post-title

Светлая грусть

Вечер в Подмосковье выдался тихим, безоблачным и умиротворённым. Я не был здесь долгие пять лет, и потому с жадностью впитывал, воспринимал всё малозаметное постороннему. Внешне, кажется, с тех пор ничего не изменилось, но самое потаённое, глубинное, как правило, в деталях.

 
 
Старая деревня и одноимённая станция Луч находятся в шестидесяти километрах к югу от Москвы по Симферопольскому шоссе. Здесь уже не один десяток лет существуют садовые товарищества, среди которых и наше.
 
Я сижу на рассохшихся, местами сгнивших ступеньках заброшенной, неухоженной и одичавшей даче кузины. Сюда никто не наведывается, а потому всё заросло бурьяном, трава в рост человека, просевшее крыльцо, заколоченная парадная дверь, отвалившаяся кое-где вагонка.
 
Но эти неудобства ничуть не нарушают мой покой. Сижу и сижу себе бездумно, умиротворённо, опершись спиной в брус покосившихся перил.  Закрыв глаза, вслушиваюсь в тишину, изредка прерываемую стрекотом кузнечиков, щебетом пролетающих птиц и шорохами неизвестного происхождения. Кажется, так бы и просидел здесь вечно, отрешенно от мира, вне событий, не замечая времени. 
 
Здесь хорошо дышится, нет городской суеты и скученности, нет пустословия. 
 
Воздух свеж, прозрачен и обилен. Он словно напоен пряными запахами полевых трав, ароматами хвойной коры  и опавших листьев.  А надо мной много-много голубого неба. Когда пространства много, и ты насыщен его дыханием, невольно начинаешь вникать в детали, разглядывать мир в другом окуляре, под другим ракурсом, радоваться незначительным вещам. 
 
Высокие, тонкие стебли осоки,  рано  пожелтевшие в это лето, то замирают на фоне зелёной листвы, то едва заметно колеблются, чуть  наклоняя свои отяжелевшие колоски на встречу друг другу, в каком-то плавном, только им известном танцевальном ритме.
 
Чуть поодаль, обнажив свой ржавый скелет, ещё живёт своим счастливым прошлым  наша беседка.  Когда-то упругие листочки дикого плюща, плотно прижавшись к ней, обвивали, оберегали от солнца и  моросящего дождя. Это было похоже на любовь двух начал  разной природы и разного темперамента.  Мы  часто и  охотно пользовались этим благом, пока плющ рос и укрывал свою возлюбленную от невзгод.  Но он своё отжил и сгорел в одночасье. Теперь там, в оголённом  теле беседки,  раздолье  вольным ветрам и косым дождям. Они терзают её,  разъедают,   а она всё стоит и стоит, держится из последних сил, но стоит  в ожидании чуда.
 
Слева, на соседнем участке, огороженном от  меня металлической сеткой, стоит   двухэтажный белый  дом с высокой крутой мансардой. Окружённый цветочными клумбами, ухоженным газоном и фруктовыми  деревьями, выглядит вполне достойно и респектабельно.  
 
Это мой дом. Я его задумал, любовно вычерчивал планы, фасады и интерьеры, прорисовывал фрагменты и детали, вплоть до сочленений сложных узлов.  Потом активно  участвовал в процессе  возведения здания, а по завершении строительства  прожил в нём много счастливых лет. 
 
Увы, теперь он чужой...  Кажется,  даже с немым упрёком, искоса смотрит на меня - изменника. Мне,  действительно,  нечего сказать, а если и скажу, он всё равно не поймёт, не примет моих оправданий.
 
Чужие, оказались довольно милыми и словоохотливыми людьми. Сразу вычислив прежнего владельца, видимо, по рассказам соседей, смущённо, как бы извиняясь за "содеянное", непомерно нахваливали дом, благодарили за комфортную планировку и благоустройство участка.  Я, в свою очередь, не без гордости, вежливо кланялся и бормотал что-то пустотелое, невнятно вегетарианское:  типа, спасибо Вам за ваше спасибо, я рад, что Вы рады, и прочую  бессмыслицу.
 
Вечером того же дня,  стряхнув меланхолию, долго бродил по знакомым дорожкам нашего садоводства, не уставая удивляться переменам. Пять лет пролетели как миг, но это оказывается много для растительности, обильно орошаемой влагой. Деревья выросли, раскинулись вширь, и от того сузили пространство, сократили дальность  обзора. Это ничуть не ухудшило общей картины,  может быть даже наоборот, но это уже другое полотно,  другая реальность. 
 
Густой  малинник,  дико  растущий  вдоль оград, нарочито хвастался своими яркими плодами.  Его гроздья, низко кланяясь  налитыми, уже  покрасневшими, но ещё кисловатыми ягодами, призывали отведать их.  В двух шагах от меня, путаясь  в многочисленных стеблях, шумно и испуганно выпорхнул скворец. Я, своим внезапным появлением, не  желая того, нарушил его раннюю вечернюю трапезу.
 
Через несколько шагов, ещё одна забавная неожиданность. Навстречу мне стремительно несётся  юный лабрадор. Деловитый отрок куда-то спешит, боится опоздать, а по сему, натужно  тащит  на поводке  девочку лет десяти-одиннадцати. Она, предельно вытянувшись, строгим голосом безуспешно пытается осадить пылкого дружка, но он не внемлет командам. С трудом справляясь с его напористостью,  чуть не падая,  девчушка еле поспевает за окрепшим псом. Приблизившись ко мне,  щенок пару раз недовольно тявкнул в мою сторону, но как-то незлобиво,  так,  между прочим, для порядка. Мне не страшно, бывалый собачник, но стайка соек, до этого живо обсуждавшая что-то насущное, заволновалась, встрепенулась и полетела прочь от сварливого существа.  
 
На окраине посёлка  небольшой живописный  пруд, долгие годы бывший местом постоянных наших прогулок и летних купаний. Дело к августу, он обмелел, кое-где покрыт планктоном, но  со временем, с тех пор как мы расстались, стал ещё краше.  В девять вечера по-летнему достаточно светло. Уходящие лучи солнца, ещё золотят верхушки деревьев вокруг водоёма, а они, словно на подиуме, с удовольствием демонстрируют свой вечерний наряд.  Сначала натурально,  во весь рост, дав разглядеть себя воочию, а затем вторично, чуть затаённо и картинно, в  отражённом в зеркале тёмной неподвижной глади.
 
Зачем я всё это описываю, кому интересна, навеянная грустью,  частная жизнь праздного человека, не знаю. Видимо, это странная заразительная привычка складывать слова и строить из них  мозаичные композиции.  Это как курение, привычка вредная, надо бы бросить, но всё жду подходящего понедельника, а он никак не наступит. 
 
А может ещё и потому, что испытав все прелести бегущей скоротечной жизни, начинаешь понимать, только притормозив, можно в полной мере разглядеть богатство, доставшееся нам бесплатно. Увидеть эту роскошь, как мне кажется,  можно только замедлившись, прекратив погоню за призраками. 
 
Июль, 2014
 
Тамирлан Бадалов
Yuxarı