На этом фоне относительной стабильности в Европе, безусловно стимулирующей созидательные и интеграционные процессы, на конец ХIХ, начало ХХ века приходится настоящий расцвет европейского искусства буквально во всех направлениях – и в литературе, и в изобразительном искусстве, и в музыке (постимпрессионизм Сезанна и  Гогена, символизм в поэзии П. Верлена, А. Рембо, С.Малларме, Лотреамона, имажизм, поэзия Г.Аполлинера и В. Маяковского, романы О.Уайлда, и ранних Т.Манна и Г.Гессе, позднероматический симфонизм Г. Малера  и Р. Штрауса, балеты М.Равеля и И.Стравинского, а также ранние А. Шенберг и А.Веберн), а также изобретение в конце ХIХ века такого нового вида искусства как синематограф. С изобретением опять же в конце ХIХ века фонографа и радио происходит постепенный выход искусства из замкнуто-элитарного состояния в широкие массы. Открывшиеся новые возможности стимулировали поиски художников на новые формы и эстетическую направленность искусства.

Однако с развитием капитализма, техники и транспорта мир познал, что такое безработица и кризис перепроизводства, засилье только что появившихся монополий. Научно-технический прогресс естественно, в первую очередь служил военно-промышленному комплексу. Создавались все более разрушительные виды вооружений, все предшествующие небольшие войны были неким испытательным полигоном для этого[3], и таким образом, начало крупномасштабных войн было лишь вопросом времени. Все это не могло не повлиять коренным образом не только на культуру и искусство, но и на саму цивилизационную модель Европы.

В то же самое время в недрах различных центров, соскучившиеся по действенности и отсутствием в довольно долгом отрезке истории большой войны, пассоинарии Европы уже готовили планы – жаждавшие реванша после проигрыша 1871 г. французы с идеей “élan vital”[4], или наоборот, немцы с предупреждающим “Schlieffen Plan”[5], да и прочие крупные участники будущей европейской трагедии, которые впрочем, и не подозревали о понятии «тотальная война» – все это появится позже.

Первая Мировая произвела огромный переворот в общественном сознании. Всеобщий оптимизм начала ХХ века под влиянием невиданных ужасов войны, возвращением первобытных понятий[6], резким понижением уровня жизни, тяжестью повседневного труда, стояния в очередях, холода и голода сменился на тяжелый пессимизм. С окончанием в разгромленные центральные империи Европы пришло полное опустошение и тотальная озлобленность огромных человеческих масс – рост преступности, числа самоубийств, социальная истерия, падение значения традиционных духовных ценностей, обстоятельное переформатирование жизненного уклада – все это было свойственно не только Германии и ее союзников, проигравших войну, но и странам-победительницам.

Итак, отсутствие каких-либо серьёзных военных конфликтов в центральной Европе после франко-прусской войны 1870/71 гг., благополучное дипломатичное преодоление острейших политических кризисов, давали надежду перехода на новый уровень сознания и взаимоотношений не только внутри Европы, но и всего мира. Однако, вопреки всем ожиданием, все же произошла Первая Мировая Война, которая произвела огромный переворот в общественном сознании.

В этой ситуации тотального разгрома (когда все традиционные ценности были разрушены до основания), обуславливающей и стимулирующей мировые левые движения, в конце 10-х, начале 20-х гг. ХХ века происходит становление и утверждение авангарда в европейском искусстве как некоего отрицания «традиционно-консервативных» ценностей, напр. дадаизма в литературе и изобразительном искусстве[7] или атональности в музыке (Нововенская Школа), и пр., как острая реакция художников. В этих бурных и многочисленных художественных движениях можно выделить несколько основных: фовизм, футуризм, экспрессионизм, абстракционизм, футуризм, кубизм, сюрреализм, пуризм, орфизм, конструктивизм и пр., в литературе появляются романы Джойса, Пруста, Кафки и т.д.

Как некий «адекватный» ответ всем этим процессам, совершенно естественно и безусловно возникновение консервативных «традиционалистов» в искусстве, которая стимулировалось с возникновением тоталитаризма – приходом к власти национал-социализма в Германии и консервативной революцией 1937 г. в СССР – с установлением некоего государственного «неоклассицизма» и «ампира» с монументальной архитектурой, реалистическим искусством и тональностью в музыке, с апелляцией к античности.

Предпосылки же Второй Мировой Войны, непосредственным образом проистекали из-за несовершенства так называемой Версальско-Вашингтонской системы — расстановки сил, сложившейся после Первой мировой войны. Главные победители (Франция, Великобритания, США) оказались неспособны сделать новую систему мироустройства устойчивой и побеждённые были максимально унижены. Такое положение дел обуславливало реваншистские настроения в обществах разгромленных империй, к тотальной доминации консервативно настроенных элит и асоциальных элементов, их моральную подготовку и возможность организации адекватного ответа, и в конце-концов появления новой большой войны в будущем – эти причины в конечном итоге привели к продолжению войны через 21 год.

Именно этот период небольшой паузы (1918-1939) между двумя частями войны, было отмечено в европейском искусстве наиболее ярким противостоянием так называемых «авангардистов» и «традиционалистов», и особенно «выпукло» все это выразилось в Германии (Третьем Рейхе) и СССР.

Др. Йозеф Геббельс

Начало исключительной по масштабам Первой Мировой Войны, необходимость мобилизации невиданных доселе количествах вооруженных сил и населения для ведения особо тяжелой войны, а также для воздействия на вражескую армию и населению занятых вражеских территорий, обернулась расцветом в воюющих странах различных пропагандистских технологий, которые стали неотъемлемой частью самой войны. Формы и «жанр» пропаганды не ограничивалась только речью, листовками и плакатами, также присутствовала и звукозапись, радиопрограммы, прямые пропагандистские аудиотрансляции на вражеские окопы и проч.

Пропагандистская работа также была призвана снизить уровень социального стресса населения, способствовать повышению боевого духа в армии и производительности труда в тылу. Власти тоталитарных стран рассматривали свою пропагандистскую деятельность как воспитательную, направленную на популяризацию «традиционных ценностей» общества, к ним относилось в первую очередь культ здоровья, труда, семьи[8], патриотизма, беспощадность к врагам Родины[9], также была важна активная жизненная и гражданская позиция и ответственность – где-то это было расовая, а где-то социально-политическая бдительность.

Особое место было отведено массовой культивации спорта, физической выносливости, здорового образа жизни и новым видам общественной организации[10] – все это с целью пропаганды демонстрировалось на масштабных представлениях на открытом воздухе или в плацу[11], во время всевозможных торжеств. При тотальной милитаризации общества и подготовке к будущей «окончательной» войне, образы героизма, самоотверженности, нового «мученичества», культа оружия и спорта, исторической преемственности[12] и особенно маскулинности, приобретали доминирующую позицию в любых жанрах пропаганды[13].

Чрезвычайно важную и решающую роль в становлении пропаганды как нового вида искусства было изобретение кинематографа, этого завораживающего порождения братьев Люмьер. Доведшие до совершенства в 20-30 гг. этот «самый важный вид искусства», такие мастера, как Сергей Эйзенштейн или Лени Рифеншать, буквально смогли сделать переворот в общественном сознании, используя в качестве пропагандистского инструмента этот магическое изобретение. С помощью кинокамер и объективов выхватывались проявления бессознательного, и крупные мастера знали, что и как нужно зафиксировать.

Очень важную часть пропаганды составляло существовавшая в тоталитарных странах практика создания образа гениального, мудрого и по возможности аскетичного вождя (практически все они были одеты в кители, без особых наград[14]), наделенного сверхчеловеческими качествами – массе необходимо было преподнести идола, чье величие и одновременно скромность, было достойно преклонения и подражания. 

Безусловно, в эпоху диктатур, возвеличивание Сталина или Гитлера не было явлением уникальным, и кроме них, скажем, Юзеф Пилсудский или Бенито Муссолини также наделялись сверхчеловеческими качествами, превращаясь в символ тоталитарного государства, и таких примеров в Европе 30-х можно привести десятками. Культ личности создавался основательно, непременно мифологизировался, был рассчитан на восприятия масс некоего сакрально-небесного и одновременно с этим должен был быть по своему «простым»-антибуржуазным, где-то даже «своим парнем», короче говоря социально близким к низам, что должно было позволить образу одного человека легитимно манипулировать толпой.

Доминирующую роль в пропаганде также играли гимны, марши и песни – военная музыка предназначалась для исполнения при проведении парадов, характерных для тех времен «народных торжеств» и массовых шествий, праздников спорта и при посвящений (например, в Hitlerjugend, комсомол или СС), для трансляции по радио, а также непосредственно при боевом обучении и воспитании войск, строевых смотров и других воинских ритуалов, служила неким средством, обеспечивающим рост некоего морального фактора. Большое значение приобрели марши и песни, которые создавались по случаю побед, горьких событий, специальных дат, и воспринимались как гимны — символы тех событий[15].

Но самой главной составляющей саму пропаганду была, конечно, окончательно деформированная РЕЧЬ. Истерические речи вождей «мировой революции», или главарей национал-социализма, обличительно-безаппельяционные речи обвинителей в знаменитых политических процессах в СССР в 37-м, или в партийных съездах – неважно, что в Нюрнберге или в Москве, весьма своеобразные, «кубистические» произношения слов верности комсомольцев в милитаризованных лагерях в СССР или же сборищах «Гитлерюгенда» во главе с Бальдуром фон Ширахомом символизировали появление новых «мессий», новых заповедей и новых доминант в ценностных системах мировоззрений. Знаменательная фраза «от Советского информбюро…», зачитанная магическим голосом (по силе гипноза была адекватна проповедям его коллеги с обратной стороны, Ханса Фрицше[16], этого нацистского Левитана), осталось в памяти многих поколений. О том, что такое четвертая власть и глобализация будут спорить потом, через 60 лет. Но именно в первой четверти ХХ века вновь было подтверждено, что слово – это очень сильное оружие. Речь — исторически сложившаяся форма общения людей посредством языковых конструкций, создаваемых на основе определённых правил.

Вот как писал об этом немецкий филолог, писатель и журналист, исследователь тоталитарного мышления и языка Виктор Клемперер, в своей знаковой книге LTI (Lingua Tertii Imperii – Язык третьего рейха): “…униформа, в которую рядилось нацистское геройство, была заимствована из реквизита автогонщика: шлем, очки-консервы, грубые перчатки-краги. Нацизм поощрял все виды спорта, чисто же в языковом плане наибольшее влияние оказал на него бокс. Но самый яркий, самый излюбленный героический образ середины 30-х годов – это образ автогонщика: после гибели в автомобильной катастрофе Бернд Роземайер[17] одно время занимал в народном сознании не менее почетное место, чем Хорст Вессель[18]. (Примечание для моих коллег-преподавателей: можно провести интереснейшие семинарские занятия на тему: связь стиля Геббельса и стиля летчицы Элли Байнхорн, автора мемуарной книги «Мой муж – автогонщик»[19].) Какое-то время были очень популярны фотографии героев дня – победителей международных автогонок, где они были засняты сидящими за рулем своих «боевых» машин или в картинной позе, опирающимися на их борт, а порой и погребенными под их обломками. Если геройским идеалом молодого человека не становился обнаженный мускулистый или затянутый в форму штурмовых отрядов боец, то им наверняка оказывался автогонщик; общим для обоих воплощений героизма был неподвижный взгляд, выражавший непреклонную решимость и волю к победе. 

На протяжении двенадцати лет понятие героического и соответствующий набор слов все чаще применяются к воинской доблести, дерзкой отваге, презрению к смерти в боевой схватке и ограничиваются этой областью. Не случайно язык нацизма пустил в обращение и сделал излюбленным новое и редкое прилагательное, порождение эстетов-неоромантиков – «бойцовский, боевой» (kämpferisch). Слово «воинственный» (kriegerisch) стало слишком узким, напоминало лишь о делах войны, пожалуй, было оно и чересчур простодушно-откровенным, выдавая задиристость и захватнический зуд. Вместо этого – «бойцовский»! Это слово в самой обобщенной форме обозначает напряженное, в любой ситуации нацеленное на самоутверждение (защитой или нападением), бескомпромиссное состояние духа и воли. Злоупотребление словом «бойцовский» в точности соответствует изнашиванию понятия «героизм» при ложном, искусственном применении.”

Эти технологии в процессе войны постепенно совершенствовались и постепенно сама пропаганда начала превращаться в некую отрасль только начинающей обретать контуры массового культуры. После Версальского договора пропаганда использовалась в политических целях, а с 1933 г. в Германии даже было создано Министерство Народного Просвещения и Пропаганды во главе с небезызвестным рейхсминистром Й.Геббелсом. Расцвет этого нового вида массового искусства также приходится на ту паузу в 21 г., между двумя фазами Большой Войны. Особенно ярко это проявилось опять-таки в Третьем Рейхе и СССР.

4.   Тоталитаризм как ответ традиционализма авангарду после первой мировой войны – соцреализм и «арийское» искусство против “Entartete Kunst”[20]

Первая половина ХХ века ознаменовалось множеством нововведений в искусстве и литературе, связанных с катастрофическими изменениями в общественном сознании в период революций и мировых войн – взаимном истреблении европейских народов. Новые условия социальной действительности оказали воздействие на всю художественную культуру в целом. Падение эстетических принципов и «высоких идеалов» ХIХ века, политический, гуманитарный и экономический кризис начала нового столетия, привел к деформации сознания, к тотальному изменению цивилизационной модели Европы.

Таким образом, появление Авангарда, как некоего тотального отрицания, с его расшатыванием и разрушением традиционных эстетических норм и принципов, форм и методов художественного выражения и открытием возможности неограниченных новаций в этой сфере, часто основанных на самых новых достижениях науки и техники, было обусловлено обрушившейся на общества разрушенных империй Европы, послевоенной руинной реальности. Авангард, который открыл путь к переходу художественной культуры в новое качество, изменил и самих создателей художественных ценностей – художников, их понимания мира. Кроме тотального отрицания и всеобщего разрушения, художник-авангардист еще фигура мистическая, он претендует на то, чтобы быть пророком, и пророчества его часто носят мрачный, апокалипсический характер. Увлечение спиритизмом, оккультными учениями, в том числе восточными, мистической философией также весьма свойственно художникам этого исторического типа.

В этих условиях, как некий балансирующий ответ этим процессам традиционной, «континентальной» Европы, стал некий «неоклассицизм», в основном в монументальном, «греко-ампирном» преподношении и с псевдофольклорной доминантой; он стал одним из самых важных противопоставлений авангарду в тот «межвоенный» период кризисных 1918-39 гг.

В тоталитарных общества было жизненно необходимо противопоставить «разрушительной позиции» авангардистов исходящую от Государства «строгость». Основной принцип того, что «новые времена» (воплощение рая на земле, неважно коммунистического или расового) создает не искусство, а жизнь народов, организованная по-новому, в центре новой эпохи вовсе не художники и литераторы, а воины, бойцы, рабочие — иначе говоря, фигуры по-настоящему организующие, ведущие за собой народы и тем самым творящие историю. Миссия искусства – лишь неотступно следовать за этим живым движением в роли надежного пропагандистского символа.

Возрождение наследия греко-римской античности[21] и одновременная апелляция к «низам» общества, к фольклору, «традиционным ценностям» (восхваление «семейных ценностей», агрессивное отношение и преследование к «разрушительным элементам» общества, всеобщая «народность» в общественном сознании и т.д.) стали доминантой культурной политики тоталитарных режимов, установившихся в центральной Европе, квинтэссенцией которых стали Третий Рейх и СССР. Характерным было открывшееся  в 1937 году в Мюнхене сразу две эпохальные выставки – “Entartete Kunst” (так ее назвал Геббельс)[22] и “Große Deutsche Kunstausstellung”[23]. Наряду с героями первого скульптора Третьего Рейха Арно Брекера и президента Имперской палаты изобразительных искусств, профессора Адольфа Циглера, здесь было много милых сердцу обывателя сельских идиллий, светловолосых голубоглазых детишек, обнаженных округлых прелестниц с широкими бедрами и в расцвете детородных сил, и прочих, символизирующих государственную идеологию и соответствующую коллекцию подходящих образов.

Сейчас, с высоты нашего времени к этому явлению можно отнестись по разному, в том числе с известной долей иронии, но именно здесь, впервые перед Авангардом европейских интеллектуалов, их четким концепциям разрушения и отвержения старого и дряхлого, встал во весь рост его величество КИТЧ – как основная художественная проблема второй половины ХХ века.

5.   Окончательное разрушение «традиционного» в искусстве Европы в контексте “Stunde Null”[24] 1945 г. 

1945 г. ознаменовался, приходом коммунизма в центральную Европу и разрушением всех «традиционных ценностей», накрепко связанных и культивируемых идеологией национал-социализма, которая аппелировала к истории, традициям и к «героической» метафизике, и которая выражалась в тиражированных симуклярах культуры – плакатном искусстве, монументальной архитектуре, реалистических портретах и тональной музыке. Руины городов, массовая гибель людей в невиданных доселе количествах, вскрывший ужасы Нюрнбергский процесс и культовая фраза Теодора Адорно что  “после Освенцима искусство невозможно”, привило к такому понятию, как “Stunde Null”.

Немного иначе происходили процессы на территории бывшего СССР, где в 1948-м году была попытка тотальной реанимации «государственного консерватизма» под руководством Жданова, и уже только после смерти советского диктатора в 1953 г. началась медленная агония официоза (в том числе и в искусстве), которая проистекала в течении долгих лет, и где основной перелом произошел 1991 г., когда скомпрометировавшие себя окончательным образом идеология и общественный строй рухнули в одночасье – наступило тотальное разрушение всего, как “Stunde Null” в Германии, но вызванный не сколь внешними обстоятельствами, сколь внутренними.

Таким образом, академическая красота, в каком-то смысле классическое искусство, сослужившее с свое время верную службу тоталитарной пропаганде – например «арийскому искусству» или соцреализму, практически навсегда попала в проскрипционные списки культурной истории.

Практически полное исчезновение некоего революционного дискурса Авангарда после 1945 г. и его постепенная утеря своей позиции в послевоенный период (апогей которому приходится в 60-70-е гг.) было связано с разрушением его утверждающего начала и следовательно его безапелляционности. Без циркуляции революционных идеи, без моральной помощи, оказанной революционными политическими воззрениями, Авангарду было бы невозможно сформулировать концепцию “буржуазности”, которую необходимо было разрушить, агрессивно заявить о себе и самоутвердиться, бросая вызов господствующим в обществе нормам. Постепенная эмиграция авангардистов в послевоенный период из буржуазного общества в богему означала также эмиграцию в капиталистические рынки, на которые были выброшены художники и писатели, лишившиеся покровительства аристократии.

На этом фоне постепенной агонии Авангарда, порождение такого феномена эрзац-культуры как Китча, с его любовью к гламуру и «глянцевой красоте», и с постепенным  вытеснением в интеллектуальное гетто высокой культуры, разумеется, не относится к послевоенному 45-му году. Разумеется, Китч также не есть порождение тоталитаризма, тоталитарные режимы первой половины ХХ века всего лишь использовали китч с целью зомбирования и оболванивания масс.

Предпосылкой же существования и тиражирования Китча, условием, без которого китч был бы невозможен, является наличие и доступность находящейся рядом вполне зрелой культурной традиции, открытиями, приобретениями и совершенным самосознанием которой китч пользуется в собственных целях. Заимствуя из этой культурной традиции приемы, уловки, хитрости, основные правила, темы, Китч преобразует все это в некую систему и отбрасывает остальное.

Используя в качестве сырья обесцененные, испорченные и академизированные симулякры подлинной культуры, китч приветствует эту бесчувственность и культивирует ее. Китч механистичен и действует по формулам (появление поп-арта во главе с Энди Уорхолом, ловко протащивший в мир высокого искусства эстетику рекламы), это подменный опыт и поддельные чувства. Китч есть воплощение всего несущественного и «симуклярного» в современной жизни.

[1] Международный конфликт, который был вызван аннексией Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией в октябре 1908 года. Это дипломатическое столкновение раскалило и без того напряженные отношения Великих держав и в течение первых недель 1909 года угрожало вылиться в большую европейскую войну.

[2] Обострение франко-германских империалистических противоречий с притязаниями этих держав на Марокко. Первая вспышка относится к 1905/06 гг., вторая к 1911 г.

[3] Во время итало-турецкой войны (1911/12) мир увидел возможности технического прогресса: радио, самолеты. 23 октября 1911 года итальянский пилот пролетел над турецкими линиями фронта с разведывательной миссией. А 1 ноября 1911 года была проведена первая в мире бомбардировка – итальянский самолет сбросил бомбу на турецкий отряд в Ливии. В сентябре 1912 Болгария, Сербия и Греция подготовили свои армии к войне против Османской империи, используя в своих интересах её трудности в войне против Италии. 8 октября Черногория объявила Турции войну. Так начались балканские войны, которые ещё больше приблизили начало Первой мировой войны.

[4] Франц. – «всепобеждающий порыв», «идея с мечом», выраженная французским философом Анри Бергсоном (1859-1941), вера в некий «дух» Франции, который будет играть роль решающего фактора в будущей большой войне с Германией. “Élan vital” Бергсона превратился в наступательную военную доктрину французов. Ярым сторонником этих идей был начальник École Supérieure de Guerre (Высшей военной академии) в 1907-11 гг. генерал Фердинанд Фош (1851-1929)

[5] “Schlieffen Plan”, 1905 – «план Шлиффена», германский план будущей войны, который разработал видный немецкий военный деятель, генерал-фельдмаршал Альфред Граф фон Шлиффен (1833-1913). Свои взгляды на способы ведения войны и боя, генерал изложил в уставах, наставлениях и других официальных документах германской армии, а также в ряде военно-теоретических и исторических работах. Будучи последователем К. Клаузевица и X. Мольтке-старшего, Шлиффен отстаивал идею быстротечной войны, окружения армий противника путём стратегического охвата и разгрома его в большом генеральном сражении. Главным противником Германии Шлиффен считал Францию, и поэтому находил нужным сначала покончить с ней, а уже потом начать активные военные действия против России. Предполагалось охватить французскую армию слева и, отрезав ее от Парижа, оттеснить в юго-восточном направлении к швейцарской границе. Ввиду этого на правом германском крыле, наносившем удар, сосредотачивалось наибольшее число войск, причем для обеспечения открытого фланга они должны были двигаться уступами. «Когда вы направитесь во Францию, пусть крайний правый в строю касается плечом пролива Ла-Манш» (Барбара Такман, Первый Блицкриг, Август 1914, Москва 1999, стр. 67). Взгляды Шлиффена оказали большое влияние на формирование германской военной мысли в первой половине ХХ века.

[6] В первые же дни войны был варварски сожжен бельгийской город Лувен, где располагалась древняя библиотека с уникальными экземплярами.

[7] Фр. – dadaïsme, от dada — «деревянная лошадка» (в переносном смысле — бессвязный детский лепет), возник как реакция на последствия Первой мировой войны, жестокость которой, по мнению дадаистов, подчеркнула бессмысленность существования. Рационализм и логика объявлялись одними из главных виновников опустошающих войн и конфликтов. Исходя из этого, дадаисты считали, что современную европейскую культуру необходимо уничтожить через разложение искусства. Основными принципами дада были иррациональность, отрицание признанных канонов и стандартов в искусстве, цинизм, разочарованность и бессистемность. Считается, что дадаизм явился предшественником сюрреализма, во многом определившим его идеологию и методы. Дадаизм также получил некоторое отражение в кинематографе. Из известных дадаистов можно назвать таких крупных фигур европейского искусства как Марсель Дюшан и Макс Эрнст.

[8] Таковым был например, Фольксваген Жук (Volkswagen), так называемый  «народный автомобиль» – само название связано с решением Гитлера облагодетельствовать народ Германии дешевыми и доступными автомобилями и тесно связано с концепцией синтеза национального с социальным.

[9] А таковым могли оказаться совершенно разные люди или даже целые социальные группы, например наряду с традиционными «врагами народа», к врагам народа Третьего рейха относились, например т.н. «файндхёрер» (Feindhörer) – те, кто слушал запрещенное радио, напр. BBC или московское радио.

[10] Напр., в начале 30-х гг. в СССР был самый настоящий «парашютный бум», парашютизм не без легкой руки комсомола стал массовым спортом и любимым занятием молодёжи, фактически это было подготовкой к созданию нового вида оперативных войск  вооруженных сил.

[11] Кроме тотальных «партийных собраний», военных парадов, знаменательных дат, или «народных празднеств», таковыми были и театрализованные действия, напр. Thingspielstitten, нацистские пропагандистские представления на открытом воздухе. Представления проходили в естественных природных декорациях, на склонах холмов или среди древних руин. Нацисты воскрешали древнетевтонские родовые собрания тинги в качестве поддержки национал-социалистической идеологии. Тингшпиль (Зингшпиль) – особого рода зрелище, включавшее военные построения, языческие оратории, демонстрации искусства верховой езды и цирковые представления. Целые батальоны “Гитлерюгенд” участвовали в батальных сценах, изображая сражение. Особое внимание уделялось языческим верованиям в землю, воздух, огонь и воду. Кроме того, нацистские “мученики” удостаивались чести присутствовать в качестве дополнения. Такого рода представления являлись своеобразным вкладом нацистов в театральное искусство.

[12] Кроме военно-исторических полотен (напр.: «Александр Невский», или «Фридрих Великий»), это были также сказания о героях новых времен, напр., один из наиболее пафосных эпизодов «Триумфа Воли» (“Triumph des Willens”, 1934) Лени Рифеншталь, связан с церемонией освящения новых знамён штурмовых отрядов партийным «знаменем крови», которое держал в своих руках Гитлер. «Знамя крови», хранящее капли крови мучеников «Пивного путча», символизировало преемственность поколения отцов.

[13] Напр., после I мировой войны в германской прозе закрепился новый литературный жанр, т.н. Fronterlebnis (Фронтовой опыт),  романисты этого направления в идеализированном виде преподносили собственные фронтовые впечатления, солдатское товарищество, фронтовое братство, воспевали войну как способ духовного очищения солдата-арийца. Произведения этого жанра, представлявшие собой сентиментальную смесь национализма и чувственности, особо почитались нацистскими властями как соответствующие их идеологическим концепциям.

[14] У Гитлера был только один Железный Крест I степени, полученный им на Первой Мировой в качестве ефрейтора.

[15] В общем-то все гимны и марши в тоталитарных режимах основном можно было классифицировать следующим образом: 1) идеологические (сюда можно отнести например гимн SA “Horst Wessel”,  гимн SS “Wenn alle untrue warden”, “In Münhen viele gefallen” 2) военно-патриотические (Марш Танкистов, Alte Kameraden, ) 3) о девушках – как же без них, если культивировалась маскулинная доминанта («Катюша», “Erika”, “Hannelore”)

[16] Hans Fritzsche (1900-1953) — немецкий нацистский пропагандист, радиоведущий, высокопоставленный чиновник Министерства народного просвещения и пропаганды Йозефа Геббельса. В первые годы 2-й мировой войны Фрицше сообщал об ослепительных победах Третьего рейха; позднее он столкнулся с куда более сложной задачей – возбуждать моральный дух немцев во время горьких неудач. “Над каждым немцем нависла угроза не только со стороны русских, но и с Запада”. Фрицше цитировал лондонскую “Ньюс кроникл”: “Мы за уничтожение всего живого в Германии – мужчин, женщин, детей, птиц и насекомых”. Он находился у микрофона до последних часов войны и позже, совершенно неожиданно для всех и для себя оказался в Нюрнбергском процессе, откуда впрочем, был отпущен.

[17] Бернд Роземайер (1909-1938), знаменитый немецкий автогонщик («автош» по-нашему), наряду с Рудольфом Карацциолой, погиб при гонке с ним на автобане Франкфурт-Дармштадт, где развил скорость до 440 Км/ч.

[18] Horst Wessel (1907-1930), немецкий штурмовик, возведенный нацистской пропагандой в ранг т. н. “мученика” и занял свое место в пантеоне нацистских “мучеников”, а его мать и сестра стали почетными участниками пропагандистских нацистских собраний.

[19] Элли Розмейер-Байнхорн (1907-2007), немецкая летчица, супруга Бернда Роземайера, вторая женщина, совершившей второй в мире кругосветный полёт, автор мемуарной книги «Мой муж – автогонщик», Deutscher Verlag, Berlin 1938.

[20] Нем. – букв. «дегенеративное искусство», уничижительный термин, нацистской пропаганды для обозначения авангардного искусства, и вообще весь художественный нонконформизм, который представлялся не только модернистским, антиклассическим, но и «еврейско-большевистским», «антигерманским», а потому опасным для нации и для всей арийской расы. Отграничив их таким образом от “официального искусства” Третьего Рейха и закрепив это одиозное название на одноименной “разоблачительной” выставке 1937 в Мюнхене,  идеологи Третьего Рейха во главе с Геббельсом на этом не остановились – сначала было уничтожено подавляюще большое количество работ, а далее уже сами создатели “дегенеративного искусства”, среди которых оказались едва ли не все ведущие мастера немецкой культуры, подвергались репрессиям. К «дегенеративным» причислялись целые художественные направления — импрессионизм, дадаизм, кубизм, фовизм, сюрреализм, экспрессионизм и пр. Помимо собственно живописцев, к «дегенеративным» также относили композиторов – А.Шёнберг, П.Хиндемит, Б.Барток, Э.Кшенек и др.