даже сказать, чрезвычайно приятный - город Мадфог расположен в очаровательной низине, на самом берегу реки; именно реке он обязан тонким запахом смолы, дегтя, угля и пеньки, бродячим населением в клеенчатых шляпах, постоянным наплывом пьяных лодочников и многими другими преимуществами приморского местополо жения. Тридцать пять лет я занимаюсь макулатурой, и это моя история любви. В конце войны судьба забросила меня в Нью-Йорк. Среди моих друзей и недругов разнесся слух, что мне известна новая версия о горе, которая родила мышь. Возможно, все началось со сноса домов. Хотел бы я знать, кто выстроил Нью-Йорк за моим окном? Третью неделю я смотрел на этот город: он лежал передо мной как на ладони - и словно на другой планете. Мой друг Нед Симпсон вечно твердит, что ему опостылел Сити; он, чего бы это ни стоило, вырвется оттуда, не даст Сити себя доконать. Когда из окон хмурой гостиницы смотришь на тесное кладбище, затерявшееся в толчее равнодушного города, вид его ни при каких обстоятельствах не может радовать глаз, особенно же после унылого мокрого снегопада, словно изнемогшего в безуспешных попытках принарядить эти обветшалые надгробья и могильную сень.
Сегодня умерла мама. Во цвете лет ушла мать. Пять дней подряд она не отходила от телевизора. Несмотря на смятение, которое обычно царит в доме покойника в первый день после его смерти, полный горя и слез, нельзя допускать, чтобы бдение у гроба проходило кое-как. Миссис Дэллоуэй сказала, что сама купит цветы. К. прибыл поздно вечером. Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К., потому что, не сделав ничего дурного, он попал под арест. Насколько изменилась моя жизнь и насколько же, по сути, не изменилась! Да славится имя Господа Бога нашего, который одному дарует мудрость, другому - богатство, третьему - воинскую доблесть.
Сударь, после долгих колебаний я решаюсь послать вам эти страницы, машинописную копию дневника, который мне оставила моя мать.
Комедия?.. Или трагедия?..
В один из августовских дней пропал человек... Я - мертвый, я - труп на дне колодца. - Эй, там - что, нет никого?
4 мая 1985.
КОНЕЦ
(Баку. Февраль 2008)
Послесловие:
Вы утомились? Странный текст? Бред полнейший! Больной какой-то писал! Вы правы, я же предупреждал, что пишет пациент из специального лечебного учреждения! Я не шутил! Даже, если честно, немного удивлен, что Вы дошли до конца этого рассказа. Благодарю! Но все же Вам любопытно, что же я хотел сказать. Ответ потянул бы на целый вечер, но не будем уходить в дебри, а то рискуем задержаться до утра, так как любители литературы и языка могли бы откопать столько загадок и символов в этом тексте, что и не снилось... Я отвечу кратко, не уходя в лингвистические и символические тонкости. Здесь, на этом месте, я предлагаю остановиться и подумать день или два, и потом лишь вернуться. Может Вы сами разгадаете загадку? Но если Вам не терпится, и Вы сразу же хотите узнать "тайну", то прошу: итак, где мы остановились?! ...
Вы утомились? Странный текст?! Может быть! А может и нет! :) Смотря как посмотреть. И кто смотрит... Этот рассказ уникален в своем роде (я, пардон, лелею себя мыслью, что никто никогда такого не писал). Но в чем его оригинальность? В чем его изюминка? Вы разгадали загадку? Дело в том, что... Дело в том, что... Дело в том, что... Угадали, в чем дело?
Дело в том, что... этот рассказ мною... не написан... И в то же время я автор! Автор рассказа, не написавший ни одного предложения! Разгадали загадку?
Дело в том, что этот рассказ мною... собран, соткан! Собран из первых предложений известных литературных произведений (в основном, романов, но также нескольких повестей и рассказов)... Соткан в РАССКАЗ из первых предложений... Как ковер, сотканный меж пальцев ткача, где каждая нить определенного цветного клубка должна быть наложена на свое конкретное место... Иначе рисунок будет испорчен, ритм сбит, гармония нарушена... Сколько в рассказе предложений, столько и произведений! Именно из первых предложений, не из вторых, не из третьих, не из какого-либо предложения. Мне захотелось написать рассказ из первых предложений книг, которые я прочитал...
Дело в том, что... меня не перестают восхищать, восторгать и волновать три вещи: 1) мысль о Пространстве и Времени, другими словами, мысль о Бесконечности и Вечности, другими словами, мысль о Мироздании, другими словами, мысль о Боге; 2) мысль о Материнстве, другими словами, мысль о Рождении, другими словами, мысль о Красоте, другими словами, мысль о Женщине, другими словами, мысль о Любви; и 3) мысль о Слове, другими словами, мысль о Языке, другими словами, мысль о Книге; другими словами, мысль о Мудрости и Силе, другими словами, мысль о Мысли...
И так как я люблю Слово и Язык, я люблю Книгу. Люблю ее внутренне и внешне, духовно и физически... То есть, люблю не только Ее читать, но и держать в руках, трогать, ласкать. И эта физическая любовь к Книге затягивала меня всегда в книжные магазины, где я мог часами (в буквальном смысле) ходить между полками, брать в руки книги, неторопливо трогать их, ощущать запах печатного оффсета, изучать обложку, краски, рисунок, шрифт, и лишь потом медленно открывать их... и начинать читать с Первого Предложения. И мне всегда было важно познакомиться с Первым Предложением, УЗНАТЬ Его... Эта как первая встреча! Понравится ли, увлечет ли?! Какое оно?! Красивое, обычное, длинное, короткое, из реальной жизни или из сна?! Удивит ли, испугает ли, ужаснет ли, рассмешит ли, возбудит ли?! И я мог сразу же вернуть книгу на полку через несколько минут, оставшись равнодушным к Языку, Слову, Первому Предложению! Или я мог увлечься чтением и не заметить, как пролетели двадцать минут, потонувший в воображении автора, ушедший в иной, далекий, литературный мир писателя через его Язык в погоне за чарами, рожденными из чрева Первого Предложения!
В каком-то смысле Первое Предложение можно сравнить с Первым Поцелуем... Первая встреча с Книгой, как первое свидание с Женщиной... В начале Вы хотите, не торопясь, ее потрогать, прикоснуться медленно к волосам, ощутить нежность кожи, вдохнуть глубоко в легкие ее аромат... И лишь потом вкусить губы... И этот Первый Поцелуй может разжечь страсть и увлечь, как Первое Предложение разжигает любопытство и вызывает интерес...
Они, Первые Предложения, длинные и короткие, поэтичные и будничные, простые и сложные, красивые и блеклые, страшные и смешные, умные и глупые, могли ужаснуть (Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое), могли расстроить и опечалить (Сегодня умерла мама), могли удивить или рассмешить (Если вы собираетесь это читать, то не надо). И если с этого ракурса Вы перечитаете этот же рассказ во второй раз, Вы по-другому посмотрите на него, на многие книги, на всю Литературу, на силу и богатство Слова! Вспомните, возможно, какие-то книги, персонажи, и следовательно, какие-то воспоминания, отрывки, места, запахи...
Кстати, я также очень ценю Последнее Предложение! Но не в книжном магазине, здесь мне интересно только Начало, никогда не посмею узнать Конец. Иначе исчезнет все Таинство Книги! Здесь только новая встреча, лишь Начало, лишь Первое Предложение, чтобы увлечься, влюбиться, уйти в Сон... Забыть о Реальности! Пережить чувства героев, прожить их жизнь... Порой всю жизнь нескольких поколений, а порой лишь один дублинский день... Увлечься, влюбиться, уйти в Сон... после встречи с Первым Предложением... Как после первой встречи с Незнакомкой... Увлечься, влюбиться, уйти в Сон! Забыть о Реальности!
P.S. Кстати, отвечу заранее на ожидаемые два вопроса: нет, не все книги прочитал. Качество и "сюжет" рассказа потребовали, чтобы я использовал также не прочитанные мною произведения. Так что, не пугайтесь, я не успел прочитать все эти книги... Но еще не вечер... И возможно, однажды другой мой "пациент" напишет рассказ, посвященный Последнему Предложению. Кто знает?! For fun, как говорят англичане... Allah qoysa, inşaallah! Qismət olsa, yazaram...
P.P.S. Кстати, теоретически возможно, что кто-нибудь соберет свой Рассказ из этих же первых предложений. И это будет другой рассказ, с другим сюжетом, с другим началом и концом... Но из одного и того же материала... Да, такое теоретически возможно, но нужно найти такого же "больного", как автор этих строк... Который любит экспериментировать с языком...
P.P.P.S. И последнее: я решил написать это послесловие после того, как узнал, что большинство прочитавших рассказ подумали, что у автора не все в порядке с головой... Как приятно числиться сумасшедшим... :) Среди нормальных...
Кейм Сон
Kultura.Az
