II 

Появление Виталика было как нельзя кстати.  Шел 1999-й год. Весна вступила в свои права. Ливни прекратились. Надо сказать, что зимние ливни в Анталии в том году были ужасными. Все улицы сразу же превращались в реки, так как дренажной системы почти не было. И мы всю зиму после базара с авоськами в руках форсировали эти реки, как советские войска Днепр, чтобы прокормить себя, Цисану и собачек после работы. А еще надо было доехать до другого конца города, вернее, доплыть. Мы с Джалолетдином все больше задумывались о переезде на другую «хату», и тут подвернулся Виталик, новый потенциальный жилец. Типичный представитель украинского народа, высокий, светлый, со своими шутками-прибаутками, типа: «быстро поднятая сигарета не считается упавшей», «весна пришла, крысы (девушки) повылезали, работы непочатый край!», «много жен, чужих, хороших!.. много ласковых имен!». Он быстро нашел с нами общий язык, как оказалось, он тоже ждал открытия Анталийского Государственного симфонического оркестра и зимовал в Бодруме (курортный город),  при этом выступая на дискотеках. Я сначала недоумевал, как можно играть на тромбоне на площадках, именующимися дискотеками, но вскоре убедился, что Виталик и не такое сможет.

Сразу же после него появился еще один, почти мифический персонаж: пожилой скрипач из Ташкента Валерий Никифоров, по кличке «батя». Этот огромный, седовласый человек был вечно навеселе, имел покладистый характер и ходил всюду в сопровождении хромого старика турка, которого представлял не иначе, как «мой шофер» или «мой адъютант». На самом деле турка звали Хасан-бей, он был пианист-самоучка, не знающий даже нот, все играл по слуху и на четыре четверти, но это не мешало ему устраиваться самому и устраивать Батьку-Валеру на сезонную работу в отели. В результате, Валера жил припеваючи в течении восьми лет и на турецком языке знал только лишь несколько слов. Вот эти слова – "maaş" (зарплата), "yemek" (еда), "lazım" (нужно), "rakı" (местный алкогольный напиток), "merhaba" (привет), "mesela" (например), "lütfen" (пожалуйста). Остальное он договаривал на русском и ждал, чтобы его поняли.

 …Когда я зашел в секретариат оркестра, Валера сидел посреди комнаты на стуле, а замдиректора, женщина ростом в полтора метра, крутилась вокруг этого стула, стараясь что-то ему объяснить, причем в этой позиции они были одного роста: она – стоя, он – сидя. Валера удивленно на нее смотрел, поворачивая голову, как танк Т-34 свою башню вокруг своей оси. Это продолжалось несколько минут, потом «батя» вежливо открыл рот и сказал ей из своего магического запасника - "maaş". Потом добавил - "lütfen". Женщина поняла, видимо, с кем имеет дело, повернулась ко мне и сказала: «объясните ему, что "maaş" будет через месяц, а пока они будут жить в отеле. Да, им повезло, «батю» с Виталиком поместили в четырехзвездный отель. Что греха таить, мы им немножко завидовали, нам такое и не снилось. Но, человеческая натура такова, ему все мало. Так, через два дня Виталик стал возмущаться, дескать, почему в отеле по кабельному ТВ закодированы порноканалы. Услышав, что у нас дома не то что кабельного ТВ, даже простого телика нет (старый, купленный на базаре маленький давидовский телевизор с первых дней стоял у мамы в комнате, где его могли смотреть только Цисана и собачки), он успокоился и отправился мастерить декодер. Мы к этой затее отнеслись скептически, но, когда через день, «батя» сообщил нам, что Виталик смастерил из отвертки, шнурков от ботинок, школьной резинки и кусочка бритвы декодер, стало понятно, что смекалка советского человека безгранична. 

…Тем временем, пока Виталик смотрел свои порноканалы, «батя» дебютировал на сцене. Постараюсь описать, как это происходило. Вечер, концертный центр, зрители, прожектора, оркестр сидит уже на сцене, ждут выхода дирижера. Вдруг,  вместо дирижера на сцене появился во всем своем великолепии Валера. Зрители, приняв его за дирижера, начали было аплодировать, но быстро перестали, ибо «батя» начал на сцене искать свой стул. Так как он опоздал, работник сцены не поставил стул для него. Поняв это, Валера направился за кулисы искать себе сиденье. Видимо, решив, что пора покончить с этим безобразием, сразу после него на сцену вышел дирижер. Скромно постояв под шквалом аплодисментов, он повернулся к оркестру и поднял палочку. Оркестранты подняли свои инструменты, зрители замерли в ожидании… В это время на сцене вновь появился «батя», Почему-то с высоко поднятым над головой стулом и начал бродить по сцене, как лось на опушке леса, искать свое место. Под яростное шипение и «пшиканье» оркестрантов, Валера, наконец, нашел свое место,  поставил стул и опять отправился  за кулисы. На этот раз за скрипкой. Дирижер так и стоял с поднятой палочкой. Когда «батя» появился на сцене со скрипкой,  зрители, решив, сто это заранее спланированная сценическая шутка, начали аплодировать. Батя сел, важно кивнул дирижеру, мол, можно начинать…

После концерта, когда оркестранты возмущались, а приглашенный дирижер обиженно молчал, директриса оркестра İnci Özdil их успокаивала. Она в свое время училась в Петербурге и хорошо знала, с каким типом "yabancı" (чужеземец, иностранец) имеет дело.

… Если в оркестре на нас смотрели как-то толерантно, дома дела обстояли не лучшим образом. Хотя мы и заплатили за воду, отремонтировали ванную, обстановка в доме ухудшилась. Две женщины – королева дома Цисана и жена Далолетдина Гуля не могли ужиться вместе. Цисана объявила войну Гуле. Это случилось после того, как Цисана не смогла попасть шваброй по голове Гули, когда она выходила из туалета. Гуля увернулась и швабра проломила дверь. Споры об оплате ремонта туалетной двери не увенчались успехом, ибо Цисана заявляла о своей не причастности  к поломке, мол, если б Гуля не увернулась, дверь была бы цела.

… За несколько месяцев проживания в этой квартире, мы приобрели скандальную известность в округе. Все старались от нашей компании держаться подальше, даже хозяйка квартиры, получая от нас квартплату, свою дверь держала на цепочке. Но мы боролись за свою репутацию и  со всеми приветливо здоровались. Особенно с австрийцами с нижнего этажа. В конце концов, наши усилия принесли свои плоды. Австрийцы успокоились, расслабились и даже начали парковать свою машину во дворе. Там, где обычно Давид выгуливал своих зверят. Через несколько дней, устав от баталий дома, мы с Давидом спустились во двор. Он с собачками, я за сигаретами. Прошло несколько минут, на балконе появилась Цисана и сказала Давиду что-то вроде: «Гар-гар-гар! Гоги-моги! Дэдэ могемхан!» Услышав это, Давид оставил собачек мне и побежал домой. Такого позора собачки не выдержали, подчиняться мне было ниже их достоинства, поэтому они вырвались и убежали вон. Я бросился за ними. Мы сделали несколько кругов вокруг дома, после чего они забились под новое красное BMW австрийцев. Сколько я ни уговаривал их выйти оттуда (вспомнил все знакомые грузинские слова) - в ответ они только недоверчиво рычали на меня из-под бензобака. Тогда, разозлившись, я достал здоровенную дубину и полез под машину. Собачки без раздумий приняли бой. Когда Давид появился, из-под машины раздавались стуки, крики, мат, вой, свист, гавканье и всякие непристойные звуки. Поняв в чем дело, он достал другую палку и зашел с северной стороны. Твари решили не сдаваться и перешли на осадное положение. Не знаю, сколько бы это продолжалось, но всю военную кампанию разом остановили крики оп  помощи. Причем на английском языке. Мы вылезли из-под качающегося из стороны в сторону BMW и увидели воющую пожилую австриячку на шестом этаже. Кажется, она думала, что мы разбираем их машину на запчасти. Мы вытащили свои палки из-под BMW и вежливо поздоровались. Сразу же после этого собачки выбежали на свет Божий и начали яростно тявкать на шестой этаж, при этом подпрыгивая от земли на 5 сантиметров.  Наверное, предупреждали женщину о том, что если она спуститься во двор, они ей покажут кузькину мать. Австриячка замолчала, в ужасе вытаращив на нас глаза. Больше они машину во дворе не парковали…

… Было ясно, что в этой квартире нам уже делать нечего.

Прошло несколько недель. В офисе по купле-продаже недвижимости сидел старик-ветеринар со своей женой (хозяева квартиры) и недоверчиво смотрел на будущих жильцов, семью из Узбекистана. Их удивлял состав семьи, вернее его интернациональность. Муж с женой (Джалол и Гуля) были узбеками, их племянник (я) почему-то был азербайджанцем, а пожилой «друг семьи» (Батя) оказался русским.

Виталика мы хозяевам решили не показывать, дабы не вызывать лишних подозрений. Ибо он со своим ухарским видом и со странным для местного населения тромбоном не вызывал доверия. Да и в «узбекскую семью» его ни под каким видом не впихнуть бы...

… Жена хозяина, недоверчиво посматривая в сторону «бати»,  спросила: «А друг вашей семьи тоже имеет работу, зарплату?» Они всё опасались, что мы неплатежеспособны, и прекратим выплачивать квартплату через несколько месяцев. (Должен отметить, что она была немножко права в своих подозрениях, в Турции такое практикуется: семья въезжает в квартиру, через определенное время останавливает выплату, мотивируя это тем, что нет постоянной работы. Хозяева обращаются в суд. Суд затрудняется что-либо сделать, ибо в семье никто не получает государственную зарплату, не с кого вычитывать. Пока с помощью властей семью выселяют, проходит год, после чего семья вселяется в другую квартиру, и по новой. Так и живут в своем роде модерн-кочевничеством…Чем-то напоминает реалии Азербайджана начала девяностых, но мы отличаемся тем, что наших «вселившихся» уже никогда не удается выпихнуть с тех мест, где они «пустили корни».). Услышав магическое слово "maaş" (зарплата), упорно молчащий и делающий вид, что внимательно слушает, почтенный «друг семьи» вдруг весело закивал головой, выпятил грудь и распахнул пиджак перед хозяевами. Под пиджаком виднелась белая майка, на которой были написаны слова: "Antalya Devlet Senfoni Orkestrası" (Анталийский Государственный Симфонический оркестр). Хотя этот «тюремный» жест «Бати-Валеры» и удивил хозяев, они быстро успокоились, увидев у него на груди надпись «государственный». Люди в Турции больше верят государству, чем частному сектору. И это было нам на руку, так как мы все работали, типа в госучреждении. Правда «на птичьих правах», но это никого не волновало, и мы через день получили ключи от «хаты»!

Все мы ликовали: «Батя» и Виталий нашли себе жилье (к тому времени их «попросили» из отеля), мне с Джалолом нужно было уже на двух автобусах добираться до работы, Гуля избавилась от Цисаны, Цисана и собачки избавились от всех нас. Не ликовал только Давид. Он оставался в старой квартире и квартплату, которую мы делили на троих, ему нужно было платить уже одному…

Ликование наше довольно быстро пошло на спад. Ибо квартира напоминала покинутую казарму времен гражданской войны. Железные решетки, известью побеленные стены, цементный пол (даже в ванной комнате). Находилось это жилье, мягко скажем, не в элитном районе города, где люди имели обыкновение ставить стулья перед своими дверями на улице, сидеть и, часами грызя семечки, болтать не о чем, посматривая при этом на прохожих.

В первый же день нашего переезда эти «зрители» увидели необычного прохожего. Вернее прохожего с необычным грузом. Это был Джалолетдин. Он тащил на себе здоровенный чугунный чан, похожий на колокол с кремлевских башен.  Джалолетдин пыхтел, кряхтел, чан был тяжелым, как якорь «Титаника», и наблюдавшие люди пожалев его спросили, зачем тебе, мол, милый человек, сей предмет, и для чего он нужен? Джалолетдин объяснил неучам, что этот предмет есть казан для приготовления узбекского плова, что он сам узбек, и у узбеков есть такой обычай – каждую неделю дома готовить узбекский плов. Неучи не угомонились и спросили, а нельзя ли этот самый узбекский плов готовить в кастрюлях меньших размеров, на что Джалолетдин даже не соблаговолил ответить и потащил свою ношу на второй этаж. Мы с «Батей» бережно приняли ритуальный казан, в котором при желании можно было сварить даже барана, и поволокли его на балкон. Для нескольких сотен отборных племенных тараканов, проживающих в нашей квартире, этот казан сразу же стал чем-то вроде Стадиона Ручных Игр, где они вечно бегали по кругу, прыгали с высоты и кувыркались.

Да, наша новая квартира не шла ни в какое сравнение со старой: там – мрамор и паркет, тут  – цемент  и лохмотья линолеума, там – подвесные потолки, тут – известью побеленные стены,  там камин в салоне, тут – железные решетки, там – вид на море, тут – на убогую улочку с вечно сидящими перед дверьми аборигенами. Но одна деталь обихода мне в особенности не давала покоя. Этой деталью был унитаз. Вернее его отсутствие. Дело в том, что институт унитаза в низкопробных турецких домах не практикуется. Вместо него стоит «клозет алла  турка». Это такое устройство, где во время «деликатного акта» не сидишь, а принимаешь «позу орла». Так как я с детских лет не люблю орлов и всякую пернатую живность, я начал яростно нападать на «клозет алла турка», пламенными речами предлагая заменить его на «клозет алла  франка» (унитаз). Свою речь я подкреплял фактами из биографии Нерона и пунктами из устава караульной службы израильской армии. Там, дескать, разрешается даже постеры с голой женщиной в туалетах вешать.

Конечно, я привирал немного на этот счет, но по другому расшевелить «братву» отстегнуть из «общака» деньги на унитаз было невозможно. Тем более, что казначеем был выбран общим голосованием на кухне Джалол. Хотя, этот педантичный отец трех дочерей и скрупулезно подсчитывал, кто сколько съел апельсинов, но после его прихода к «казначейству» дома все стало налаживаться в финансовом отношении. Все в начале месяца «скидывались» в общую казну, откуда оплачивали долги  за квартиру и расходы на базар. По видимому, и у «братвы» тоже накопилось не мало претензий к пернатым хищникам, потому как после нескольких дней пламенных выступлений, вечером после работы я их всех увидел дома перед туалетом. Увидев меня, они построились, спели какой-то марш, и с почестями повели меня к туалету. На двери висел плакат со словами: «С новоунитазием, дорогой Самир!!!». Дверь распахнулась, и я увидел большой, белый, сверкающий… унитаз. Это гениальное творение человеческой мысли возвышалось передо мной, как королевский трон в зале аудиенций. А на противоположной стене, это была явно инициатива Виталика, висел постер с голой дамочкой…

Вопреки ожиданиям унитаз не придал квартире презентабельный вид. Нас было уже пятеро. Вместо уехавшей домой Гули к нам присоединился еще один кадр из Узбекистана – Гани Шарипов, виолончелист. Его тоже приняли в оркестр и «определили» к нам. Он влился в нашу шумную компанию "yabancı", получал свою почасовую оплату, и стал ждать вместе со всеми "kadro" (штат, вакантное место в госучреждениях). И вот все впятером ходили по квартире в обуви и не спешили убирать за собой посуду, ожидая появления Давида. Он часто заходил, иногда ночевал на огромной постели «Бати», похожей на лежбище медведя, и не отказывался  мыть грязную посуду, собравшуюся за неделю, за что и получил кличку «сын полка». Но однажды  терпение Виталика лопнуло. На кухонном собрании он внес предложение о дежурствах по квартире. Типа казарменного дневального, который будет ответственен за чистоту и порядок. Мотивировал он это тем, что к нему должна приехать невеста Лена из Украины, а выглядеть перед ней свиньей до свадьбы как-то неудобно.

Мы немного опешили, ибо к нему уже ходила одна Лена. Эта Лена каждую неделю стригла «батю» посреди салона огромными ножницами, дабы предать ему презентабельный вид, после очередного его «похода за макаронами» («батю» нельзя было по вечерам посылать куда-либо или за чем-либо. Он приползал на четвереньках через час, свершено не помня за чем же его посылали. Так однажды мы его прождали, подыхая с голоду целых полтора часа, после чего он вполз домой с одиннадцатью буханками хлеба вместо обещанных двух пачек макарон).

– Как, и невесту Леной зовут?– поинтересовался было Джалолетдин, как его перебил недоумевающий «батя».
– Постой, постой, а с этой Леной как? Ее же, это самое, фотография над твоей кроватью висит?!
– Ну, «батя» ты даешь! Снимаем одну фотографию, вешаем другую А когда уедет через неделю, повешу обратно.
– Ну ты… Это самое… Да в наше время…

Предложение Виталика было принято, и скоро на кухне висел график дежурств.

Хотя этот график и сделал квартиру почище, но и упорядочил график наводнений, которые устраивал «Батя» во время своих дежурств. Он просто выливал на пол 8-9 ведер воды, после чего принимался гнать эту массу шваброй вверх-вниз по коридору. Во время этой миссии он никого не подпускал близко к болоту, именуем коридором и вякал на каждого, кто приближался на расстояние пушечного выстрела. Обычно после его уборок требовалась еще одна уборка.

Каждый привносил что-то свое, кто-то притащил полочки для обуви, я первым делом сорвал со стены позорный постер с голой бабой, квартира начала, типа, облагораживаться.  И все же, когда приехала Лена, невеста Виталия, она не смогла в первые секунды скрыть свою досаду от убожества нашего жилища. Эта, потрясающая своей красотой девушка, стояла посреди квартиры, озираясь по сторонам и напоминала мне камень  Swarovski, попавший в авгиевы конюшни.

Удивившись – что же нашла такая красавица в Виталике – узбеки отправились готовить плов, предварительно разогнав из казана пляшущих там лезгинку тараканов. Все предвещало прекрасный ужин без матерщины и в компании приятной гостьи. Даже «батя» вел себя по-джентельменски: он после очередного «похода за макаронами», заметив в доме прелестную особу, галантно подошел, и, стерев сопли, важно представился, спросил с кем имеет честь, и начал расплываться в комплиментах. Все бы хорошо, но он забывал через пятнадцать минут о чем речь, заново представлялся, спрашивал с кем имеет честь, и все заново… Так продолжалось два часа, пока узбеки готовили плов. Время от времени к Лене подкатывал Виталик, мурлыкающе предлагал ей пойти в его комнату, дабы посмотреть, как там висит ее фотография (фото он повесил за час до ее приезда, предварительно спрятав другое). Так как в комнате Виталия кроме фотографии и постели ничего не было, девушка упорно отказывалась туда идти. Виталик откатывал и «батя» заново спрашивал, с кем же он имеет честь беседовать.

В это время, как назло, зашел в гости неприятный субъект, скрипач Миша Махмудов, по кличке «Ленин». Ему было около пятидесяти и был он недавно уволен из Билькентского университета за мелкое воровство в супермаркете, а теперь искал работу. У него был отменный нюх, и он знал куда и когда являться. Делать было нечего, «Ленина» пригласили на ужин.

При Лене все вели себя вежливо, и вот через полчаса Махмудов, выпив несколько кружек коньяка, поев знаменитого узбекского плова, неправильно меня понял и начал нести полную околесицу про азербайджанцев. Я остановил его свободную «импровизацию» и вежливо предложил ему «фильтровать» свой  «базар». Он вежливо отказался. Тогда я вежливо предложил ему выйти поговорить (о погоде естественно). Он вежливо предложил мне идти самому (и подальше). Все это время я вежливо пытался до него дотянуться, а «братва» меня вежливо удерживала. В конце концов, Гани решил покончить с этой джентльменской дискуссией и попросил (вежливо) слово. Под его председательством началась «разборка базара». Всю эту «полемику ученых мужей» с искренним недоумением наблюдала «прекрасная Елена»,  широко раскрыв свои голубые, похожие на фары "Peugeot 407", глаза. А «Парис», то бишь Виталик, в это время  с пеной у рта вежливо разглагольствовал на такую философскую тему – как нельзя  путать палец с чем-то еще. Через полчаса оживленных дискуссий, во время которых я не раз предлагал Махмудову все-таки выйти и обсудить погодные условия, был вынесен вердикт: «Ленин» не прав.

Не знаю, как подействовал этот вердикт на Лену, но через несколько недель после возвращения на Украину, она скоропостижно вышла замуж за японского бизнесмена, который подарил ей сразу две квартиры, одну в Японии, другую на Украине.

Самир Мирзоев

Kultura.Az

Продолжение следует...