"Сын повелителя сирот"
Реальная основа нового романа – жизнь в Северной…
Что может быть тяжелее самого черного изнурительного труда? По моему убеждению – только необходимость обратиться к кому-нибудь далекому, облеченному властью, с просьбой.
Любой самой незначительной и безобидной. Механизм, запускаемый в данном случае, сходен с часовым механизмом бомбы. Просьба может быть услышана, или нет. Но это по сути ничего не изменит. В случае благоприятного ответа лишь отсрочит неизбежный взрыв!
Почему так тяжело и больно просить? Почему одним из самых тяжких грехов считается «грех гордыни?» То есть «грех», не позволяющий тебе «смирить гордыню» и попросить. Если это грех, тогда почему самых способных просителей, занимающихся этим профессионально, пренебрежительно называют «попрошайками»? Парадокс! Казалось, они, попрошайки, справились со своим норовом и научились просить, просить и просить. Так нет, же! И это плохо. Их не любят, унижают, гонят прочь.
Любое общество от самого примитивного до самого цивилизованного держится на иерархии: на подчинении низшего высшему. То же самое мы наблюдаем и в животном мире. В стае большинства животных есть вожак, которому подчиняются все остальные. А в чем заключается возвеличивание одного и как следствие унижение другого? Конечно во власти и только во власти. Она может быть разной природы. Происходить от силы, мудрости, даже каприза фортуны.
А причем здесь просьба, гордыня, попрошайки? Притом, что только власть предержащие могут «казнить и миловать». Могут позволить, «не отказать в просьбе» и наоборот. Все зависит от милости господина. Такая чудесная формулировка старо русского языка «милостивый господин», задабривала предполагаемого господина. Даже если он был совсем не таким, не милостивым, а наоборот, злым и жестоким. «Покорнейше прошу» - из того же репертуара. В качестве примера из азербайджанского языка, приведу такое удивительное для меня выражение: «qadan alım», «заберу твои печали». Поэтично, что и говорить. Только если вспомнить, когда чаще всего употребляют эту поэтическую метафору, то станет грустно. Вот, вот, так говорят, когда просят о чем-нибудь, а взамен предлагают не какую-нибудь банальную материальную выгоду, а что-то более метафизическое, и потому особенно ценное – предлагают избавить «милостивого господина» от всех его печалей.
Те, кто преуспел в науке «просить», не те несчастные «попрошайки», просящие хлеба насущного, а «просители» рангом повыше - не оставляют надежды, выбиться в того, кого будут просить.
Извечное противостояние, мужчины и женщины. Один из них просит о любви, ласке, а другой, вернее другая соглашается или нет. Наверное, помня о том, что все-таки пришлось просить, мужчина быстрее пресыщается. Он не может простить ей своего прошлого унижения.
Просим Бога о благодати. Солнце о тепле. Море о прохладе. Ветер об избавлении от смога. Государство о безопасности…
И кем становимся в конце этого нескончаемого пути? Профессиональными попрошайками, которым не грозит впасть в гордыню.
А гордецы? Неужели они не участвуют в этом перманентном процессе? Все не так просто, как кажется. «Гордецы» – одна из разновидностей просителей. Они не просят, они требуют! Становятся желчными, сварливыми, не в меру критичными. Понятие «Оппозиция» слетает с языка, чтобы приклеиться к таким гордецам.
Интересная цепочка выстраивается от понятия «просить». Ее противоположная крайняя точка означает «требовать». В качестве аргумента приведу французское слово «demande », которое переводится и как «просьба», то есть то, что мы вежливо, а иногда и униженно просим, и как «требование». Казалось бы противоположные понятия «просьба» и «требование». Нет! Вовсе нет! Все зависит от контекста. От того, какие одежды изберет просьба – требование.
Просьба, как правило, словоохотлива. Зачастую она рядится в метафору, украшена излишними цветистыми эпитетами, очень часто не имеющими ничего общего с действительным положением вещей. Просьба может плавно перетечь в мольбу, и стать молитвой, песней, призывом. Как там у поэта: Остановись мгновение, ты прекрасно!
Гордецы выбирают самую вызывающую, вместе с тем строгую и аскетическую одежду. Свободу прессе! Дорогу молодым! Достойную старость!
Никаких излишеств, украшений, в виде поэтических метафор, все просто, строго, а иногда и откровенно грубо. Требование, одетое в военную форму приказа, становится почти таким же грозным оружием, как и огнестрельное. Лечь! Встать! Огонь на поражение!
Приказ может исходить не только от военного, по долгу службы изъясняющегося подобным образом, но и от самого «милостивого» господина. Очень может быть, что некоторые особенно прозорливые господа понимают, что являются всего лишь просителями, попрошайками, но только в шокирующей форме…
Вот мы и пришли к эпатажному заключению. А где же истина? Как всегда посредине между униженной просьбой и жестким требованием. Банально, избито, и, тем не менее, верно. Истина в законности и неувядающих моральных ценностях. Только, там, где они есть, гораздо меньше просят и требуют.
Гюлюш Агамамедова
Kultura.Az
