— Так вот, про моего отца… если б ты знала, Поэма, как мне его не хватает. Щедрый, весёлый. Он жил полноценной жизнью. Они совершенно с мамой не похожи. Собственно, мама права в том, что если б не она, отец и правда прогулял бы всё своё состояние. Как только мать начинала его пилить по поводу очередной гулянки, он запирался в своей комнате и на всю катушку включал русские романсы. Но больше всего он любил романс «Очи чёрные». Знаешь этот романс, Поэма? Нет? Я сброшу тебе на мыло[1]. Отец, как-то в очередной раз слушая этот романс, разоткровенничался со мной. У него от меня не было секретов. Я даже была знакома с некоторыми его пассиями. Но в тот день он рассказал мне о своей первой любви.

В тот день отец вернулся с какой-то очередной вечеринки в приподнятом настроении. Все уже спали. Он прошёл в свой кабинет, включил романс… Я просто заглянула к нему, чтобы поздороваться. А он обнял меня за плечи, посадил напротив и сказал: «Знаешь, Ундина, кто мои самые любимые человечки на этом свете? Это ты, а ещё… Ты знаешь, почему я люблю русские романсы? Есть ещё одна женщина, она живёт очень далеко, в России, на Кавказе. Если бы ты знала, как я хочу с ней встретиться. Это моя первая и единственная любовь. Твоя мама — этот мой неудачный брак... Мы уже говорили об этом. Женщины, с которыми я встречаюсь — ну, ты же знаешь, это как дополнение к вечеринкам. Я тебе рассказывал про ту страшную войну с Россией. Про плен в Сибири. Всё я тебе это рассказывал. Кроме одного. Я уже был офицером медицинского батальона, когда мы познакомились с ней на Северном Кавказе, до того, как нашу элитную дивизию «Эдельвейс» разгромили, а я попал в плен. Если б ты знала, Ундина, как она была красива... Кавказ — это особый мир, где живут красивые и гордые горцы. В следующий раз я расскажу тебе о моей первой любви поподробнее — кто знает, может, когда-нибудь будет потепление со страной Советов, и мы сможем с тобой поехать на Кавказ и найти её. Кто знает…» Но утром отец больше не проснулся. Он так и умер, слушая «Очи чёрные». 

Ундина смахнула слезу.

— Ну вот, дорогуша. А теперь самое главное. Звонит мне как-то недавно сестра из Мюнхена в Нью-Дели и объявляет: «Ты представляешь, отца давно уже нет, а отголоски его бурной молодости до сих пор доносятся со всех концов планеты». Кстати, моя сестра — это точное повторение матери. Вечно недовольна жизнью и всем существующим вокруг. Живёт в своём придуманном мирке. Почти как запрограммированный робот. Вся жизнь посвящена экономии, граничащей с патологической жадностью. Так вот, моя сестра говорит: «Появился некий внук отца из России, нашёл нашу семью через герра Мартина (это менеджер из клиники отца) по интернету. И теперь хочет встретиться. Я, естественно, маме ничего не сказала. Мало того, что он при жизни столько крови маме попортил и позорил нашу семью, так ещё и после смерти не угомонится. Я попросила герра Мартина разобраться с этим, чтобы нас не беспокоили. Чтобы всякие там племяннички нам не докучали. Я же знаю, куда всё это ведёт. Приедет и начнёт просить денег или, того хуже, попытается отсудить часть состояния. Так что, если вдруг племянничек попытается найти тебя, придумай тоже что-нибудь».

Ундина глотнула кофе и взглянула на собеседницу, хитро улыбаясь:

— Конечно, я придумала! Я позвонила Николаусу — герра Мартина зовут Николаус. Замечательный человек, обожал моего отца, а вот к сестре всегда относился настороженно. Он под большим секретом переслал мне электронный адрес племянника. Мы с ним уже пару месяцев переписываемся. Так вот, его зовут Эльмар, его так бабушка назвала, то есть она назвала его именем моего отца. Друзья называют его Мел. Он очень богатый человек, бизнесмен. Занимается нефтяным бизнесом. У него в Сибири даже свои заводы есть. Его отец, то есть мой сводный брат, умер молодым от рака крови. А Мела воспитывали его мама и бабушка. Каждое лето он прилетает к ним на Северный Кавказ. Как-то раз бабушка привела его по горным тропам к поляне, показала место и приказала копать. Он выкопал небольшой сундучок. Внутри были фотографии деда, то есть моего отца, в военной форме. И там же их совместные фотки. На той самой поляне они и встречались. За эту связь после войны она могла головой поплатиться. Как минимум — отправили бы в Сибирь, в лагеря. Мел был первым, кому она всё это рассказала. Она попросила Мела разыскать деда, ну, моего отца то есть. Если жив, передать ему, что всю жизнь считала его своим мужем и оставалась верна ему, а если нет — просто посыпать землёй, взятой с места их встреч, его могилу. Вот такая вот история, дорогая Поэма. И теперь, — Ундина посмотрела на часы, — чтобы выполнить эту просьбу, мы с ним встречаемся через 20 минут у меня в гостинице, а завтра утром летим в Мюнхен.

Поэма стояла на Карловом мосту. Она взглянула на часы.

— «Через полчаса заканчивается день, который Ундина назвала волшебным, — подумала Поэма, — а ничего волшебного не происходит. Хотя, наверное, это и есть волшебство — прекрасный день в прекрасном городе. Красавец-мост, по которому, несмотря на поздний час, гуляют весёлые и счастливые люди. Становятся в очередь к одной из скульптур на мосту — потереть на счастье. Волшебство, наверное, и встреча с самой Ундиной. Волшебство — эта удивительная история, рассказанная ею. Они, верно, сейчас с племянником говорят-не наговорятся… Волшебство — это и есть каждый день, каждая минута этой прекрасной жизни. Просто это надо уметь видеть, — размышляла она про себя, — может быть, я избранная. Потому что способна замечать это Волшебство жизни и вкушать его до опьянения. Всё кругом — это волшебство. Восход солнца, сияние луны, вода, которую под тобой несёт Влтава. Но Ундина говорила, что сегодня особенный день…»

Поэма облокотилась на каменные перила моста. А потом… А потом произошло следующее: проходившие рядом итальянцы подошли к красивой девушке, расточая комплименты, и… опешили. Прямо у них на глазах она поднялась на перила и — стала исчезать, словно растворяясь в воздухе. Ещё мгновение — и её не стало.

Итальянцы, размахивая руками, подбежали к перилам, наклонились вниз. Девушки как ни бывало. Один из них схватился за голову и стал громко что-то в ужасе кричать прохожим. Те удивлённо смотрели на него и просто проходили мимо. Вероятно, не знали итальянского. А если бы и знали, всё равно решили бы, что итальянцы их просто разыгрывают.

Поэма тем временем почувствовала, что слилась с чем-то очень-очень родным и восхитительным, чем-то, вызывающим удовольствие и восторг, с чем-то, чего она ждала всю свою жизнь, чем-то, что взмахнуло крыльями и взлетело над мостом.

Над мостом, где прямо на камнях расположилась группа подростков, среди которых была девушка с удивительным голосом. Эта девушка брала аккорды на гитаре и пела Адажио Альбинони[2]. Она закончила петь, отложила гитару в сторону, посмотрела вверх, обеими руками помахала Поэме и сказала:

— Меня зовут Мелани. Твоё желание непременно исполнится!

Вслед за этим Карлов мост исчез. Поэма увидела гору, окружённую Фиолетовыми огоньками. Мало того, она увидела саму себя со стороны. Она знала, что один из огоньков, движущихся по горе, и есть она сама. Поэма всё это видела когда-то в детстве, во сне, после которого она проснулась и нашла переливающееся Фиолетовым светом перо на подушке. С ним она никогда не расставалась. А сон она помнила во всех подробностях. И даже музыку из этого сна. Это было Адажио Альбинони. Она всё помнила почти так, как будто всё это случилось наяву.

07.07.2007 года сон стал явью.

Микалоюс любил гулять в лесу. Его родители несколько лет назад переехали в Друскининкай. Его не останавливала ни гроза, ни гром, ни темнота, ни родительское наказание. Он всё равно убегал из дому и уходил каждый день в лес. Он любил слушать музыку леса. Он любил слушать грохотанье грома и шум дождя. А сквозь деревья он видел гору, охваченную Фиолетовыми огоньками. Каждый раз его видения сопровождались музыкой, которую он, затаив дыхание, слушал.

Вот и сегодня, когда он хлюпал по лесу после ливня, намочив ноги, прямо над ним на мгновение нависла огромная тень птицы, но этого мгновения хватило, чтобы он увидел её. От неведомой птицы, похожей на сокола с женской грудью, оторвалось перо и медленно стало опускаться вниз. Разноцветное перо над головой у Микалоюса как бы отряхнулось, обдало его росой. Микалоюс слизнул росинку с губы. Она была сладкая и обладала неповторимым вкусом. А потом он заснул. К Микалоюсу вновь явилось видение, но в этот раз — совершенно иное.

Музыка слышалась очень отчётливо. Вокруг него вырастали фантастические цветы, бушевало море, над которым проплывали облака, похожие на ладьи. Одна мелодия сменялась другой. А ещё над ним склонились ОНИ. ОНИ накрыли его прозрачным, отдающим Фиолетовым свечением покрывалом, нежно гладили его. А Микалоюс увидел себя со стороны, как он — в виде Фиолетового огонька — поднимается на гору Каф среди тысяч таких же огоньков, чтобы увидеть птицу, которая подарила ему перо.

В тот же день вечером Микалоюс Константинас Чюрлёнис зашёл в церковь и сыграл на органе свою первую мелодию.

Нота, краска, внеземные чувства… Вот из этого сочетания соткана волшебная, невесомая, прозрачная ткань, вызывающая эмоциональные землетрясения, словно извержения вулканов, успокоение и удовлетворение, дрожь и неудержимую тягу взлететь. Эта ткань парит над землёй, горами и морями, укутывает, обнимает, гладит, она принимает свет и обдаёт тебя дождём красочной музыки и ещё чем-то необъяснимым, а ты, подняв руки и голову вверх, стараешься обнять, обхватить это нечто, созданное посредством людей-проводников, но посланное ИМИ только для тех, кого ОНИ выбрали для этого, с которыми ОНИ в связи. Обнять и обхватить в чудовищном блаженстве — понять степень ИХ Любви. Настолько сильной, что, не удерживаясь в человеке-проводнике, она взрывается миллионами огней, которые — уже в свою очередь — пытаются зажечь огнём блаженства другие души, сотни, тысячи душ.

Истинно несчастны те, кто не способен почувствовать эту Любовь. Никто не знает, чем такие люди провинились. За что они лишены этого блаженства? Так и живут, понятия не имея ни о прозрачной, медленно полыхающей, иногда как пыльцу разбрызгивающей Фиолетовое свечение ткани, ни об истинной Любви...

Некоторым не удаётся раскрепостить себя, открыться перед Фиолетовыми огоньками. Это свечение может гореть небольшим, но стойким огоньком очень и очень долго, пусть даже и не превращаясь в пламя. Оно беспомощно только перед окрепнувшей властью Зла, которой поддалась душа или подпала под её влияние. Только тогда огонёк может затухнуть навсегда.

Дель прогуливался по Невскому проспекту Санкт-Петербурга. Он увидел Расоба. Как его называли, «большеголовый Расоб». Он был руководителем отдела в фирме, на которой какое-то время работал Дель. Однажды они даже чуть не подрались. Но Дель вовремя остановился, вспомнив, как Расоб коварно сдал в милицию своего коллегу. Там тоже была какая-то словесная перепалка. Потом Расоб толкнул парня, после чего швырынул пепельницу в окно, разнёс его вдребезги и, в довершение всего, исцарапал себе физиономию осколком стекла. Когда милиция застала такую вот картину, конечно, коллегу Деля забрали и завели уголовное дело.

Большеголовый Расоб с опущенными вниз несуразно длинными руками брёл прямо навстречу Делю. Увидев Деля, обрадовался, обнял, чуть не раздавив его своими ручищами, будто огромными лапами.

— Дель, Дель! Как я рад тебя видеть! Как живёшь? Целая вечность прошла с тех пор, как мы в последний раз виделись, — брызжа слюной, периодически высовывая непомещающийся во рту язык, он говорил и говорил, перепрыгивая с одной темы на другую. Рассказывал какие-то не связанные друг с другом истории. А потом, после небольшой паузы, вдруг взволнованно выдал: — Дель! Помоги мне! По старой дружбе!

 — «Тоже мне — друг нашёлся, — подумал Дель».

 — Я знаю, ты умеешь путешествовать во времени. Не может быть, чтобы об этом знали одни НАСРАТы. Там, где-то внизу, в своих норах они создают целые пункты сбора. На одном из них я с ними и познакомился.

 — А ты мимикрирующий НАСРАТ или настоящий? — бросил Дель.

В другое время Расоб, наверное, пошёл бы на скандал. Но тут он пропустил оскорбление мимо ушей, как будто оно не ему было адресовано.

 — Дель, они там сидят в белоснежных балахонах. Они уже одеваться начали… Они там придумывают всякие гадости, Дель! Я тебе всё расскажу, только помоги мне!

 — А как ты туда попал? — спросил Дель.

 — Ну как… Ну, предложили большие деньги. Я, правда, не знал, чем они занимаются.

 — И в путешествие во времени взяли тебя?

 — Ну да… Я же говорил, что мне в прошлое надо. А вот туда-то я попасть как раз и не могу, но клянусь, Дель, я в их грязных делах не участвовал. Я сбежал.

 — Почему? — усмехнулся Дель.

 — Мне стало страшно, что когда-нибудь придётся отвечать. Да и меня они за своего так и не признали. Заставляют прислуживать.

 — Вот это уже ближе к теме, — подумал Дель.

 — Мне надоело, НАСРАТы проклятые! И мне ещё у них в прислугах ходить. Надоело! Дель, помоги мне попасть в прошлое. Ну, помоги! — у Расоба теперь вместо слюны изо рта начала капать грязная пена. — Ты, наверное, слышал эту историю? У меня жена выбросилась с балкона. Всем сказали, что это был психоз. Да не было никакого психоза! Это я её довёл. Дело в том, что пока я не смогу изменить что-то в прошлом и предотвратить её смерть, мне придётся дальше прислуживать НАСРАТам. Помоги, Дель!

 — Ты же сказал, что сбежал от них?

 — Да куда же я денусь? Всё равно найдут. Контракт у меня с ними. А чтобы его расторгнуть, мне нужно изменить прошлое.

 — Расоб, не могу, — серьёзно сказал Дель, — я правда не знаю, как тебе попасть в прошлое и там что-то поменять. Вернее, попасть-то можно. Это ты и без меня можешь сделать. Но изменить ничего нельзя.

 — Жаль, Дель. Жаль, что ты не можешь мне помочь. Вернусь-ка я к НАСРАТам. Всё равно ведь найдут. Вернусь, попробую отработать контракт.

 — Иди, Расоб, иди! И денег заработаешь!

Расоб опять не ответил на издёвку. Отошёл в сторону. Приподнял канализационный люк. Залез в дыру. Задвинул крышку за собой изнутри.

Stephen Wolf