В подзаголовке романа заявлено о том, что текст состоит из «прозы, унизанной поэзией». Следовательно, подобная книга должна быть интересна практически всем читателям. Прочитав книгу, могу засвидетельствовать, что в книге много поэзии и притом хорошей поэзии. 

 

Особенно рекомендую роман женщинам. «Гимн женщине»- такое впечатление произвела на меня «Капля дождя…». Неожиданно звучат искренние славословия в адрес женщины в устах автора – лица кавказской национальности, (как отзываются о нас бывшие сограждане). Кейм Сон не устает восхищаться женщинами. Понятно, когда они молоды, красивы, длинноноги, светловолосы, голубоглазы, как его возлюбленная Анжелика - Ange – Ангел (вполне земной, чувственный, сексуальный ангел), но автор поет дифирамбы и другим - лишенным быстротечной привлекательности молодости. Не скрывает, что обласкан женщинами. Не удивительно! Какая женщина устоит против такого мощного потока радости и счастья при встречи с ней?! 

 

Один вопрос возник у меня в начале чтения. Зачем автору, не скрывающему автобиографического характера своего повествования, у которого жизнь похожа на феерию, приближающуюся по накалу радости к самым блестящим картинам любимых им французских импрессионистов, понадобилось писать? Некорректный вопрос? А не лучше ли не тратить драгоценных минут на то, чтобы царапать пером бумагу (судя по тексту, Кейм предпочитает старинный способ письма), а продолжать парить в Эдеме, куда редко кто попадает, в силу отсутствия крыльев, а очень часто по совсем прозаической причине, то есть отсутствия материальных возможностей. И тут в качестве ответа на мой мерзкий вопрос обращает внимание выбор поэтов, чьими стихами украсил свой текст автор. Французский поэт Шарль Бодлер, автор Fleurs du Mal (Цветы зла), русские поэты серебряного века Игорь Северянин, Зинаида Гиппиус, Федор Сологуб, азербайджанский поэт Имадеддин Насими, поэт Иосиф Бродской… эти поэты не только не мажорны, а напротив, пронзительны, мятежны, темны, лишь иногда нежны и томны. Одного поэта я открыла для себя; азербайджанского поэта, нашего современника Айдына Эфенди. Кроме поэзии автор усеивает текст сведениями из жизни небожителей - творцов, живших и творивших в местностях, где он прогуливается с Ангелом - Анжеликой. Эпизоды, выбранные им для рассказа, не похожи на идиллию; сплошь драматические истории о творцах, часто с суицидальными наклонностями. Начинаю понимать к моменту появления в тексте сновидений, что не все так просто, а вернее все совсем не просто. 

 

Что меня подкупает в романе? Прежде всего -лингвистические вставки- «эскапады» (одно из любимых словечек автора: escapade). Языковые игры с выявлением семантической составляющей. Мне по душе импрессионистский стиль повести. Основное для автора – это впечатление - impression, чувство, произведенное красивым словом, женщиной, картиной, закатом, бокалом вина, сексом втроем (Sexe à trois; грех не заняться подобным экзерсисом на родине маркиза де Сада). Такой текст можно читать с любой страницы. Читатель не завязан на интригу. На хитросплетенный сюжет. Он волен, почти как автор, получать удовольствие с любой страницы; он свободен, он может взлететь, зацепившись за крылья Кейма. В книге нет саспенса. Импрессионистский роман, в отличие от детектива или любовного романа, можно читать много раз, находя в нем nouvelle impression – новое впечатление, совсем как у упомянутого автором Клода Моне в его цикле картин «Собор в Руане».

 

Внутри роскош-кош-кошного гедонистического рассказа о прелестях жизни в Европе появляются сновидения в форме притч - обратная сторона луны, в случае с Кеймом Соном, обратная сторона солнца. Большинство снов закодировано. Для нас, постсоветских, новоазербайджанских граждан, код довольно легкий, легко считываемый. На мой взгляд, притчи излишне назидательны, дидактичны. Не исключаю, что внеконтекстные, иностранные читатели (такое случается при талантливом тексте) могут примерить на себя одежды, изначально предназначенные другим, и, возможно, они окажутся им впору. 

 

Неспешно плывя по волнам романа отдаешь себе отчет в громадном background, (здесь эрудиции) автора, который он превращает в ground- почву, где произрастают цветы его впечатлений. Иногда возникает мысль: «Почему он без конца ссылается на авторитеты. Ему не хватает собственного небанального взгляда на мир, и он с восхищением прибегает к помощи признанных мастеров?» Кстати, подобный прием все чаще встречается в современном искусстве, не только в литературе, но и в музыке. Композиторы используют цитаты из произведений классиков в додекафоническом обрамлении. 

 

Сновидения из простых притч превращаются в фантасмагории. Для меня в восприятии этих снов импрессионисты сменяются Сальвадором Дали и Питером Брейгелем. В одной из глав автор устраивает праздник для любителей живописи, где соединяет пунктирным текстом свои любимые полотна в громадную фреску. В конце книги любезно предоставляет перечень всех упомянутых картин, с указанием авторов и местом нахождения этих произведений. 

 

Интересно наблюдать какими аллюзиями пользуется автор. Он безумно начитан; ссылки на мировую культуру перемежаются у него с советскими и азербайджанскими. Результат интересен своей эклектичностью и пониманием глобального характера любой культуры. 

 

И еще немного о стиле. Как мне показалось, в тексте присутствует явление, которое мне хочется назвать «расслоением сознания». Что я имею в виду? Соединение, слияние иногда в одной фразе, иногда в отдельных фрагментах, из которых собственно и состоит весь текст, разных регистров. Лиризм сочетается с вульгарной «прозой жизни». Пафос – не только с иронией, но с откровенным сарказмом и гротеском. Бесконечное чередование сладкого, иногда даже приторного с горьким и жгучим производит шоковое впечатление. Некоторые пассажи, особенно в сновидениях в результате словесного жонглирования выливаются в абсурд. В «Капле дождя…» есть метафора с поездом, движущимся по человеческим телам, с целью протаранить автора. Поезд настиг Кейма, произведя в его стиле феномен фрагментарности, разнорегистрового текста, стремящегося к абсурду. Еще один азербайджанский автор оставляет у меня такое же впечатление – это Ниджат Мамедов, взять, к примеру его вещь Ricercar. Найти истоки «расслоения сознания» несложно. Громадный разлом нашей реальности, когда на обломках развалившейся советской империи возникли фантомные, в некотором смысле, государства, непременно должен был сказаться на сознании наиболее чувствительных камертонов – наших творческих современников. 

 

Финал солнечной истории, для меня предсказуем, подтверждает мою теорию о «расслоении сознания». Фантастически мажорное начало выливается в грубейшую трагедийную современную додекафоническую реальность. Ангел – Ange - Анжелика погибает. Мне могут возразить, что любая настоящая любовная история заканчивается трагически, при чем тут «расслоение сознания». Не спорю. Ромео и Джульетта, Али и Нино, Лейли и Меджнун. Одно возражение. В завязке этих историй кроется драматизм, коллизия. У Кейма Сона в начале любовной истории нет подобной коллизии. 

 

Автор прав, наверное, учитывая реалии глобального мира. А мне, почему то хочется закричать «Яду мне, яду….» 

 

Книга состоит из двух произведений. Второе повествование, косвенным образом связанное с первым текстом, называется «Веселые записки путешественника».  

 

После трагического финала первого романа, мне пришлось сделать паузу, чтобы настроиться на «Веселые записки путешественника». Неувядаемый эпистолярный жанр в стиле, напомнившем мне Джерома Клапку Джерома; я говорю о стиле юмора. А вот лексика временами повергала меня в раздумья. Признаюсь, каждый раз, когда в тексте на глаза мне попадался «голубчик», то процесс чтения останавливался, и только переварив «голубчика» я могла двигаться дальше. Интересные наблюдения над жизнью итальянцев и французов. Взгляд со стороны всегда содержит в себе открытия, к которым, чаще всего не способен местный туземец. К тому же Ильхам, (здесь автор выступает с открытым забралом), тонкий и умный рассказчик. 

 

Здесь нет и следа «расслоения сознания». Рассказ линеен, без экскурсов в абсурд. Автор может быть разным. Ценное качество для писателя. Оба произведения дополняют друг друга. Как Дон Кихот и Санчо Панса. Понятно, что Дон Кихот мог написать «Каплю дождя….», а Санчо Панса – «Веселые записки путешественника». Парадный фасад отреставрированного архитектурного шедевра - такой Европа предстает в первом тексте и старая, престарая, временами маразматическая начинка того же здания - во втором. Рамкой для прекрасной и трагической истории любви возможна лишь проза, унизанная поэзией. А вот свои бытовые злоключения можно и нужно рассказать с юмором. 

 

Закрыв книгу, еще раз полюбовавшись на прекрасную обложку с любовно выбранными женским угодником портретами милых дам, спрашиваю себя: «Захочу ли я открыть эту книгу еще раз? Не знаю…. В конце концов, почему бы и нет, когда

 

«И скучно и грустно, и некому руку подать

 В минуту душевной невзгоды…..»