У одного моего коллеги сложился незыблемый ритуал. Приезжая в Канны или Венецию, он на сутки закрывается в номере отеля наедине с каталогом, выданным ему при аккредитации, и тщательно штудирует его. Мы называем этот процесс «скаталожеством». Он бывает весьма эффективен: вместо того чтобы париться на просмотрах первых попавшихся фильмов, рискуя нарваться на ерунду, можно изучить контекст и сформулировать тенденции за стаканом виски, не вылезая из комнаты. Другой коллега-соотечественник однажды так и поступил, вообще не приехав на Берлинский фестиваль и заклеймив его в пространной газетной статье как смотр половых извращений.

Но то курьезы. А сейчас на фестивальных завсегдатаев наступает страшная реальность. В этом году, приехав в Локарно, я встретил в пресс-центре растерянного сотрудника, который проработал здесь много лет и привык распределять среди журналистов пресс-боксы, каждый день заполняя их оперативной информацией. А теперь – фиг. Пресс-боксы ликвидировали, фотографий и буклетов больше нет, весь контент в виртуальных коробках: каждый откроет свою в компьютере с помощью кода.

Отбросим технические проблемы (не все таскают с собой ноутбук, не везде есть вай-фай, в пресс-центре мало компьютеров, в отеле дорого платить за интернет) – они решаемы. Но есть психологический эффект: нет больше горы бумаг и великолепных буклетов (некоторые – настоящие произведения искусства), информация утратила материальность, лишилась ауры. Есть и эффект практический: в пресс-центре не оказалось даже расписания просмотров; узнать, когда и где какой фильм показывают, можно только опять же через компьютер – отныне единственный источник знаний.

Другой фестиваль, в Турине, и опять растерянное лицо пресс-офицера. Увлеклись новациями – не удосужились напечатать расписание, а тут хакеры взломали фестивальный сайт. Каталоги пока еще издают, тем более что самые нахальные фестивали наваривают на них, продавая даже аккредитованным за деньги. Но долго ли это продлится? 

Может показаться, что наше время – золотая пора для фестивалей и их кураторов. Они сегодня – властители дум, главные эксперты и футурологи, предсказатели будущего кинематографа. Они делают репутации и зажигают звезды. Они надувают щеки, даже если возглавляют фестиваль не в Каннах, а в калифорнийской деревушке или в одном маленьком московском кинотеатре. 

Но все это похоже на агонию перед смертью фестивального движения. 

Институт фестивалей, зародившись незадолго до Второй мировой, окрепнув вместе с антифашизмом, пережив свой высший пик в 1960-м и кризис в 1968-м, проскрипел еще полвека, чтобы столкнуться не с политическим, а с могучим технологическим препятствием, или прорывом – как хотите. 

В любом случае фестивальную жизнь в самое сердце поразил новый культурно-медийный кризис. Он ударил по двум главным составляющим понятия «фестиваль» – по диктатуре стиля и атмосфере общения (творческой, светской и т.д.). 

Вплоть до конца ХХ века киносмотры промотировали достижения больших художников и важные тренды развития кино как искусства. На них побеждали фильмы итальянского неореализма, французской и чешской «новой волны», молодого английского и немецкого кино, кинематограф Ирана и «азиатских тигров», киноманифесты датской «Догмы». Даже в нашем веке сформировалась национальная мини-волна – румынская, и фестивали ее успешно раскрутили. Но по всему видно, что за редкими исключениями (например, Ханеке), кинематограф больших имен и сплоченных течений остается в прошлом. 

Новые авторы не харизматичны, аутичны (чтобы не пользоваться затертым словом маргинальны). Они не имеют никаких шансов выйти из артхаусного гетто. Им, конечно, очень нужны фестивали, и это взаимно, но широкую публику эта смычка все меньше возбуждает.

Конечно, и раньше далеко не все рвались смотреть Бергмана или Ангелопулоса. Но существовали мифы и культурные герои – их в сегодняшнем кино нет. Остались аттракционы («Аватар»), технологии («Повелитель бури»), сказки для взрослых. Фестивали лихорадочно пытаются спасти положение, крутя блокбастеры и сгоняя на ринг звезд, а чтобы не растерять остатки интеллектуальной аудитории, стараются провести линию связи кино с современным актуальным искусством. Но новой органики не возникает.

Все больше компрометирует себя идея фестивальных конкурсов. Они имели смысл, когда кинематограф, обновляясь, говорил тем не менее на общем, базовом языке. Нынче, при технологическом и эстетическом разнобое, приходится сравнивать божий дар с яичницей. Приз «За режиссуру» в Венеции получает Ширин Нешат, не имеющая понятия о предмете и путающая его с ИЗО. Ремесленник Роланд Эммерих с тремя ассистентками-актрисами возглавляет жюри в Берлине, где в конкурсе соревнуются такие эзотерические авторы, как Сокуров и Цай Мин Лянь. Естественно, главный приз достанется фильму, о котором забудут через месяц.

Все чаще фестивальные волки предпочитают современному кино ностальгическую атмосферу музея: благо, на каждом уважающем себя фестивале проходят отличные ретроспективы. Но стоит ли тратиться на билет, отель и сопутствующие расходы, чтобы увидеть полного Майкла Пауэлла, Клода Шаброля или Генри Кинга? Это вопрос скорее технический. Неизвестно, как юридически и финансово будет оформлен в будущем прокат по интернету, но очевидно, что достаточно скоро система кинопроката переживет самую большую революцию за всю свою историю. Не надо будет никуда ездить, чтобы увидеть лучшие – самые старые и самые новые – фильмы мирового кинорепертуара; достаточно будет иметь связь с центром, который выдает код доступа к данному материалу.

В чем тогда останется смысл фестивального движения? В кинорынках? Их тоже дешевле и проще проводить по интернету. Так же как форумы, конференции, индивидуальные и групповые интервью со звездами. На них будут виртуально аккредитовывать, и таким же виртуальным станет дальнейшее участие. Но тогда какая разница, пройдет Николь Кидман в платье от Валентино под логотипом Каннского или Венецианского фестиваля? Продюсеры сами, без всяких посредников сведут ее с нужными журналистами и проведут виртуальные премьеры с той публикой, которую сами выберут.

Когда программа запущена, остается уповать только на ее сбой. Надежда на местечковые амбиции, на Нью-Васюки, на провинцию, с ее вечным стремлением, чтобы было как у больших. Когда звезда заходит на Западе, она восходит на Востоке – в России и в других странах, где деньги некуда девать. Не удивлюсь, если Каннский фестиваль, фигурально выражаясь, со временем переместится в Абу-Даби, Астану или Шанхай – вместе с Эйфелевой башней и Сан-Марко. И будет реликтовым напоминанием о короткой эре фестивального движения, которое несколько десятилетий будоражило Европу. 

Андрей Плахов

OpenSpace