Одни и те же фразы-формулы из давно читанного или услышанного, их всего-то тройка-пяток, и все они представляются ныне чрезвычайно актуальными.

Вспыхивают, будоража душу, не сами по себе, а из-за чего-то, что воздействует на меня извне, витает в воздухе, всевидимо и всеслышимо.

Впрочем, я могу ошибаться, принимая как объективные свои всего лишь субъективные ощущения человека, излишне впечатлительно воспринимающего всё то, что обыденно, вполне житейское, ибо все мы человеки, а потому объяснимо, хотя при этом этически, может, и недопустимо, ибо идёт в разрез со всеми известными верованиями на земле (к примеру, такое простое, как  Не сотвори себе кумира), и я спешу, сам не знаю, почему, в поисках таких же впечатлительных единомышленников, как я, поделиться думами, вовсе не ставя себе целью кого-то при этом учить или, упаси Боже, укорять, тем более обвинять (кесарю – кесарево, богу – богово, а тому, добавлю, как в известном анекдоте о прозаике, - сочинять про зайцев: как-никак время плюрализма, надеюсь, пока действует, и комендантский час, мнится, уже никогда (?!) не наступит.

Вывожу эти строки компьютерным, так сказать, каламом в предновогодние дни: вот-вот уйдет старый год (считай – уже прошел!), отягощенный заботами, волнениями, нервотрепкой, потерями, но, естественно, и позитивными у каждого свершениями, радостями, успехами, прибавлениями в семье, новыми книгами, удачным бизнесом, свадьбами большими и малыми, и шагает  год новый – родившийся младенец, и неведомо, что уготовано ему в этом непредсказуемом мире, да ещё в году, когда обещана вселенская катастрофа с точностью до дня – в день рождения Сталина!..

И, разумеется, понимаю, что заметкам в этой конкретной ситуации, к тому же в преддверии другого праздника – Дня солидарности азербайджанцев мира, более всего приличествует нечто оптимистическое, жизнеутверждающее, красочное и гламурное, как радующий очи, но  очень уж вызывающе богатый и оттого холодный (но зато честь ему и хвала: хорошие гонорары платит!) пиар-журнал "Баку", англоязычный выход которого торжественно был презентован в уходящем году российско-азербайджанской элите и мировому сообществу.

А тут – ах, как обидно! – вертятся в голове, готовые сойти с кончика языка,  будоражащие и тревожные слова не то, что обидные – даже, может, несправедливые, но они бытуют, истинны в известных обстоятельствах, увы, не так уж и редких, носят даже глобальный и всеобъемлющий, как говорится,  характер, и могли возникнуть – и возникали – в пылу раздражения у наших относительно близких современников (компания тут солидная, но очень уж вредная и не патриотичная!), к примеру, у нахчыванца Мирзы-Джалила Мамедкулизаде или его постоянно негодующего собрата шемахинца Сабира, или нухинца-шекинца Ахундзаде Мирза-Фатали, а то и у очень-очень далёкого нашего предка поэта-философа Мухаммеда Физули, похороненного – так он завещал, рядом с мавзолеем Имама Гусейна, внука Мухаммеда, ибо всю жизнь переживал, что люди так и не научатся жить по-божески, согласно авраамическим Писаниям.

Что ни говорите, а очень талантливый у нас народ и на похвалу до лизоблюдства, и на едкую критику, надо же, как умело переиначена фраза Lazım gəlsə? А простая, но гениальная рифма Базарбайджан?! Но я отвлёкся…

Так вот: однажды несчастный наш предок Физули, напомню знающим и вооружу незнающих, из далёкой дали увидел наши дни разгула чудовищного взяточничества, беспредельной коррупции и наплевизма и, придя с жалобой на неустроенность мира в некое высокое чиновное учреждение – канцелярию правителя, полагая – из этой наивности мы  по сей выйти не можем, – что несправедливости могут быть устранены мудрым главой всего лишь росчерком фирмана.

Перво-наперво он поздоровался, как подобает благовоспитанному и набожному, но там, глянув на него, учуяли, что перед ними не сановник-толстосум, а человек вполне рядовой, только и умеющий сочинять стишки, чему и по тогдашним меркам была грош цена, и ответили грубостью, отшвырнув его ничего не стоящий "Салам".

"Ну да, - гневно воскликнул поэт, - вы отвергаете мой салам, потому что это не взятка!"

И, чуть ли не изгнанный, оглянулся окрест себя и от обиды заплакал, а потом, впав в отчаяние (а разве сравнимы детские забавы тогдашних власть имущих с нынешними расплодившимися потомками тех чиновников?), родил обидные слова, которым я, крепко сжав свои губы, не давал уже столько времени возможности выскочить из моих азербайджанских уст: Миллет учун аглайан кор олар,  то бишь: Кто плачет-рыдает за свой народ – ослепнет!

Но… слёз не хватит, так что поплакал – хватит, вспомни, что ты мужчина (им зачастую является и женщина, ибо лев или львица – все равно царь зверей: Асланын еркейи, дишиси олмаз), надо действовать, и на этот случай у каждой нации есть особое племя людей, чей протестный майдан – это мир Слова, и чьё острое оружие – это Перо, как оно звучит у нас – Калям,  разящий, как молния.

И Физули, вспомнив про Джихад Каляма, ныне забытый, а это, говоря языком сегодняшним, – честное  исполнение изначально заданной Слову функции, хотя тут могут быть иные, противоположные, суждения, есть и племя дифирамбистов, придерживающихся теории лизинга, а по мне, наученному тем же Физули,  – это писать Большую правду, дабы раб перестал быть рабом, а деспот – есть такая надежда у держателей пера вот уже свыше трёх тысяч лет, проявил милость к падшим, и именно эта надежда не даёт перу заржаветь, питает его неисчерпаемыми соками.

А джихад пера – дело не безопасное: вдруг оказывается, что против правды прёт и толпа, ибо она не желает никакой свободы, ему покойнее, когда есть поводырь… Но разгневан, прежде всего, конечно же, властелин, ибо обнажили его  иблисово нутро.

Так думал, очевидно, и Физули, когда писал (его блестяще озвучил знаменитый русский поэт Владимир Луговской):

"Падишах золотой земли подкупает людей серебром…"

И далее:

"… и в тот гибельный час, когда рок совершил поворот,

Гибнет сам падишах, и страна, и мильоны людей.

Посмотри, это я, властелин, дервиш, сильный войсками слов,

Громоносное слово – источник победы моей.

Видишь, каждое слово моё – великан, что от истины силу берёт,

Если слово захочет, будут море и суша покорны ему,

И куда б я его не послал, слову чужды почёт и казна:

Слово, взявши страну, никого не заточит в тюрьму.

… Кто б ты ни был, слушатель мой,

Ты не должен за корку хлеба преходящему быть слугой.

Последнее – из новогодних пожеланий!

Чингиз Гусейнов

Kultura.Az