Марат Шафиев

Подобно реке, зачинаясь с Нагорной возвышенности, в Баку стекает вниз улица Лермонтова. Первый дом – семиблочный кооперативный дом Академии наук. В нем расположился также Музей природоведения имени Зардоби, вход в который всегда остается бесплатным. Вместо снесенного в конце 60-х (уже прошлого века) Чемберикенда – квартала фаэтонщиков и лошадников, – живописный с водопадом сквер, цветущий даже зимой. Далее относительно новые (конец семидесятых) (сразу под номерами 107 и 113) дома азербайджанского истеблишмента. Сжимаемый ими дом 109 (1878×1909 г. г.), как и всякая местная старая постройка, с внутренним двориком; на Карабахскую войну отсюда ушли и погибли трое патриотов – о двоюродных братьях Алибейовых рассказывает мемориальная доска. Дом 123, воспетый поэтом-переводчиком Владимиром Кафаровым – последний в этом ряду. Противоположный ряд – растянутый, как гармонь, Кабинет министров, Президентская Академия, телефонная станция. Разные концы улицы стянуты в узел садика с памятником Мирза Фатали Ахундову. Очень символично, ибо полковник Ахундов – главный толмач (как и Кафаров! «Да я же перевозчик, Перо – мое весло…») Кавказского губернатора – дружил с поручиком Лермонтовым.

Действительно, самая лучшая и короткая, как жизнь поэта, улица. Облагороженная строителями, она продолжает жить вечными человеческими эмоциями, и под лестницей дома 123 сгорбившийся сапожник продолжает стягивать суровой дратвой кожу и барабанить молотком по колоде. 

Владимир Кафаров
Из книги «Лермонтова, 123», Баку, 1965 г.
Открытие.

О чем писать?
Вокруг все так знакомо –
И кроны тополей,
И старый кров.
И я стихов искал вдали от дома,
Блуждал в сопровождении ветров.

Однажды возвратился я весною
И, как впервые, улицу свою
Увидел переливчато-сквозную,
Вдохнул моряны терпкую струю.

И понял я судьбы бесповоротность,
Мне улица распахивала высь
Поэмой, где с партийностью народность,
С традицией новаторство слилось.

Романтика и явь –
Родные сестры
И друг от друга их не оттолкнуть,
И в жизни все – торжественно и просто,
Торжественно и просто – в этом суть.

И я сказал себе:
Ты вникни в это –
Потомки Физули и Фатали
В честь русского великого поэта
Одну из лучших улиц нарекли.

Она сначала лестницей с нагорья,
От памятника Кирову идет,
Свидетельница радости и горя,
Участница веселья и невзгод.

Кварталы примет память, словно свалка.
Как с морем биться сломанным веслом?
И все-таки, и все-таки вас жалко,
Домишки, обреченные на слом.

Отмечен был бы мрамором и бронзой
Теперь один из вас какой-нибудь,
Когда б с дороги из Тифлиса в Грозный
В Баку надумал Лермонтов свернуть.

Высокий дом стоит на видном месте,
Но на других не смотрит свысока.
Всему Азербайджану он известен,
И стар, и млад укажут: здесь – ЦК.

Я там бывал.
Совсем иные дали
Из окон дома этого видны,
Как будто вам второе зренье дали,
Включив сердцебиенье всей страны.

А на соседней крыше –
Белоперый,
Залетный голубь,
Ласковый воркун.
Есть в этом доме комнатка, в которой,
В Баку приехав, жил Самед Вургун.

Нет на стене доски мемориальной,
Но мне поведал Сулейман Рустам.
Так как же мне пройти мимо реальной
Истории, не вняв ее устам!

Балкон мой вровень с башней Баксовета,
С курантами его свои часы
Сверяю в пору раннего рассвета,
Когда на крышах россыпи росы.

А дальше – садик.
Бронзовый Ахундов,
И улица согнулась, как рука,
И Лермонтов Ахундова как будто
Живого, обнимает навека.

Вот улица моя.
Она похожа
На жизнь поэта краткостью своей.
Она идет, волнуя и тревожа,
И что-то есть от Лермонтова в ней.

Я здесь живу.
Мне каждый камень дорог.
Порой на свет в единственном окне
Заглянут гости, имена которых
Уже сейчас известны всей стране.

А жизнь преподносила мне гостинцы,
Случалось, припекало – хоть кричи,
Но шли на помощь старые бакинцы.
Я мог бы записаться в москвичи,

Но улицы заветной не оставил,
Отвергнув обеспеченный успех:
Была бы эта слава, как бесславье,
Была б моя победа, как побег.

Не уклоняясь от нападок разных,
По улочкам уловок и затей
Я честно шел и знал, что будет праздник
И для меня на улице моей.

Я этот адрес завещаю сыну,
Пусть внуки тут,
Пусть правнуки живут.
Я улицы при жизни не покину,
Меня отсюда мертвым унесут.

Воспоминание о гауптвахте. Из книги «Огонь на ветру», 1972 г.
                    Александру Менделееву

Батальонный за проступок
                                      сгоряча
Закатил мне трое суток
                                      строгача.
Как Спиноза,
                    кое-что еще изрек.
Это – проза.
                  Я беру под козырек.
И плетусь на гауптвахту,
                                      пыль топча,
И валюсь плашмя на тахту
                                        иль топчан.
С непривычки
                       канитель,
                                   хоть волком вой.        
Где тут спички
                     в богадельне
                                        полковой?
Закурю. Осядет крошка
                                        на губе.
Хорошо, что есть окошко
                                            на «губе».
А в закате –
                 ледяной –
                               Машук горит.
В скромном платье
                              предо мной
                                               Ашуг Гариб.
Глянь получше-ка:
                               не менее близка
Тень поручика
                        Тенгинского полка.
Меж поэтом и ашугом
                                     я сижу,
Третий лишний, так с испугом
                                                 я сужу.
Но уйти? Ни на минуту!
                                        Нипочем!
Надо ж быть при них кому-то
                                              толмачом.
И потом, я под арестом,
                                   сто чертей!
Саз ашуга стал оркестром.
                                             Чародей!
Он ведет,
                 играя,
                           повесть
                                     о певце,
Что живет
               в сарае,
                        то есть
                                 во дворце.
Слово «пир» – чего бы проще?
                                                    Нет, постой.
При – молельня, или мощи,
                                           иль святой.
Ну, а слон (на удивленье простофиль)
Так же коротко и так же просто: филь.
А русалка (если срочно) –
                                             пери вод…
Доконал меня подстрочный
                                            перевод.
Отличусь –
                     мне нет награды,
                                            я же свой,
Провинюсь –
                      не жди пощады
                                              даже свой.
Прекрати самокопание,
                                     не ной,
Погляди-ка, ты в компании
                                              какой!
Вот уж вправду:
                       бог не выдаст,
                                           черт не съест,
До какой награды
                             вырос
                                       мой арест!
Не сочтите эту гордость за порок.
Первым Лермонтов ступает за порог.
Он и старше, и моложе,
                                     выше цель,
И вдобавок – служба все же,
                                                и – дуэль.
– Мы тебе не надоели
                               за три дня?
Ты нас вспомни на дуэли.
                                        Мы – родня.
Хоть Мартынов –
                           незавидная
                                            мишень,
Промахнуться –
                       вещь обидная,
                                            Мишель…
Это было ль, это было,
                                      или нет –
Я и сам себе не верил
                                   много лет.
И молчал я лет четырнадцать,
                                                  друзья,
Иссыхая, как чернильница
                                             моя.
Это было, это свято,
                            край легенд.
Настоящая баллада –
                                  документ.

К фотографии «Сапожник»
Работа
              Н. Рахманову

Какой я художник?
Не надо, не лги.
Я – просто сапожник,
Я шью сапоги.

Простая колодка
В почете везде,
И шило, как лодка,
Ныряет весь день.

Сегодня и завтра,
Вся жизнь такова:
Хорошая дратва –
Хороший товар.

С некрепкой подошвой
Куда же пойдешь?
Я – мастер, я дошлый
По части подошв.

Стараюсь, а все же
Сапожник – не бог.
Двустишье похоже
На пару сапог.