У каждого художественного произведения есть свой код. Он или предзадан, роман, поэма, пьеса, комедия, драма, хотя и здесь не обязательно, что не будет подвоха, что будешь скользить, как по накатанной колее. Или не предзадан, приходится разгадывать код по мере чтения, подсказка может содержаться в самой первой фразе, а может раскрываться постепенно, и, не исключено, что после нескольких страниц, придётся читать сначала, и, только тогда, вдруг, что-то сдвинется, непонятное станет прозрачно-ясным, сам удивишься, что раньше не понимал.

Романы Чингиза Гусейнова читать не просто, по крайней мере, говорю о том, который пришлось перечитывать в последний раз, романе «Фатальный Фатали», потому что время в них не разворачивается вместе с повествованием, не становится нейтральным фоном для рассказа, время само себя изобретает, захочет выхватит события из «прошлого», будет подробно его рассматривать, захочет предскажет, что случится в будущем, столкнёт прошлое и будущее, обнаружив неожиданные, неведомые ранее, смыслы, и окажется, что эта художественная игра не игра вовсе, а понимание того, что только подобное остановившееся, многослойное время выражает нашу суть, и наш непробудный сон, и робкие попытки ступить в «историческое время», в котором живут другие, более успешные народы, и смысл поступков наших великих пассионариев, пытавшихся пробудить нас от долгой спячки, среди которых одним из самых первых и самых дерзких оказался тот же Фатальный Фатали. Добавлю, что и позже, хотя и произошло множество различных событий, время мельтешит, но никак не сдвигается, если не полная спячка, то постоянная полудремота- полузевота.

И вот сейчас, писатель предлагает нам новый жанр, «сны», «Сны Каляма», сны с продолжением, есть начало, но нет завершения, сны ведь никогда не кончаются, наши сны плавно переходят в сны других. Но некоторые из нас так и не хотят просыпаться, не столько их привлекает мир фантазий и грёз, сколько жизнь между сном и явью, такая вот постоянная полудремота-полузевота. Наш великий Сабир именно поэтому саркастически призывал не будить нас, чтобы мы могли досмотреть наши затянувшиеся сны. А презрительный к демосу Гераклит, мрачно изрекал, предвидя на тысячелетия вперёд, «у бодрствующих – единый космос, во сне же каждый живёт в своём собственном», имея в виду, что космос существует только для тех, кто бодрствует, кто окончательно проснулся.

Насколько можно судить по задумке, «Сны Каляма» не традиционная книга. Каждую неделю, по субботам, на Интернетовском портале должен был рассказываться очередной сон Каляма (замечу и на азербайджанском, и на русском языках), информация о различных каждодневных событиях, политика, культура, общество, а рядом сон, то ли о том же, то ли о другом. Прочтёшь, то ли пронзит, то ли рассмешит, то ли немедленно забудется, во всех случаях должен был возникнуть парадоксальный контрапункт яви и реальности, своеобразное выворачивание реальности. «разве наша реаль не виртуаль?», кто знает, что есть явь, а что сон, почти как в знаменитой притче о Чжуан-цзы и бабочке. Наши каждодневные события должны были обрести не просто глубину, перевёртыш, точнее отстраннённость, что, как настаивал придумавший этот термин В. Шкловский, не следует путать с отстранением, как отчуждением, в данном случае имеется в виду делание странным, способ обнаружения этой странности.

Признаемся, не получилось. Дело не в снах Каляма, а в нашем переживании времени, всё что за порогом каждодневного, злободневного, сиюминутного, кажется нам скучным, книжным, не захватывает наши чувства и наше воображение, нам не хватает душевных сил, чтобы остановиться, вывернуть наизнанку происходящее и с нами, и вокруг нас, чтобы избежать опустошения от быстротечности сиюминутного времени, чтобы понять, что время это не только то, что вызывает горькое сожаление, «вот и жизнь прошла, как прошли Азорские острова», но и то, что может останавливаться, набухая смыслами, и не обязательно как унылая серьёзность, но и в качестве «весёлой науки», смешно и весело. Смешно, поэтому грустно, смешно, поэтому страшно, смешно, значит, бодрствуем.

Признаюсь и в другом, не сразу входил в «Сны Каляма», пока вдруг не пронзило, понял, не хватает элементарного простодушия, что, кроме всего прочего, есть умение освободиться от тягот быстротекущего времени, не торопиться, если тот или иной «сон Каляма» не зацепил, не показался, так и не показался, ничего страшного, не твой сон, но если уже зацепил, перечти ещё раз, благо не так длинно, и тогда, во-первых, поймёшь сколь важен этот ракурс издёвки, даже ёрничанья, а во-вторых, осознаешь, очувствуешь (да простится мне это корявое слово), что даже праведный политический гнев по плебейски поверхностен, если нет в нём смеха, в равной степени над другими и над самим собой.

Так кто же такой этот Калям, в сны которого нас помещает писатель? И что это за странное имя?

С имени, пожалуй, всё и начинается. Известно, «калям», «qələm», перо, то чем писали наши деды и прадеды, и то, чем писало моё поколение в пору нашей школьной жизни. Но это не только обычное ученическое перо, оставляющее кляксы, но и калям-колям, ищущий сокрытый смысл, возвышающийся до Пера Божественного, коим пишется большая правда, не угодная ни верхам, в коих вселился сатанинский дух, ни низам, с их рабской природой. В череде метаморфоз «каляма» божественный верх однажды обернётся телесным низом, «крепким калямом» обозначится это или то, что обнаружит красивая и очень подвижная соседка в пышном халате с яркими розами, и этот «калям» будет творить своё живительное дело в раскрепощённых снах, как оборотной стороне закрепощённой яви, благое и грешное поменяются местами. «Калям» и станет нашим кодом, в снах и в яви, в благом и греховном, в божественном и в сатанинском. В реаль и виртуаль.

Сатанинское, пожалуй, главная цель-прицел-мишень Снов. В каких только вариациях не будет являться это сатанинское, тот самый случай, когда смешно, поэтому страшно, невольно подумаешь, наше поколение, два-три поколения до нас, два-три поколения после нас, для того и придуманы, чтобы вселились в нас бесы. Мы привыкли, мы перестали его замечать, и неизвестно, сколько ещё должно пройти, не лет, поколений, чтобы сатанинское перестало быть обыденным, чтобы превратилось (возвратилось) в весёлые страшилки для детей, вроде нашего сказочного гульябаны, фантасмагории сатанинского и обнаруживает божественный калям в снах Каляма.

…Сын грузчика, «как у них амбала», получает имя Ге’ал, по аналогии с Геракл, имя которое его отец услышал от русского комиссара, апостроф в имени которого, водружён как знамя, по закону его отменили, а в его имени осталось, на сероватой крепостной стене возникнет даже нечто орнаментальное, образованное латиницей в смеси с кириллицей а арабским шрифтом, соединённых тем же мастерски исполненным апострофом. Позже этот апостроф уберёт ЛИБре (молодые не смогут разгадать эту аббревиатуру, придётся разъяснять в примечаниях), утверждая Ге’ала на высокую должность, чтобы возвысился сын грузчика до Вождя, Великого, Бессмертного,  чтобы сограждане могли сочинить образцы немеркнущей дифирамбистики, а трое в санах, от имени Авраамического сообщества пришли по своей воле, без принуждения, призвать народ за него голосовать. Дальше, больше, будут долго думать над титулом, то ли Онли, то ли Онацил, так и не придумают, но его прозорливость будет внушать страх окружающим, и когда он будет спрашивать у свиты, чей дом, который возвысился на берегу моря, выше Девичьей башни, все в свите будут понимать, не может не знать, он и чтобы не ведал, невозможно, он уловит это смятение свиты и начнётся привычная для них игра в поддавки, это смятение и этот страх будет преследовать свиту и дальше, даже в естественном завершении человеческой жизни, свита, голь на выдумки, постарается, чтобы он долго был «технически живой». Потом, уже после него придумают вместо портретного тандема двупрофильный бренд (соседняя северная страна, придумавшая тандем двух вождей небольшого роста, признается, признаются, что двупрофильность мастерски придуманный культ, есть чему поучиться), который отчеканят на монетах, и презентация этого двупрофильного бренда пройдёт с хлопушками, фейерверками, салютом, пушечными выстрелами, как иначе, молодое государство может утверждать себя, ему столь важен «идейно-генный синтез». На выбор, можно, первый – наше вчера, позавчера и ежечасно сегодня, второй – наше сегодня, наше завтра,  а если это прямолинейно, то можно иначе, первый – отец нации, второй – сын народа, или ещё лучше, один историческая личность планетарного масштаба, другой блистательная звезда в Ха-ХаПервом веке. И можно отвинтить головы всем скульптурам и статуям, чтобы заменить одной головой, чтобы продолжать вкалывать во имя торжества идеи, захватившей всех: одному государству – одноликие статуи!

Что касается страны, – зеркально? – то секрет-формула, на всех здешних уровнях с самого-самого верху, оказался банален и прост: через-через-через+зелён$$енькие, а в других случаях зашёл сынок с дружками в ресторан в разгар свадебного пиршества и повелел зарезать на шашлык выставленного у входа на потеху ротозеям медвежонка, дали команду не перечить, можно потом, любя и уважая взы$€скать с отца, такая вот азартная игра. Что же, пока нефть+газ позволяют, можно и порезвиться, а на тех, которые позволяют себе сомневаться, будут собирать секретные сводки-материалы о том, кто-что-как думает, а если кто будет прямо возражать, то есть Отряд по Особым поручениям, известна судьба мониторщика и другого, который посмел попугать тем, что отказывается от гражданства и уходит в нацию своей матери. А в остальном, есть показатели, по которым страна в лидерах, о чём талдычат на каждому шагу (благо есть нефть+газ), если даже по другим показателям относят к неблагоприятным, и страна занимает пятое место с конца, то и здесь у «бадкубинцев» свои маленькие радости, страна опережает соседа-агрессора. Всё это необходимо для того, чтобы все правильно воспринимали развешанные повсюду плакаты «Любить родину – это значит любить Родину!». А если завтра, кто-то посмотрит на город сверху и с грустью подумает, что Девичья башня пугается-теряется-мечется среди натыканных домов-уродцев, то кому придёт в голову думать о «завтра», да и резонно скажут, определённо это слова подкупленного предателя-чужака…

… Проснулся Калям, лежит на полу, ни подушки, ни одеяла, холод до костей пробирает, лежит и не понимает, его ли руки при нём или их ему ввинтили другие, он ли это сам, или его с кем-то спутали…

P.S. Мне приходилось писать, что меня восторгает гражданская и творческая активность Чингиза Гусейнова. Как ему удаётся присутствовать, не присутствуя физически, находиться в гуще событий, находясь в стороне, в Переделкино. Никто из его коллег в его возрасте, младше, много младше, не может похвастать подобным присутствием (в очередной раз повторю, что имею в виду «присутствие», как один из самых принципиальных образов-понятий немецкого философа Мартина Хайдеггера, означающий умение раскрыться навстречу миру и, тем самым, навстречу себе самому). Большинство из них спрятались в свои обиды, лелеют свои несбывшиеся амбиции, вот и не присутствуют.

Но, ещё большее удивление, ещё больший восторг, вызывает выбранный жанр, который требует юношеской отваги и юношеской дерзости. И, главное, воображения, воображения, которое с возрастом иссякает.

И хватит ли у нас душевного здоровья посмеяться над самим собой, вместе со снами Каляма, или мы возмутимся, сделаем вид, что «нам обидно за державу», хотя «держава» это так, для красного словца, просто заголосят наши комплексы, которые мы прячем под риторически-выспренним «патриотизмом».

И когда ещё нам хватит душевных сил окончательно проснуться, бодрствовать и смеяться.

P P.S.  Прочёл последний сон. 17 февраля 2012 года. Первый, насколько удалось выяснить, «приснился» писателю в 2007-м году

Февраль 2012 год.

Рахман Бадалов

Kultura.Az