Репетиции.  "Первый блин комом"?

В чайхане близ Бакинского Театра Оперы и Балета собралась пёстрая компания: некоторые участники ансамбля современной музыки "SoNoR", и два австрийских дирижёра - старый маэстро Петер Койшниг с молодым Роландом Фрайзитцером. Все ожидали вердикта маэстро Койшнига, после нескольких дней усиленных репетиций в немецкой Кирхе. Маэстро дожевал пахлаву, запил чаем из "армуду" стакана, со вздохом поглядел на мимо проходящих красавиц из улицы Торговой и произнёс:

- Мы не успеем выучить всю программу. Надо купировать.

Суматоху, начавшуюся за столом маэстро переждал, и продолжил:

- Не надо. Такую программу, и за такой срок не смогли бы выучить даже западные ансамбли.

Десяти минут логично-педантичной немецкой речи хватило маэстро, чтоб посадить на место всех бунтующих. Как говорится, против "Шмайсера" не попрёшь, и  несколько минут спустя чайханский стол был завален партитурами вперемешку с лимоном и фисташками. Сквозь клубы сигаретного дыма, стали рассматриваться предложения об укорачивании (купировании) некоторых произведений...

И в действительности, тот вечер в чайхане спас несколько крупных музыкальных проектов от бесславного завершения. В начале 2000-х годов, наш ансамбль современной музыки "SoNoR" был единственным представителем страны за рубежом на этом узком - "contemporary music" - поприщe. После нескольких удачных выступлений "на своём поле" и за рубежом, в один прекрасный день (в одно прекрасное лето) нам было предложено три международных проекта, от которых не то что мы, никто не смог бы отказаться. Проекты предпологали турне по странам Восточной Европы, "Слёт" европейских композиторов (ECIM, типа фестиваля) с исполнением их произведений в Баку, и турне по Западной Европе - причём всё это за четыре месяца. Почти вся музыка была сочинена специально для исполнения "SoNoR", в проекте учавствовали министерства иностранных дел нескольких стран, несколько международных фондов, различные музыкальные академии, ансамбли, другие грозные юридические и физические лица.

Но только всю эту многочасовую программу, свалившуюся на нашу бедную, не привыкшую к таким нагрузкам голову, надо было выучить чуть ли ни за три недели. Между проектами были паузы в две-три недели, где и предпологалось туда "впихнуть" новые произведения.

Но не тут-то было.

После первой репетиции Койшниг сказал, что даже в Европе "первый блин комом". Дело было в ресторане,и на второй рюмке я, осмелев,выразил мнение,что по-моему,второй "ком" ожидается уже завтра.

После нескольких репетиций (нескольких "комов") и произошла та "легендарная встреча на Эльбе" - то бишь в чайхане - которая, по сути и спасла все остальные проекты. По плану "Барбаросса" Койшнига мы не играли кое-какие части в турне, остальные части доучивали после Восточной Европы, к приезду композиторов, в следствии этого все оставались довольными, как говориться, и волки сыты и музыканты целы. Хотя, как утверждают, в Древнем Риме музыканты шли третьими по рейтингу после воров и шарлатанов, но иногда и у музыкантов просыпаются такие чувства, как уважение к старшему, почитание опыта, эрудиции.

Так вот, после первой недели опытов... пардон, репетиций - когда дела резко пошли в гору, у нас появились именно такие смутные чувства - к маэстро Койшнигу. Правда, иногда эти чувства слегка угасали, например, когда он в одной северной столице стуча кулаком по столу орал: "Keine Vodka! Keine Frauen!! Nur nach dem Konzert!!" ("Никакой водки! Никаких женщин! Только после концерта!!"), но он исправлял свою ошибку после выступления, заговоршически подмигивая нам: "Направo за углом - ночной клуб!"

Волдамания. "Полеты во сне и наяву".

Итак, после нескольких концертов в разных восточноевропейских странах, наша пёстрая компания готовилась штурмовать последнюю цитадель, которая ещё не покорилась нашему современному искусству. Волденбург - столица Волдамании, славившийся своими прекрасными винами и не менее прекрасными дамами, ожидала нас, раскрыв свои объятия (нам тогда так казалось)...

Самолёт, выполняющий рейс Москва-Волденбург, взмыл в воздух глубоко заполночь. Кажись, в эту маленькую страну Волдаманию никто не хотел лететь, ибо самолёт был почти пуст. Почти сразу же после взлёта единственная стюардесса "Voldamian-air" попав под чары нашего ударника Бори Пашкина, раздала всю имеющуюся в наличии алкогольную продукцию нам, и весь полёт ни на кого не обращая внимания просидела рядом с ним, слушая его рассказы о том, как же необходимa в сближении народов авангардная музыка. Несколько коренных жителей страны, сидящих около туалета, не могли до нее докричаться. Кстати, она же была первым зрителем, явившемся на наш концерт, который проходил в Центральном Музее Искусств Волденбурга (Кстати, об этом музее я также ничего не могу сказать, грешен - не помню, будто бы всё во сне было, видимо опять сработал "синдром музейного концерта", концерт помню, музей - нет!).

Часам к трём ночи наш ансамбль высыпался в лёгком расположении духа перед таможенным контролем аеропорта Волденбурга. Некоторые товарищи распевали авангардные песни, чем повергли в изумление стариков из Союза Композиторов Волдамании, которые приехали нас встречать. Но наше ликование длилось недолго. Старики нас привезли ... в объект под кодовым названием "отель", где собственно мы и должны были оставаться. Отелем, или гостиницей это строение можно было назвать с большой натяжкой, как если бы нашу надувную лодку можно было окрестить субьектом морских контейнерных перевозок. Ветхость, обшарпанность и неожиданные сюрпризы поджидали нас в каждой комнате. В нашей комнате, куда попал я с бас-кларнетистом Низами и худруком Эльмиром, сюрпризом была например, дверь в туалет.

У этой двери отсутствовала внутри щеколда, и тот кто был "занят" внутри, был вынужден просить помощи извне, чтоб его закрывали, и по окончании "таинства" отпускали на волю. Это конечно, давало возможности нам вволю поиздеваться друг над другом, но и каждую минуту нам напоминало о том, что мы находимся в стране-участнице Варшавского Договора. Этот "отель" вообще был как бы экспонатом Музея Социалистического Прошлого. Но тем не менее, там чувствовалось что-то родное.

Через двадцать минут после вселения, к нам с криком прибежала флейтистка Оля и тяжело выговаривая слова произнесла что-то вроде: "Там...там... ходят! Маленькие люди...ходят там!" Она показывала в сторону коридора. Во дворе шёл уже четвертый час утра, и мы с большой неохотой высунулись узнавать, в чём дело. Это были лилипуты. И вообще, сия «гостиница» оказалась зданием общежития артистов Цирка!

Утром, на репетиции мы нашли своих двух дирижёров в упадническом настроении. Они прилетели отдельно от нас, утром и их расселили в самом элитном отеле Волденбурга, близ памятника короля Волдамана II, который сидел на коне и в правой руке грозно держал булаву. Этой булавой, говорят, он время от времени давил турков (вообще, во всех восточноевропейских странах есть свои памятники королям, которые иногда возражали туркам).

Но австрийцам не было дела ни до Волдамана II, ни до его булавы. В отеле, где их расселили, не было воды уже несколько дней. И деликатно-памятное послание предыдущих постояльцев в унитазе мешал им вообще находиться в номере. Роланд возмущенно рассказывал, что они пользуются туалетом близлежащего супермаркета.

Как бы то ни было, вопреки всем мытарствам судьбы и противодействиям "социалистического лагеря", мы отрепетировали вместе с местным ансамблем (концерт был паритетный) музыку действующего министра культуры страны (так как обьязательным условием нашего приезда  было исполнение музыки Господина Министра), и с лёгким сердцем отправились исследовать окрестности.

Архитектурными изысками Волденбург не блистал, но зато обилие красивых дам вокруг в избытке компенсировало сей изъян. Как известно, красавицы сами по себе являются архитектурными достопримечательностями городов, в Баку например, красавицы это давно поняли, и ведут себя соответственно музейному экспонату: к ним не иначе как на "Мерсе" не подкатишь, не иначе как на русском с ними не заговоришь (азербайджанский считается моветоном, скоро начнут на английском), квартиру дальше "молокланского садика" не предлагать и т.д.

Но у Волденбургских красавиц тоже был изъян: рядом с ними было множество дружелюбных, жуликоватых парней, чаще крупных спортивных габаритов. А от дружелюбных восточноевропейцев, как Вам скажет любой немец (швед, француз), лучше держаться подальше, не то необнаруженные братские могилы в Боснии и на Балканах всегда готовы пополниться слишком уж любопытными телами.

Потому и мы, чтоб не подходить слишком уж близко к экспонатам, взяли такси и начали кружить по городу, при каждом новом «шедевре» громко восхищаясь и апплодируя. Таксист, молодой волдаманин не выдержал и через пятнадцать минут спросил, откуда мы. Услышав ответ, пустился в странные рассуждения о том, что таким людям как мы (!) негоже просто так терять время. На вопрос, «а что же мы должны делать?», последовал ответ о том, что «серьёзные люди сидят у себя номере, и к ним дамы в гости ходят». Кто-то из нас сказал, что мы не такие везучие, все рассмеялись, инцидент был забыт. Никто не придал значения его словам о том, что «он всё уладит», когда такси отьезжало от нашей гостиницы.

Концерт прошёл нормально, правда Господин Министр не пожаловал послушать своё творение, хотя все старики из Союза Композиторов ожидали его при параде.

Однако парадные костюмы всё-таки понадобились, потому как активисты из общества Азербайджано-Волдаманской дружбы после концерта, с грозным видом всех нас собрали, и повезли на фуршет. Там они построили «собранный материал» перед длинным столом, который ломился от "яств", какой-то человак в белом коротком плаще произнёс речь с лозунгами типа «Да здравствует солидарность...» Потом кто-то из костюмированных старцев, потирая руки, тоже не остался в долгу: «Трудящиеся Волдамании...» и т. п.

Таким образом инсценировав торжество из близкого социалистического прошлого, старики ринулись в бой - к столу. Во время яростного уничтожения запасов Азербайджано-Волдаманского общества, я познакомился с весьма важной персоной - вице-президентом союза композиторов Волдамании господином И. Б. Он весьма душевно интересовался пристрастиями нашего маэстро Койшнига. Так как маэстро Роланд где-то там учил подвыпивших стариков тонкостям своего ауфтакта, мне пришлось со своим 37-и процентным знанием немецкого языка переводить желания дирижёра господину И.Б. Узнав, что маэстро - коллекционер христианских икон, вице-президент дружелюбно предложил ему посетить какой-то музей в Волденбурге, и даже вызвался быть гидом. "Прогулка по музею" была назначена завтра на полдень. Я должен был присутствовать в качестве переводчика…

Волдаманские коньяки, которыми нас напоили активисты из «общества дружбы» сделали своё дело. Последняя ночь нашего пребывания в Волдаманской цирковой «гостинице» началась выяснением отношений. Выясняли «кто сколько стрельнул у другого сигарет», я с бас-кларнетистом Низами, а арбитром на сем мероприятии выступал худрук Эльмир. Каждая из сторон трясла в руках «вещественными доказательствами», и в качестве восклицательного знака в конце «выступления», яростно пинал ногой никогда не закрывающуюся дверь туалета, которая в свою очередь, хлопнув, жалобно открывалась обратно.

По прошествии двадцати минут, когда все, переругавшись, сели в разных углах, дверь в номер осторожно отворилась, и показалось испуганное лицо старушки из «рэсэпшна». Не ждём ли мы кого - спросила она  дрожащим голосом. Получив отрицательный ответ, старушка сообщила, что нас  у дверей ждёт несколько машин(!) с какими-то парнями и девушками. Стало понятно, что мы недооценили волдаманского таксиста. Надо было что-то делать, старушка смотрела умоляюще и отказывалась идти вниз одной. Низами сразу же притворился обиженным инопланетянином, не понимающим ни на каком языке. Идти вниз - разбираться оставалось мне, чтобы эти бравые парни не зашли в общежитие цирка, и чего доброго, не унесли с собою лилипутов.

Внизу, под деревями в ночи стояли машины. Увидев меня, несколько раз просигналили фарами. «Прям как в кино» - подумал я, и не двинулся с места. Тогда две машины подъехали ко мне, и из них вылезли двое. Тот, который щуплее, с киргизскими усами вдоль рта, поздоровавшись начал на «блатном» русском:

- Братан, мы тут вас полчаса ждём! Девушек будем брать, нет?

Я слегка копируя его интонации, начал «отмазываться»:

- Понимаешь, всё бы нормально, но у нас тут вечером небольшие «разборки» были. Не до них нам сейчас, понимаешь?

«Киргиз» возмутился:

- Ноормально?! Мы, понимаешь ли, приехали, ждём, а вы тут отмазываться?! Не, ну нормально, а?!

Через несколько минут всё-таки я их смог заверить, что, завтра всё будет окей, «без базару - мы берём тёлок», а сегодня – «ну не получится, не до этого нам». Для убедительности я ещё  взял их телефон («...зачем таксиста припахивать?») и заплатил за приезд («а это за бензин...»).

Машины отъехали. Возвращаясь к себе в номер я заметил женщину из «рэсэпшна», осторожно выглядывающую из-за колонны:

- Что они хотели, а? А они больше не придут?

...Назавтра меня слегка мучила совесть, ведь я обещал женщине, что «они не вернутся», нас-то уже вечером не будет, а «киргиз» мог пожаловать, и не дожидаясь нашего звонка. А там беззащитные лилипуты... С ними прогнать «киргиза» вряд ли получится...

***

- Пусть маэстро обратит внимание, тут собраны весьма важные экземпляры, собранные в разное время, в разных областях Карпат, Восточной Европы и Балкан  - солидно так выговаривал вице-президент союза композиторов И.Б., вторгаясь в мои сомнения.

Я переводил и «грыз» себя дальше: «А женщина с такой надеждой на меня смотрела...»

- Ach soo... Schööön... Ja, jaa?...- маэстро Койшниг надев очки для приличия, внимательно изучал иконы.

В музее кроме нас никого не было. Минут через двадцать, когда я отбросив бесполезные самобичевания в сторону, начал думать не о старушке с лилипутами, а о том,что же следует нам купить, чтобы в поезде Волденбург-Москва за два дня не подохнуть с голоду, вот именно в этот момент, маэстро увидел Ту Самую икону. И остановился. Вместе с ним остановились и я с господином вице-президентом.

- Wunderbar, ja ? ("Прекрасно, да?")

Перед нами висел маленький экземпляр, потускневший от времени, да ещё с панцирем из серебра. Кое-где в панцире были видны большие пробоины. На иконе была изображена Матерь Божья с младенцем.

- Этой иконе около 200 лет - оживился господин И.Б. - редкий экземпляр.

- Dieses Stück ist schon zwei hundert Jahre alt - автоматически произнёс я, всё ешё думая о солёных огурцах, сосисках и прочей «полезной утвари» для поезда.

 - Was, was?! Unmöglich! (Что?! Невозможно!)

«Хорошо бы ешё слезть с поезда в Киеве, и купить там несколько бутылок «горилки». Приедем в Баку, там же Рожка вцепится...»

Тут произошло невероятное. Маэстро бросил фразу, типа – «он купил бы такую вешь для своей коллекции», на что вице-президент солидно ответил:

-  Скажите ему,что мы бы могли ему это продать (!)

Я тихо обомлел: это как это – «продать»?! Музейный экспонат?! Как баклажан из своего огорода? Дальше всё происходило весьма беззастенчивым образом: была объявлена цена - весьма смехотворная сумма в 150(!) долларов, и началась «процедура утряски документов». Пришла сотрудница музея, молодая, высокая, в костюме, "слегка" посмотрела на меня, сразу поняв, что я за птица, начала говорить с дирижёром на английском. Музей обязывался выдать Койшнигу справку о том, что икона является его собственностью и не представляет художественной ценности (или что-то в этом роде, как я понял на english). Но Койшниг летел рейсом Волденбург-Париж-Вена, справка была действительна вне Волдамании, в аэропорту Волденбурга же она «не хиляла». Видимо, на таможне имелся каталог невывозимых ценностей. На вопросительный взгляд западноевропейца  восточноевропейцы не опоздали с ответом: сотрудница музея(!) обещала, что за дополнительные 50(?!) долларов «посылку» вынесут, и за пределами таможенного контроля вручат адресату.

Как говорится, «всё смешалось в доме Облонских». Я не верил происходящему: после лилипутов и сутенёров, вместо того, чтоб покупать солёные огурцы, я напоролся на контрабандистов произведениями искусства?! После каждой произнесённой ими фразы у меня глаза лезли на лоб: «как... вынесут... за пределы таможенного контроля?!» Мадонна с младенцем, как мне показалось, тоже смотрели с иконы на всё происходящее с волнением, видимо им предстояла смена прописки и места жительства. Маэстро деловито кивнул, заплатил и сотрудница музея пошла составлять документ-справку экспертной комиссии об экспонате.

Назавтра, после полудня я всё-таки вспомнил про обещание сотрудницы из музея - доставить посылку адресату: "интересно, принесли cворованное?"

Вспомнил, несмотря на обещание самому себе, что не буду мусолить этот свой вопиющий опыт, дискредитирующий в моих глазах пусть весьма далёких, но всё-таки, коллег. Вспомнил, потому что именно в эти часы маэстро Койшниг с Роландом должны были отлетать в Париж. В эти минуты, когда они наверное уже сидели в уютном самолёте, мы (это я, бас-кларнетист Низами и худрук Эльмир), галопом догоняли в Киеве всё дальше уходящий скорый поезд Волденбург-Москва. Несмотря на набитые кульками объятия, да на переполненные пазухи, мы догнали последний вагон и на глазах молодой удивлённой проводницы, успешно "внедрились" в него. Такую скорость нам обеспечивала наша «легкость бытия (невыносимая)»: чистая совесть, светлые мечты о будущем и почти невесомость карманов (в смысле гонораров - уже потраченных).  

Возврат в реальность.

Наши дни. Кресло перед телевизором.

Отмахнувшись от мрачных дум, я увидел на экране ползущие вверх титры. Камера сфокусировавшись на лестнице с золочёнными перилами, производила  медленный "отьезд от обьекта". Как бы успокаивая себя, я проворчал сам про себя: "Да ну... Подсунули что-то ему вместо иконы... Что мы, волдаманцев не знаем,что-ли?" По ходу дела вспомнилась "Сикстинская Мадонна", с сожалением смотрящая на меня, и я понял вот что: я не хотел, чтоб Мадонна была подделкой! По опыту, приобретённому за годы общения с  художниками-профессионалами, я знал, что любую картину можно скопировать так, что почти не отличить от оригинала, вплоть до холста и красок, "состаренных" до средневековья. И мне не хотелось принимать вероятность того, что и оригинал картины Рафаеля  может висеть где-то  в частной коллекции. Хочется верить что в наш век "made in China", пластиковых стульев и суррогата, где-то (хоть и далеко) есть истинные ценности, даже от существования которых на душе становится легче.

P.S. Из рассказов Роланда после: "Мы с Койшнигом в аэропорту Волденбурга прошли паспортный контроль, но к нам никто не подощёл. Оглядываясь по сторонам, мы в конце-концов очутились в салоне самолёта. Когда пристёгивали ремни, Койшниг с сожалением мне сказал: "Ну я должен был предвидеть это. Всё-таки Восточная Европа, это в порядке вещей". Но, когда уже заработали двигатели и трап отошёл, к нам подошла стюардесса и нагнувшись к Койшнигу протянула маленький кулёчек: "Это просили передать Вам..." 

Самир Мирзоев

Kultura.Az