Года, к суровой прозе клонят,
Года, шалунью рифму гонят.
(кто-то из классиков) 

"...Господи, ну какой чёрт меня дёрнул связаться с этими людьми?! Говорил же я себе сто раз: больше в Азию ни ногой! Чего только не навидался в этой Индии! И вот на тебе! Азербайджанцы. И где - на Международном Марафоне Современной Музыки! А дирижерствую - Я! Опозорюсь на всю Прагу. И поделом мне - ведь говорила жена: не связывайся с ними, грузинка - сердцем чует. Они этих азербайджанцев хорошо зна..." - мрачные думы австрийского дирижёра и композитора Роланда Фрайзитцера прервало громкое песнопение:

- Ай нанай-нанааай!!! А вот что у меня ееесть!!! - дирижёр удивлённо приоткрыл глаза, и увидел фаготиста Самира, огромную детину с лысой головой и с детской душой, танцующего с банкой пива в руках в коридоре… самолета швейцарских авиалиний "Swissair", выполняющего рейс Баку-Цюрих. Самир долго сидел, облизываясь и робко посматривая на стюардессу, которая раздавала еду и питье, а когда ему шепнули, что, оказывается всё это бесплатно(!), он собравшись духом попросил-таки у неё пива. И вот получив долгожданную баночку, искренне ликовал:

- А я никому не дааам!!!

Его ликование длилось недолго, получив испепеляющий взгляд от дирижёра, фаготист упал на своё кресло и сосредоточенно принялся сосать содержимое банки.

"Обезьяна" - подумав Роланд откинулся на свое место - "Что я скажу Тарнопольскому? Он разбубнит по всей Москве! Эх, Москва! Kакие были времена! А как мы резвились с Н.К.?"

Тут рядом с ним прошла стюардесса со своей элегантной походкой, и дирижёр отбросив апатические мысли на несколько секунд, высунул голову за нею. Вместе с ним высунул голову и Эльмир Мирзоев (композитор и художественный руководитель ансамбля "SoNoR"), который сидел в паралельном ряду, только с левой стороны коридора. Оба благоговейно посмотрев вслед за элегантностью, вздохнули в унисон, и погрузились дальше в свои тяжёлые раздумия.

Оставив их в своих креслах той ноябрьской ночью 99-го года на небе Центральной Европы, мы спустимся не бренную Бакинскую землю, и вернемся на некоторое время назад... 

***

После нескольких лет существования, нескольких мини-фестивалей и гастролей мы, ансамбль современной музыки "SoNoR", почувствовав вкус небольшой славы (особенно после Тифлисского фестиваля современного искусства "Gift"), слегка "оборзели" и даже в чайхану ходили с чувством собственного, авангардного достоинства. Как известно, на Востоке многие дела решаются в чайхане, так и мы обсуждали свои дальнейшие планы именно там. Именно на пути к чайхане нас иногда ловил маленький черноволосый человек по имени Алик и начинал буквально умолять:

- Ребята, я вас очень уважаю! Как музыкантов! Такие вещи играть... Возьмите и меня к себе! Я всё сделаю, землю грызть буду! Я музыкант, я хочу расти, надоело мне в цирке(!), понимаете! Я хочу играть серьезную музыку!

Мы с уважением (он был лет на 10 старше всех нас), хотя и с удивлением его слушали и отмахивались:

- Да, да, Алик... Всё ок. Почему нет? Как-нибудь...
- Вы мне только скажите... Всё брошу...
- Да, обязательно...
- Землю грызть...

И так множество раз. Никто про него ничего толком не знал, кроме того, что он играет на ударных инструментах в цирковом оркестре. И в общем-то никто не воспринимал его всерьёз, тем более что у нас в приглашенных ударниках сидел сам "зверь" Борис Пашкин из Государственного Симфонического Оркестра. Никому и в голову не приходило использовать многогранный талант Алика "грызть землю", но судьба-шалунья распорядилась иначе.

Жарким летом 99-го года Эльмир Мирзоев (наш худрук) выиграл конкурс композиторов в Чехии, и ему представили возможность авторского концерта в Марафоне  Современной Музыки в Праге. Причём с любым составом и дирижёром, с которым он пожелает. Не у каждого композитора в жизни выпадает такой шанс, и Эльмир решил "оторваться по полной". То есть "заказывать" не какой-нибудь состав из Европы, а вести в Прагу родной "SoNoR" в полном составе! С друзьями, так сказать - веселей. Срочно был созван "консилиум" в чайхане, и вскоре бил ясен состав музыкантов.

Это были (как основной состав):

• Низами – кларнетист с "трофейным", похожим на канализационную трубу бас-кларнетом, изготовленным чуть ли не в XIX веке (“золотозубым” его еще назовут на этом фестивале в Праге две прекрасные менеджерши из московской «Студии Новой Музыки»: Женя и Вера); 
• Ровшан ("Рожка" или даже "Рожа") - гитарист, мудрец местного масштаба;
• Фарида - вокалистка, говорящая на нескольких языках, хохочущая на всю улицу пышногрудая, весьма экзальтированная солистка Оперного Театра;
• и я - ваш покорный слуга, пианист.

Далее – струнники (хрупкая скрипачка Соля, юный альтист Фуад, который годами позже сам станет дирижером, обучаясь этому искусству в Кёльнской консерватории и др.), духовики (где присутствовал уже знакомый вам из авиарейса Баку-Цюрих веселый фаготист-толстяк Самир, словно соответствующий габаритами своему инструменту), арфистка, ударник – тот самый Боря Пашкин из Симфонического Оркестра.

Особняком стояла канонистка (канон - народный инструмент, похожий на венгерские цимбалы или на славянские гусли). Найти канониста, который мог бы играть под руку дирижёра, да ещё современную музыку - это из разряда ненаучной фантастики. Эльмир, про это тогда ещё не знал, может быть смутно догадывался, однако ему еще предстояло полностью вкусить все эти прелести на своём горьком опыте.

И наконец - дирижёр. Об этом герое нашего рассказа следует рассказать отдельно.

Роланд Фрайзитцер, австрийский подданный, композитор, дирижёр, сын высокопоставленного дипломатического работника в Москве, («истинный ариец»), превосходно говорил на русском, отлично знал себе (ну и нам) цену. Крупный из себя, с рыжей бородкой, баловень московского бомонда и женщин (по его разговору несколько раз педалировался намек, что он имел не очень-то музыкальную связь с российской поп-звездой Н.К.), Роланд всегда лениво курил сигареты "Parisienne", чем видимо думал произвести на нас впечатление. Иногда это ему удавалось – гитарист Ровшан покуривая свою вонючую, без фильтра "Астру", косо посматривал на пачку "Parisienne", как на метеоритный обломок, упавший с небес. Летом 99-го года пачка фирменных сигарет стоила около четверти нашей зарплаты, но сигареты были не единственным пунктом роландовского снобизма.

Особенно он кичился всевозможными связями в музыкальных кругах в Москве и в Европе: "...Звонит, значит, мне Тарнопольский[1], и говорит: Роланд, милый, помоги. Ну и я...". А потом он устало и свысока посматривая на нас, говорил о постановке "Лулу" Альбана Берга, а на лице было написано: "ну что эти овцы поймут в "Лулу", хотя бы пусть имя услышат".

Причиной же этого предвзятого отношения была, конечно же фраза, случайно ляпнутая кларнетистом Низами, в первый день приезда дирижера, когда они вместе с Эльмиром с ним встретились. Встретились, значит, два композитора, один дирижёр, другой художественный руководитель, ходят по улицам, интеллектуально общаются, знакомятся, так сказать, а рядом ходит Низами, и хочет о себе напомнить, типа "я тоже тут". И вот когда речь заходит о музыке Крамба (George Crumb), или что-то вроде того, вдруг Низами влезает в разговор:

- Роланд (по имени, как будто они с ним пили на брудершафт), а на австрийском языке буква "Ö" есть?

Такой фантастически неуместный и идиотский вопрос мог придумать только Низами, и дирижёру показалось, что над ним просто подшучивают, и это на 12-й минуте его приезда! Роланд ещё подумал, наверное, что это всё подстроил Эльмир, и в лице изменился. Эльмир постарался "замят" не очень ловкую ситуацию, скоропостижно что-то выговаривая, и вскоре дирижёр понял саму сущность Низами: перед ним стоял "шут гороховый" в "авангардном" варианте, который мог своими позорными шуточками испортить самые серьёзные разговоры. Причём, "перевоплощение" в шута происходило сразу же после вынимания кларнета изо рта. Для того, чтоб он опять стал похож на человека, надо было ему запихнуть кларнет обратно в рот. Но это Роланду ещё предстояло узнать. А пока он начал думать, что весь состав ансамбля состоит из шутов и скоморохов.

Всё это ещё произойдёт в ноябре, как прелюдия предстоящего, настоящего шока для дирижера, о котором я расскажу позднее, а пока мы собирали состав музыкантов для Праги.

Спонсором всего проекта был некий американский фонд, который оплачивал нам билеты, суточные, визы (которые вообще-то должны были получить в Тифлисе - посольства Чехии в Баку тогда не было, но впоследствии из-за большой суеты нам пришлось получать их непосредственно в аэропорту Праги), причём за каждую копейку надо было отчитываться, предоставляя чек даже за поход в платный туалет.

Надо ли говорить, с какой осторожностью выбирали каждого участника? Никто не должен был "ударить в грязь лицом" в смысле профессионализма, ведь Азербайджан должен был выходить на европейскую "авангардную" арену, наряду с Великобританией, Германией (которую представлял композитор с весьма любопытной фамилией Goebbels), Чехией, Россией, Литвой и т.д., да ещё за каждую копейку предоставлять доказательство. О выбывания из поездки, невыезда после предоставления гранта (денег) на поездку и речи быть не могло, за такие штучки можно было загреметь в «черный список» фонда. За выполнением всех процедур следил сам(!) "серый кардинал" - глава отдела искусств фонда, музыковед Селимханов. Имя его произносилось шепотом, так как его гнева опасались многие. 

Ударник

Всё вроде шло хорошо, но тут главный дирижёр симфонического оркестра (где работали некоторые из участников нашего ансамбля) вспомнил, что он должен сказать своё "веское слово" и запретил Боре Пашкину выезжать, дескать, он ему "позарез" нужен. Пашкин после маленького бунта сдался, и ансамблю пришлось искать другого ударника. Ударники, которые могут обращаться с колоколами, кастаньетами, вибрафоном, маримбой, ксилофоном, литаврами наряду с барабанами, тарелками, треугольником, том-томом, там-тамом и гонгом, да ещё читающие партитуру под руку дирижёра в дикой природе не водятся, таковых надо выращивать на просторных, экологически чистых вольерах с родниковой водой, как племенных быков.

Такого "быка" предстояло найти за короткое время. Все кандидатуры отпали на "совете" в чайхане, некоторые не "потянули бы" свою партию, некоторые были "психологически несовместимы" и т.д., и тут вдруг перед чайханой опять "материализовался" Алик из цирка:

- Ребята, я всё сделаю, грызть землю буду…

И тут пробил его "звёздный" час! Поскольку его никто толком не знал, а "лялякать" он умел отменно, случилось то, чего и следовало ожидать: через день на стол "серого кардинала" легла бумага со списком окончательного состава ансамбля, и там значилось имя Алика! Сам же Алик, взяв все свои партии, клятвенно заверив всё выучить и "вылизать" до приезда австрийского дирижёра, исчез. Начались рутинные бюрократические "утряски" - паспорта, суточные, билеты, визы, бронирование отеля. Как говориться, Рубикон был пройден и все мосты были сожжены...

Прошло три месяца…

В начале осеннего месяца ноября Баку посетил-таки наконец, долгожданный Роланд Фрайзицер. Все организационные заморочки были позади, дело оставалось за репетициями. Поступила команда "свистать всех наверх", и тут выяснилось, что Алика "в наличии" нет. Смутные сомнения начали "по-пластунски" подползать к Эльмиру. Он всячески "отряхиваясь" от них, начал звонить всем, и в конце-концов нашёл Алика где-то в цирке. Алик долго не верил тому, что пришла пора репетировать, и спрашивал что-то типа: "а что играем?", наконец вспомнив своё высокопарное обещание на счёт "земли", приехал её "грызть".                                            

 “Кошмарный сон” дирижёра

Для репетиций была арендована немецкая Кирха в Баку. Алик приехав кажется, в первый раз в жизни туда, робко остановился. Посреди Кирхи сидел Низами и с помощью своего бас-кларнета издавал потусторонние вопли. Местный мудрец Рожка с умным видом застыл со своей гитарой над нотами, и был похож на несуществующую скульптуру Родена "Ровшан с гитарой". Посреди зала  с полупомешанным взглядом блуждала Фарида  и "раскрывала" голос: "О-о-о!!... хм-м... А-аа... Уу-а-а-а!!!". А позади стояла целая батарея ударных инструментов, среди которых, видимо и надо было ему - Алику - стоять.

Пока Алик удивлённо рассматривал музыкальный инструмент под названием маримбафон, в дверях торжественно появился Роланд Фрайзитцер. Легко и свободно взобравшись на "пьедестал", он принял позу "гениальный дирижёр знакомится с предоставленным материалом" и начал изучать "выросшую" перед ним "флору и фауну", то бишь нас. Одарив нас на несколько секунд своим высокомерным взглядом, Роланд понял, что надо менять тактику, ибо никому до него не было дела: я обозначал на струнах внутри рояля точки для флажолет, Низами исподтишка разглядывал прелести скрипачки Соли, Ровшан всё ещё был "под влиянием" Родена, а Алик открыл для себя совершенно новый инструмент - литавры, и тщетно пытался понять его предназначение. Одна только Фарида с обычным глубоким (до пупка) декольте сидела прямо перед ним и уставилась на него своими преданными глазами, что собственно, ему отнюдь не помогало концентрироваться.

Поменяв тактику, Роланд выбрал позу "гениальный дирижёр толкает вступительную", и начал поучительную речь о том, "как должны мы быть счастливы, что участвуем в таком проекте" (естественно, под Его чутким руководством), "и как нам"... (тут Ровшан пришёл в себя и зевнув, осмотрелся по сторонам) ..."надо показать"... (Ровшан вытащил пилку для ногтей и принялся ухаживать за своими "главными" гитарными ногтями)... "в Европе свой уровень"... (тут грянул гром среди ясного неба - большая тарелка выпала с рук Алика, и со страшным грохотом покатилась прочь, Алик побежал за ней - ловить)... Все повыскакивали с мест, Роланд запнулся, а Низами воспользовавшись всеобщим замешательством, попробовал ущипнуть скрипачку Солю за "одно место". Только Фарида сохранила свое достоинство, повернувшись к коллективу она протянула своим поставленным сопрано: "А-а?! Что вы деееелаете?!". После повернувшись к дирижёру, она ещё больше наклонилась и благоговейно сказала: "Продолжайте, маэстро, мы Вас слушаем."

Когда "маэстро" оторвал глаза от её шикарного бюста, и попытался продолжить, на своё место вернулся Алик с тарелкой и плюнув на неё, принялся чистить своим рукавом.

Роланд решил отложить свою речь до лучших времён, принял другую позу из своего арсенала. Поза называлась "гениальный дирижёр за работой". Он  настойчиво постучал по пульту - "так, всё! начинаем работать!" - и требовательно поднял палочку. Тут большая лысая детина (фаготист Самир) встала и виновато шепелявя спросила: "Маэстро, фс.., а можно сходить ...ф  туалет?" Маэстро сдерживая свою ярость, процедил сквозь зубы: "Нет. В туалет... надо ходить до ... репетиции" и взмахнул рукой.

Первые семь секунд репетиции всё было нормально, на восьмой секунде Роланд остановил всех и сделал свое первое замечание Алику:

- Там у вас вступление...
- Да-да, маэстро, извиняюсь.

Поехали дальше, на десятой секунде опять замечание Алику:

- Там надо играть на виброфоне.
- А-а, всё-всё... да, понял.

Дальше - больше: через каждые восемь секунд Алик получал замечание и все с недоумением смотрели друг на друга, такого никто не ожидал. Будто бы Алика привели с детского садика, и он потерялся среди ударных инструментов, как в лесу. Очень скоро Роланд уже перестал останавливать нас из-за Алика, а просто дирижировал, время - от времени яростно на него глазея. Алик же бегал между инструментами, пыхтел, считал, бил чем попало по чему попало, вытирал пот, опять бегал...

И вот наступила кульминация, Роланд специальным жестом ему показал, "вступай, мол, твоя партия!", бедный Алик поняв, что надо по чему-то(!) "бить", схватил колотушку от большого барабана величиной с голову младенца, и начал им судорожно тыкать по колокольчикам (glockenspiel). 30-и сантиметровый инструмент, естественно, на тыканья мягкой колотушки не реагировал никак, да и вообще, там надо было играть на другом инструменте, тут Роланд не выдержал, остановил всех, и спросил Алика:

- Как вас звать?
- Алик, маэстро.
- Алик, Вы понимаете, что делаете?

Тут последовал тот кошмарный, злосчастный ответ, о котором уже все догадывались, но никто не смел об этом думать:

- ...Маэстро... извините... я такие инструменты... впервые в жизни (!) вижу...

Роланд превратился в большой, растерянный знак вопроса и хотел было уставиться на Эльмира, но его не нашёл, наш худрук нашёл на полу щель и провалился туда. 

Самир Мирзоев

Kultura.Az

Продолжение следует...

[1] Имеется ввиду Владимир Тарнопольский (1955), композитор и художественный руководитель московского ансамбля «Студия Новой Музыки», который тогда, в 99-ом году прославился своей самой масштабной работой – оперой “Wenn die Zeit über dir Ufer tritt” («Когда время выходит из берегов»), написанной по заказу Мюнхенского биеннале.