Как-то задумался, что  побуждает к воспоминаниям, или из каких  концепций они произрастают? И родилось нечто вселенское, занимательное:  концепций, условно говоря, три: божественная - всё, о чём рассказывается, должно иметь некий здравый посыл,  надо призывать к честности, жить по-справедливости, множить добро; сатанинская – мир, напичканный страхами и кровью, не переделать, мафии, кланы, всё вращается вокруг денег, секса, так будет всегда (продал душу дьяволу?); космологическая – мы песчинки в мироздании, жизнь абсурдна и никчемна, пыль, прах, всё подвержено уничтожению… Так для кого и с какой целью сегодня пишется? Если руководствоваться концепцией первой, то другим в назидание; если второй – тоже для других, видимо, позабавить; третьей если – только для себя, ибо неистребима потребность сохранить время в живых лицах, вернуть из небытия дорогие имена.

Мемуаристика – зачастую заметки по случаю. Много-много  лет назад я сочинил три ностальгических очерка, в преамбуле к которым отмечал, что редко кто просто так, без внешнего толчка или повода приступает к мемуарному жанру.

Первый мемуарный портрет был заказан мне турками к 100-летию со дня рождения Назыма Хикмета, и я написал Три побега от неволи к свободе. В основу второго легло моё выступление на окуджавовских чтениях в Переделкино: Булат Окуджава и кавказские войны, наши беседы с ним о Карабахе и вообще закавказских конфликтах. Третий был написан в связи со смертью Халыка Короглы, профессора МГУ, земляка-коллеги, – в память как о нём, так и о профессоре МГУ Азизе Шарифе.

Беллетризуя минувшее, полагал, что следую развитым в последние три века традициям  русской, нежели молодой азербайджанской мемуаристке. Однако, углубляясь в прошлое, понял, что и в родной литературе есть образцы означенного жанра, правда, объёмно пока незначительные. Имею в виду – не претендуя на полноту, дам беглый обзор – мемуарные записки Старый Баку нашего большого певца и актёра Гусейнкули Сарабского (а уже впору мне вернуться в 50-е годы и вспомнить общения с его сыном, учёным секретарем Института литературы имени Низами Азера Сарабского, а также его жену Пусте-х Азизбекову, мы знали с нею друг друга с детства…  – как бы сегодня она себя чувствовала, внучка одного из 26-ти Бакинских комиссаров (улица их имени – одна из протяжённых в Москве)?

Скажу о книге Мои воспоминания Али-Ага Шихлинского, генерала русской армии, преданного ей, присягал царю на верность, о чём подробно рассказывается в книге 1944 года издания, храню её, генералу важно было подчеркнуть роль русского воинства в истории России. После распада империи Шихлинский, как известно, стал заместителем министра обороны Азербайджанской Демократической республики, о чём – ни слова в мемуарах, ибо тогдашняя республика считалась по официальной советской историографии буржуазно-националистической, а тем самым антинародной.

Вышли книжки жён-вдов великих наших писателей Мирзы-Джалиля (Гамида Мамедкулизаде, Мои воспоминания о Джалиле Мамедкулизаде) и Микаила Мюшфика (Диляра Ахундзаде, Мои дни с Мюшфиком).

К мемуаристике можно отнести заметки-эссе Анара о своих именитых родителях-поэтах – Нигяр Рафибейли и Расуле Рзе, почти одновременно умерших: удар был настолько неожиданно-резким, что не написать об этом, дабы избыть боль, Анар, очевидно, не мог, и так появилось произведение, удачно названное  Сизсиз: соединены два сиз,  первое – это вы, второе – без, и так рождается ёмкое Без вас.

В перечне можно назвать  нашумевшие воспоминания Увиденное и услышанное мной Манафа Сулейманова, прогремевшего в начале 50-х на всесоюзной арене романом Тайна недр на модную тогда – как и роман Мехти Гусейна Апшерон – тему рабочего класса, о нефтяниках Баку.

Особо следует выделить ещё двух авторов: один – это мой бывший научный руководитель по аспирантуре Азиз Шариф, а другой – бывший мой студент по Литинституту, один из ярких писателей Акрам Айлисли, вчера ещё совсем молодой, но уже вокруг семидесяти.  Первый самые главные свои труды выпустил лишь на закате дней – воспоминания Из дней минувших и Отец и я, а второй – объёмистое автобиографическое повествование От Айлиса до Айлиса, о своей, как отмечает, родине по имени литература,  как бы подводя творческие итоги. Я эту книгу считаю последней, - говорил писатель, - которая  издаётся при моей жизни, ибо разуверился в том, что когда-нибудь выйдет в полном объёме всё то, что им сочинёно.

Увы, мои руки не дошли до мемуарной книги  покойного Сабира Ахмедли: пятном на властных структурах позорная история его похорон!..

Немало мемуарных книг-воспоминаний было создано представителями первой славной волны азербайджанской эмиграции, о чём мы узнали в 90-е годы, и страшно подумать, что это могло пройти мимо нас, не случись того, что случилось. Из известных назову Кавказские дни французской писательницы – нашей замлячки Уммулбану, внучки двух знаменитых бакинских миллионеров Мусы Нагиева и Шамси Асадуллаева. Её псевдоним Банин, странным образом созвучный фамилии Ивана Бунина, кого она неплохо знала (оставила о нём, якобы влюблённым в неё, колючие заметки). Книга эта была издана в Баку в переводе с французского на русский, и в предисловии к ней Рустам Ибрагимбеков высказывает интересные суждения о мемуаристике, которые мне импонируют, хотелось бы их привести. Он пишет, что наличие воспоминаний в литературе «вселяет надежду, что в случае массовой эмиграции из Азербайджана найдутся женщины (речь об авторе и переводчице. – Ч.Г.), способные правдиво и талантливо рассказать миру о том, как мы жили в Баку в начале третьего тысячелетия». Надо непременно упомянуть опубликованные в Турции и не известные в течение многих лет нам Воспоминания о личных встречах со Сталиным (это годы 1904-1922) лидера азербайджанской демократии Мамед-Эмина Расулзаде; известно, что Мамед-Эмин не раз спасал Сталина от неминуемой гибели в Баку, в начале прошлого века. Однажды рабочие, возмущённые  призывами его, большевика, к забастовке, хотели утопить Кобу, как называли Сталина, в нефтяном чане, Мамед-Эмин организовал его побег на фаэтоне, прятал Сталина в мечети, где тот притворялся немым и глухим. Потом Сталин, в 1920-м, будучи в Баку, спас Мамед-Эмина от советских властей Азербайджана, в частности, Али-Гейдара Караева, собиравшегося его расстрелять, и увёз в Москву в собственном вагоне. Мамед-Эмин бежал вскоре от Сталина, обвинив его в продолжении старой имперской политики угнетения народов… - был бы молод, написал монографию о жанрово-стилевых особенностях мемуарной литературы в азербайджанской литературе.

… Первые мои записи, тогда дневниковые, ныне ставшие мемуарными, относятся к 1961-му году: это русско-азербайджанская смесь языков, ещё не оформленных, информация о сделанном или планируемом, фиксация текучки, есть  анекдоты, в основном, политические.

Можно ли построить коммунизм на Гималаях? Можно, но жалко.

Можно ли построить коммунизм в отдельно взятой Грузии? Можно, но лучше сначала построить в Армении.

Таль-Авив (именно Таль: якобы Тель-Авив в честь нового чемпиона мира по шахматам переименуется в Таль-Авив). И что два еврея – это иудейская война во славу русского оружия (Речь о матче Ботвинник – Таль: оба – евреи, и титул чемпиона мира при любом результате остаётся в СССР).

Конкурс за лучший политический анекдот: 1-я премия – 25 лет, 2-я – 10, 3-я – 5.

Что такое «постоянно действующий фактор»? Это временные недостатки.

- Как живете, механизаторы? – шутя, спросил Хрущёв. - Хорошо живем, - шутя, ответили ему механизаторы.

Покаюсь: вспомнил про собрание тогда же, в  пору оттепели, в связи с публикацией «Морального кодекса строителя коммунизма» и обещанием властей построить через двадцать лет коммунизм, где я выступил, точнее, предложили выступить, и я в согласии с общим духом собрания сотрудников аппарата СП СССР, сказал, что мы вступаем в мир самой светлой и реальной мечты!.. Не зафиксировано, о чём я при этом думал, но помню, что наивным не был, никакого телячьего восторга, но и цинизма тоже не было!..

Воспоминания о прошлом – тоже своего рода «джихад каляма»: говорить правду в надежде быть услышанным, чего бы это ни стоило, если таковое желание остро возникает, и больно молчать. 

Чигиз Гусейнов

Kultura.Az