Да, правда иногда бывает горькая, но на этот раз правда приняла иной привкус: она ошеломляла своею неумолимой примитивностью. Она возвышалась над нами как идол из острова Пасхи: неповоротливая, первобытная и с белыми глазами. И самое главное - эта правда предрекала большие неприятности: репутация Роланда в Европе как дирижёра, репутация Эльмира как композитора и руководителя ансамбля, имидж коллектива попадали под удар. Уже мерещились хихиканья в салоне, недоуменные взгляды за кулисами от других ансамблей, дурные отзывы прессы и радио, возникал образ "серого кардинала": Селимханов тряс газетaми и беззвучно что-то говорил стуча кулаком по столу… 

...Чрезвычайный консилиум, созванный в чайхане, судорожно искал выход из сложившийся ситуации. О невыезде Алика речи уже быть не могло, на него были подготовлены документы, выделены деньги, оформлялась виза. Найти другого ударника так и так было невозможно – оставалось всего три дня до выезда. Научить Алика названиям всех новых инструментов ещё представлялась возможным, но играть на них, да ещё и под руку дирижёра, в ансамбле... Этот человек всю жизнь только и делал, что выбивал тремоло на малом барабане во время трюков в цирке, да ещё ударял по тарелкам, когда падал клоун. Не ехать тоже было нельзя - фонд потребует потраченные на бюрократию суммы обратно, да и после невыполнения обязательств по участию на фестивале, другие будут тебя считать "ненадёжным партнёром", и не видать других предложений, как своих ушей. Получалось: если ехать - провал неминуем, если не ехать - позор неминуем, да ещё с выплатой неустоек. Не менять Алика - нельзя, он не "потянет" программу, менять Алика - тоже нельзя, за него всё оплачено, да и не с кем менять. Дело принялo серьёзный оборот, у Роланда даже бородка стала оранжевого цвета. 

И вдруг, кого-то озарила гениальная идея: Московский ансамбль "Студия Новой Музыки", перед которыми позориться особенно было "не в жилу", выступал сразу после нас, и приезжали мы с ними почти одновременно - за два дня до концерта, имел отличного ударника. Играли они музыку Фараджа Караева, знали почти назубок, и делать им было два дня почти нечего. Можно было пойти к ним, умолять, заплатить, запугать - но чтобы ударника на два дня они нам дали. При наличии солидной "легенды" и сравнительно "солидной" суммы уговорить ударника представлялась возможным.  

Легенду придумал я: типа, Алик, наш ударник, добрейшей души человек, в аэропорту Цюриха помог одной старушке перетащить багаж, и сильно "растянул" (вывихнул, сломал, ушиб, потерял) руку (палец, локоть, плечо), и уже теперь не может играть! Спасайте, мол, люди добрые, нездешние мы! Скитальцы! Да поможет вам Господь, да воздастся вам на том свете..(и что-то в этом роде), да услышит Господь молитвы ваши..(Аминь)..да не подпустит окаянного... Да. И плюс гонорар Алика, мы тоже от себя добавим, да ещё пузырь-другой (водки) – «Не пьянства окаянного ради, а токмо пользы для». Чувство солидарности между музыкантами иногда проскальзывает, а если это чувство задобрить деньгами и другими материальными благами - вариант должен был сработать.  

...Алик смиренно выслушал "приговор", и согласился. Ему надо было всю поездку гулять с перевязанной рукой и со скорбной миной на лице. Типа, как он хотел бы показать себя на этой сцене, как он готовился(!), но злая судьба распорядилась иначе... 

Путь-дорога

"Вот люди построили... Цюрихский аэропорт - говорят" - с уважением думала канонистка сидя в хвостовой части самолётa и наблюдая весь обозримый коридор - "а у нас в селе даже в центре коровьим навозом воняет. Вот живут люди... Ну что это такое! Стюардесса прошла рядом, и опять эти две головы вылезли ей вслед... Ещё с двух сторон коридора сели! Мужчины называются! А этот ещё? Меня учил - как играть, kül sənün kişi başşuva! Мне его борода сразу не понравилась." 

Когда после шока с Аликом, Роланд решил репетировать дальше, он "напоролся" на канонистку. Хотя она и была юна и привлекательна, но "менталитет народников" уже успел оставить след на выражении её лица. И потому ловелас ансамбля Низами обходил её стороной, предпочитая общаться со скрипачкой Солей, случайными балеринами и уборщицами. Так как канонистка под руку дирижёра не могла играть (могла ли она играть вообще, это другой вопрос), Роланд вместе с Эльмиром занимались с ней отдельно, разговаривая с ней исключительно на "вы".

- Вы поняли? Тут на "три и"… вы начинаете.

Канонистка просто с лёгким недоумением разглядывала его (дирижёра) лицо, кивала головой, и дальше играла то же самое. Тогда опять лицо с рыжей бородой её останавливало, что-то говорило на русском языке, трясло головой, и так много раз. Под конец договорились: Роланд просто ей показывал все вступления отдельным жестом, и она играла. 

Обо всех этих вещах "серый кардинал" Селимханов имел своё мнение. Он сидел в передней части самолёта, и попивая кофе со своим тихим говором мечтательно объяснял Фариде:

- Сейчас уже другое время... Сейчас молодежь берет уже всё готовое. В наше время, чтоб попасть за рубеж... М-мм... А теперь, вот например, эта прелесть - канонистка. 19 лет. Дитя. Ничего не смыслит, играет не знаю как, и только в одном произведении. И из-за этого её берут в Европу на гастроли. Мы о таком мечтать не могли... Вот ты, например, солистка, лауреатка, говоришь на 5-и языках, одна из столбов коллектива... и она... Время… 

Совсем другое мнение имел "о солистке и лауреатке Фариде" Низами-кларнетист. Он сидел где-то там сзади и недовольно ворчал, массируя руку:

- Совсем с ума сошла... В этих чемоданах трупы перевозить можно! Чего она туда позапихала?! А нам сразу: "Тащи!" 

Дело было в том, что когда перед Бакинским аэропортом Фарида спустилась с такси, мы как джентльмены поспешили ей на помощь, помочь с багажом. Увидев в багажнике такси огромный чемодан размером в половину пианино, мы оторопели. Такой же второй вывалился из заднего сиденья машины.

- Э, Фарида! Это что такое? Ты там продавать что-то собираешься?

- Да там мои концертные платья! Тащи сюда!

Когда мы вдвоём с Низами тащили груз, Ровшан типа, нам помогал, иногда пиная ногой то один, то другой чемодан.

- Тебе что, ых... одного платья... ых... не достаточно?!

Услышав по её мнению, идиотский вопрос, Фарида разбушевалась:

- А что, я все произведения в одном платье буду петь что-ли?! А-а?! Чтобы я вышла на сцену два раза в одном платье?!!! 

Оказывается, в это время за нами наблюдали сотрудники таможенной службы. В тот день им поступила информация о том, что некая "еврейская мафия"(!) постарается провести через границу бриллианты(!). Не знаю, почему, но именно Фарида привлекла их внимание. Наверное, она слишком уж выделялась из толпы своим поставленным оперным голосом, активной жестикуляцией и экстравагантной чалмой вдобавок.  

Не вызывали доверия и окружение Фариды: эдакие жуликоватого вида молодые люди с гитарой и с золотыми зубами. Интеллигентно разговаривающие. Всё это кончилось для Фариды (a заодно и для арфистки) личным обыском в дамской комнате аэропорта. И вот Низами предвкушая "удовольствие" от предстоящего таскания вышеупомянутых чемоданов по Праге, недовольно ворчал. 

Фарида же, казалось, начисто забыв об обыске в аэропорту, кивала головой Селимханову, и шептала себе на немецком стихотворный текст куртизанки благородных кровей Лу Саломе[1], посвященный Фридриху Ницше, который лёг в основу одного из работ Эльмира - "...Also, Sie sind gekommen" («Итак, Вы явились»): “Das Leben ohne Dich, es wäre schön!” («Жизнь без Тебя, была бы прекрасной!»). Это сочинение мы должны были играть на концерте тоже. Когда же она видела стюардессу, сразу же переходила на французский, изображая из себя мадам Бовари:

-О-о!! Бонжу-ур, сил ву пле, мон ше-ер... Тужур-тужур, шарма-ан!

Во время очередного "тужур-тужур" её грубым образом прервало ритуальное песнопение Фаготиста, описанное мной выше. Фарида замолкла, устыдившись, что знает этого человека. 

Ритуальный "пивной танец” фаготиста Самира мы с Рожкой (Ровшаном) не видели, потому, как сами были сильно заняты. А заняты мы были тем, что, "критиковали" сидящего рядом европейца. Критиковали сильно, а причина была в маленькой бутылочке красного французского вина. Дело в том, что розданное в самолёте красное вино нам очень понравилось, мы потребовали "добавку", а когда попросили "ещё" (третью бутылочку), стюардесса нам предложила белое вино, так как красное кончилось. Мы попробовали, не понравилось, отказались. Дело было глубокой ночью, спать не получалось, предстоящий день в Праге сулил много стрессов, а тут и выпить не получилось! Европеец же, рядом сидящий, сытый, ухоженный, в очках невозмутимо читал газету, и перед ним стояла непочатая заветная бутылочка красного. Мы стали недовольно посматривать на него и на его бутылочку, невежливо ворча при этом. Ровшан решил, что европеец специально не выпивает вино, чтобы нас помучить(!). Я, поверив этому, тоже стал возмущаться:

- Естественно, сытый голодного не поймет!

- Да, рожа у него сытая! Я об этом и говорю!

- И вообще, он на свинью похож!

- Да какая там свинья? Ишак настоящий!

И так продолжалось несколько минут, мы, двое "недопивших" музыкантов, громко хаяли сидящего в нескольких сантиметрах джентльмена. Через несколько минут европеец  сложил газету и спокойно спросил у нас:

- Э-э... Извинитэ(!)... Ви хотите... это вино?...

Наш “лай”  разом прекратился. Рожка вопросительно посмотрев на меня, обернулся к джентльмену и нагло сказал:

- Да-а!

Европеец спокойно переложил бутылочку на столик Ровшана:

- Пажалуйста.

- Спасибо. 

Делать было нечего, мы как ни в чём не бывало, опустошили вино, и чтобы как-то "замять" позор, повернулись к соседу:

- Извините, а Вы откуда знаете русский?  

Европеец оказался крупным бизнесменом в сфере недвижимости, имел филиалы во многих странах, в том числе и в Москве. Узнав, что мы музыканты, он с уважением и многозначительно кивнул, и даже посоветовал, какие рестораны посетить в Праге. Признаться, нам было очень стыдно...

Перевалочный пункт 

"Цюрих! Как много в этом слове..." - хотели сказать мы, выбежав из аэропорта и вдохнув полной грудью швейцарского воздуха. И вспомнить недобрым словом гитлеровцев, загубивших здесь профессора Плейшнера.

 "Почему Цюрих? Вы же собирались в Прагу?" - спросите вы недоумевая. Дело в том что, между рейсами Баку-Цюрих и Цюрих-Прага у нас был интервал где-то около 12-и часов, а околачиваться столько времени в аэропорту, когда рядом бьют башенные часы, все едят сыр и вкладывают деньги в банк - нам не хотелось. Все были "за": заплатить 30 долларов (евро тогда еще не водились) за однодневную визу (даже не один день, а несколько часов) и прогуляться по "местам боевой славы" товарища Штирлица. Были "против" швейцарские власти: "- Что это вдруг полтора десятка людей ("говорят, музыканты") подозрительного гражданства, хотят разом ввалится в спокойную, размеренную жизнь Цюриха? Небось, натворят чего... Да ещё какой-то австриец с ними ("говорят, дирижёр"). 30 долларов за несколько часов? Подозрительно... А вдруг они потом не вернутся?! Лови потом их! Глаза у них бесстыжие! Пусть едут к себе в Прагу!" 

Таким образом, в экономике Швейцарии образовалась брешь примерно в 450 «зеленых», с нас деньги не взяли, и в город не пустили. Наверное, швейцарцы подумали, что мы - новый вид нелегальных эмигрантов, хотим под видом ансамбля авангардной музыки проникнуть нa их территорию, и там остаться посудомойщиками, прожив всю оставшуюся жизнь долго и счастливо. Причём, чтобы осуществить свой гнусный план ("ах, мошенники, ишь, чего придумали, а?"), мы сначала поступили в консерваторию, потом закончили аспирантуру, создали ансамбль для отвода глаз, выиграли какой-то конкурс, получили приглашение в Чехию ("тоже мне страна, надо смотреть кого приглашаешь"), и всё это потому, чтобы проникнуть в Цюрих, и там обрести своё счастье, нелегально работая гарсоном.  

Всё это нас не очень-то и огорчило, воспоминания о профессоре Плейшнере за 30 баксов, тоже было многовато в конце-концов, и решили освоиться на месте, да осмотреть достопримечательности. Нам хватило и аэропорта, чтобы понять, какие цены нас ждали бы там, в городе. Хотя Фарида и предупредила, что тут стакан воды стоит 3 доллара, я не послушался, и отправился пить, как "белый человек", кофе. Когда мне вежливо вручили счёт, у меня волосы поднялись дыбом: за такую сумму я на Родине вкалывал полмесяца. От возмущения кофе у меня внутри взбунтовался и хотел вернуться назад. После небольшой потасовки я его "посадил на место", и в пылу борьбы забыл видеокамеру в "Raucher Zone"[2]. Благо, наши ребята, слонявшиеся маленькими кучками по аэропорту, как солдаты армии Наполеона, узнали аппарат и притащили его мне обратно. 

Таким образом, мы полсуток проторчали "в Швейцарии", ожидая свой рейс, как цыганский табор. Сохранились, говорят, фотографии, где несколько человек оградившись от внешнего мира чемоданами, спят прямо друг-на друге в центре шикарного аэропорта, где медленно ходят ухоженные беловолосые старики, уступая вежливо дорогу один-другому.

Прага!  

Как много в этом слове! Для того, кто хоть раз побывал в этом городе, это сочетание звуков многое значит. Не подозревая об этом, мы гурьбой вывалились в этот город, и разместились в гостинице под многообещающим названием "Прокопка" (Prokopka). 

Фарида сразу же начала изображать из себя итальянку, говоря с кем попало на этом языке, пока мы тащили её внушительный багаж. 

A наша комната с Низами превратилась в проходной двор, там засел "гитарист Рожа", и с серьёзным видом принялся играть средневековые мадригалы Гийома де Машо. 

Русский "десант" ("Студия новой музыки") под командованием композитора Фараджа Караева высадился на берегу Влтавы раньше, чем мы, и захватила "плацдарм" там же, где и мы - в отеле "Прокопка".  Фарадж Караевич ("Дуче"[3]) был, в каком-то смысле "крёстным отцом" SoNoR. C самого начального этапа создания коллектива он всецело поддерживал нас и всячески помогал. То, что москвичи играли музыку нашего композитора, да ещё с участием нашего музыканта-гитариста "Рожки" - нас вдвойне радовала и вселяло надежду: повышались шансы на "переговорах" по "выдаче" ударника нам "на съедение". Итак, гордость за нашего "Дуче" не мешало нам строить "свои виды" на его подопечных, мы думали заручится поддержкой Ф.К. тоже. 

Поэтому, не теряя времени, мы перешли к активным действиям: Алик с перевязанной рукой ходил, и изображал убитого горем короля Лира, Эльмир же для начала "атаковал с флангов": рассказал "о несчастии" менеджерам русских - двум очаровательным девушкам по имени Женя и Вера. Их реакция нам не понравилась:

- Ойй бедненький!!!... А что теперь будет? А у вас же медицинская страховка... Может в больницу?  

"Фланги" сопротивлялись и отбили атаку. Было решено идти " в лоб", и вечером состоялся "решающий бой" при участии "тяжёлой бронетехники" (руководства обоих составов). Тут же присутствовал и "перебежчик" - гитарист Ровшан, который играл в одном произведении с русским составом - безмолвный намёк на то, "что в случае чего, он может и отказаться", психологическое, так сказать, давление на "командный состав" "неприятеля". 

 Ударник Андрей устроил круговую оборону и яростно защищался:

- Ребята, да вы что?! За два дня? Столько вещей?! 

- Да там нечего играть. Такой музыкант как ты...

- Слушайте, давайте хорошего врача найдем, он в два счёта...

- Нет, нет, он (Алик) врачей не хочет! Он этого уже не выдержит! Посмотрите на него, человек на грани... 

Алик сидел с трагическим видом и кивал головой, типа, "да-да, я на грани..." 

- ...Он так готовился, надеялся... а тут такое крушение надежд!

- Мужики...

- ...Можно сказать, мечта всего детства! Ну что тут сделает врач?! Это будет для него моральным ударом...

- Мне заниматься надо, понимаете?

- Мы заплатим!

- Да не в деньгах дело...

Тут влез в разговор русский тромбонист:

- Ну что ты из себя... корчишь? Людям помочь надо, а ты?! Говорят тебе: "заплатим"! Тут человек погибает! 

"Человек" с радостью закивал головой: "во-во, погибаю..." 

Исход боя был решен, после "предательства" со стороны своих, русский ударник сдался, и его уволокли "в рабство" к монголо-татарам. По условиям "капитуляции" русский ударник играл во всех произведениях, кроме одной -"ReAKSİYA" уже была сыграна нами в Тифлисе, и там на ударных играл сам композитор (Эльмир) - и тут ему пришлось оставить солидное кресло в зрительном зале, и выходить с нами на сцену. Кроме того, русский потребовал себе в ассистентки нашу флейтистку Олю в одном произведении, чтобы она играла на колоколах (campane). 

От воодушевления и радости у Роланда выросли крылья, и он летал на чешских небесах - в районе отеля "Prokopka" и "Archa Theatre" (там проходил фестиваль). За два дня ударник Андрей всё "собрал", и всё стало на свои места: "SoNoR" был готов к концерту, и даже канонистка играла там, где надо и когда надо.  

Самир Мирзоев

Kultura.Az 

Продолжение следует...

[1] Лу Андреас-Саломе (Lou Andreas-Salomé, 1861-1937) – одна из важных фигур культурной жизни Европы конца XIX в., писательница и роковая женщина, оставившая след в жизни Ницше, Фрейда, Рильке и т.д. Ницше говорил, что она — самая умная из всех встреченных им людей, и считается, что использовал её некоторые черты в «Заратустре».

[2]Курильная зона - нем.

[3] Это прозвище Маэстро получил от одного из своих учеников – Али Ализаде, и между собой мы “нежно” его называли так. Об этом он узнал годами позже.