Роман Полански получил награду
«Лучше поздно, чем никогда», - сказал 78-летний режис…
Море, это ты меня разбудило? Это ты не хочешь, чтобы я спала? Наверное, ты сердишься, что в далёком прошлом, когда я писала свои картины в моём любимом городе, я посвящала их тому далёкому морю, но не тебе.
Акт второй. Монолог пьяного Зу
На сцене двуспальная кровать. На ней сидит Зу с бокалом в руках. Галстук развязан. Пиджак лежит рядом. Верхние пуговицы рубашки расстёгнуты. Прожектор освещает только Зу. Остальная часть сцены во тьме.
Алия, любимая моя Алия! На чём же я остановился?.. Ах да, на том, как попал на атомную электростанцию. Вернее не на саму станцию — к тому времени там мало что от неё осталось… Итак, я услышал рычание… Давай всё по порядку.
Наверняка ты никогда не слышала о том, что в Советском Союзе на одной из атомных электростанций была секретная лаборатория. Они там скрещивали хромосомы человека с хромосомами крысы и павиана. Ну, ты знаешь, павианы — это такие смешные, но довольно агрессивные обезьяны с пышной гривой. Они то и дело гримасничают, визжат и толкают друг друга — это у них общение такое.
А крысы ведь могут выдержать немалую радиацию! Так вот, учёные захотели получить новых существ — для этого они опыты и ставили. Захотелось им, понимаешь, чтобы их питомцы были очень сильными, выносливыми, да ещё чтоб радиация им была нипочём. Но это всё цветочки, самое главное — эти существа должны были беспрекословно делать всё, что им велено. Дашь команду с пункта — тотчас исполняют.
Задумка была — использовать их, если атомная война начнётся. Время-то было советское, холодная война! Эксперимент этот назвали НАСРАТ. Знаешь, что это значит? Навигационная СтРАтегия и Тактика.
Так вот, вывели из пробирки этих «человекопавианокрыс» и давай их облучать со страшной силой. Мало того, их гоняли до седьмого пота, сутками спать не давали. В этих опытах большие группы учёных участвовали. Всякие там тесты делали без конца.
Ты ужаснёшься, Алия, если узнаешь, чем закончился этот долбанный… ой, извини, я обещал не ругаться… всё, в последний раз… эксперимент. Или вернее, к чему он привёл. Понимаешь, что произошло? Из-за этого эксперимента произошёл очередной «выброс» Зла. Да ещё какой! Что ты спрашиваешь? Нет, ну конечно, никто не хотел этого. Просто не уследили, а когда заметили, всё уже из-под контроля вышло.
Оно ведь, Зло это самое, всегда рядом с нами. И при первой же возможности даёт о себе знать. Сперва осторожно. Как бы невзначай прицеливаясь, прикидывая, как лучше удар нанести. А когда определит, что самое время ударить — вот тогда и пускает глубокие разрушительные корни в душах людей.
Не закончили они свой эксперимент. Ты, конечно, слышала про Чернобыльскую аварию. А знаешь, что там на самом деле случилось? Наверняка, не знаешь.
Эта сверхсекретная лаборатория находилась как раз рядом с четвёртым блоком. Даже сами сотрудники станции не знали толком, чем занимаются в засекреченном отсеке. Там-то и создавались существа, которых прозвали НАСРАТами.
Их тщательно охраняли, но ночью, 26 апреля 1986 года, одна из этих тварей вырвалась из клетки и освободила остальных. А наплодили их к тому времени тьму-тьмущую!
Помнишь, я тебе говорил, что у этих существ были гены крыс? А крысы ведь плодятся со страшной скоростью! Так вот, эти «человекопавианокрысы», вырвавшись на свободу, стали крушить всё, что попадалось им на пути. Некоторых сотрудников электростанции они попросту разорвали на части. Хозяева (учёных, которые участвовали в эксперименте, во всех документах так и называли — Хозяева) дали сигнал «Остановиться!», но было уже поздно — одно из существ уже успело что-то натворить с реактором, вот тут-то взрыв и грянул. А вот почему существа вышли из повиновения, остаётся для всех загадкой.
Насколько я знаю, они были под постоянным контролем Хозяев. И любая их команда всегда точно выполнялась. Опыты уже почти закончились, а тут грянула авария. И всё пошло насмарку. И самое интересное, выяснялось, что об этом эксперименте знал очень узкий круг людей в руководстве Главного Разведывательного Управления.
Сама понимаешь, как им не хотелось, чтобы просочилась хоть малейшая информация о настоящей причине аварии. Учёным в Советские времена платили мало, но участники этого эксперимента получали очень высокие зарплаты. Им запрещали до окончания эксперимента выходить из лаборатории. А после взрыва и об учёных, и об их подопытных просто «забыли». Их всех вместе захоронили в саркофаге, которым накрыли реактор. Учёных-Хозяев, НАСРАТов, да и некоторых сотрудников АЭС, которые после взрыва, пытаясь спастись, случайно оказались в лаборатории — их всех заживо погребли.
Этих самых сотрудников АЭС сразу объявили погибшими во время аварии, а семьям Хозяев разослали уведомления, мол, погибли люди, выполняя особо важное государственное задание. Им даже Звёзды героев Советского Союза дали — посмертно.
А ведь захороненные под саркофагом выжили. Не все, конечно. Там даже создалось некое подобие социума, где каждый житель занимает своё определённое положение в общественной иерархии. Сейчас под саркофагом живут Хозяева, Склизняки, НАСРАТы и Посторонние. На самой вершине находятся Хозяева. С ними мне познакомиться не удалось, не успел, потому что просто пора было уносить ноги.
Говорят, они до сих пор как-то связаны с бывшим ГРУ — вернее с теми, кто отвечал за эксперимент. Где-то между НАСРАТами и Посторонними находятся Склизняки. Откуда они там взялись, никто не знает. Представляешь, Алия, полые Склизняки! Внешне они всё-таки не так отвратительны, как НАСРАТы, хотя зрелище тоже не из приятных. Они — склизкие! А после того, как проползут, оставляют след как дождевые черви. В иерархии они занимают место чуть выше НАСРАТов. Так же, как НАСРАТы, вечно пытаются угодить Хозяевам и на всё готовы ради этого. А вот на Посторонних Склизняки смотрят свысока, порой даже с презрением, считая тех просто неудачниками и юродивыми. НАСРАТов они не любят, но побаиваются, поэтому свои недобрые чувства к ним стараются открыто не показывать.
А НАСРАТов-то несметное количество! Это шестипалые существа с густой гривой, налитыми кровью глазами, с мордой и клыками павиана. А их вечно открытая пасть пенится слюной. Тело у них как у человека, только всё в шерсти и с мерзким крысиным хвостом. Проворные, страсть! Могут в любую щель пролезть. А уж как сообразительны, когда дело касается денег! А агрессивные какие! С ними только силой сладить можно, и только Хозяев они слушаются: увидят Хозяев — приседают, заискивая трутся об их ноги, лижут пятки. А перевернутся на спину, дрыгают всеми шестью лапами — это они так восторг выражают.
Но это они так только с Хозяевами себя ведут. А всем остальным с ними опасно встречаться. Клыки у них такие мощные, что они ими длинные подземные ходы прогрызают. А умишка-то не хватает. Им лишь бы пожрать да размножаться.
А ещё, Алия, под саркофагом живут Посторонние. Это бывшие сотрудники АЭС себя так прозвали. Их с каждым днём становится всё меньше и меньше. Туго им приходится — НАСРАТы издеваются над ними как могут. То ловят и играют, как кошка с мышью, то выставляют на посмешище, а то и просто сжирают. Хозяевам нет дела до Посторонних. Действительно, что с них возьмёшь, с юродивых… Про Хозяев знаю одно — они совершенствуют компьютерное управление. Самое интересное, что кроме НАСРАТов, особо счастливых под саркофагом нет. Они же получили огромную дозу облучения, вот и счастливы в своём неведении.
Хозяева теперь никуда с пункта управления не денутся. Они прекрасно понимают — малейшая ошибка в системе, и они уже не хозяева, а жертвы. Убежать не получится. Хозяев тут же разорвут их же собственные существа.
Склизняки живут в постоянном страхе. Находят отдушину, когда собираются все вместе в своих полых сообщающихся сосудах, с опаской, оглядываясь по сторонам — как бы где что не рухнуло (сосуды-то стеклянные, хрупкие и прозрачные).
Только НАСРАТы, которыми руководят голые инстинкты, довольны жизнью. Всё, что им нужно, они имеют. Все потребности удовлетворяются с лихвой. Чувства, переживания, какие-либо эмоции у них начисто отсутствуют.
Да и ещё кое-что. Хоть НАСРАТы и примитивные, но иногда проявляют завидную смекалку. Они создали нечто совершенно невероятное. Каким-то образом через прорытые ими подземные ходы они могут преодолевать колоссальные расстояния, выбираясь наружу в любой точке земного шара. Да-да! Они путешествуют во времени! Их наблюдали в России в 1918 году, в Германии — в 1933. Их потайные ходы обнаружили недалеко от рухнувших нью-йоркских небоскрёбов. А ещё, Алия, Склизняки в определённых обстоятельствах научились мимикрировать под НАСРАТов. Я тоже там, на бывшей АЭС, научился мимикрии. Научился мимикрировать, правда — только под Склизняков. Под НАСРАТов как-то не захотелось… Очень уж омерзительны! Да, Алия, именно благодаря мимикрии мне и удалось бежать из всего этого кошмара. Но, похоже, до конца я так и не научился этому. Потому что один из НАСРАТов распознал во мне мимикрирующего Постороннего и умудрился вырвать мне глаз. Теперь я полуслепой, Алия… А ведь я всегда любил только тебя… Даже портрет твой написал когда-то, помнишь? А теперь ты меня не узнаёшь. Потому что я уже не знаю, в каком времени и пространстве нахожусь, да и кто я на самом деле…
Зу ложится прямо в одежде на кровать и засыпает…
Занавес.
14
Алию охватило какое-то щемяще-тоскливое чувство, некое ненавязчивое беспокойство. Сон пропал. Совсем… Три часа ночи.
— «Я вроде бы никогда бессонницей не страдала».
Какое-то непонятное состояние окутывает необъяснимой тревогой. Приторно-сладкое неприятное ощущение не даёт спать и вызывает тревожные мысли.
— «Оно будто пронизывает меня своими острыми иголками» — вдруг пронеслось в голове Алии.
Она в очередной раз перевернулась с боку на бок. Потом вздохнула, встала, выпила воды и вышла на балкон. Над Хайфой висела чарующая луна.
— «Так сегодня полнолуние! Потому и не спится, — подумала она, — странно, ведь раньше со мной такого не бывало. Средиземное море сегодня отражает свечение луны необычным, но до боли восхитительным цветом. Фиолетовые переливы манят к себе с неземной силой. Шум прибоя… Он меня всегда убаюкивал. А сегодня вдруг разбудил.
Море, это ты меня разбудило? Это ты не хочешь, чтобы я спала? Наверное, ты сердишься, что в далёком прошлом, когда я писала свои картины в моём любимом городе, я посвящала их тому далёкому морю, но не тебе. И свою последнюю картину я тоже посвятила не тебе. Не обижайся, ведь то море, в которое я безнадёжно влюблена, такое же родное для тебя, как и для меня. В нём я словно вижу твоего брата.
Я уехала, навсегда покинув башню, которую море продолжает сторожить, наверное, именно тогда я потеряла способность писать картины. Тебя я тоже люблю, но как-то по-другому. Поэтому не обижайся на меня, ведь сейчас ты у меня одно-единственное. Тем более что теперь и ты научилось светиться для меня Фиолетовым светом. Вернее, ты умело это всегда, просто не знало, что мне это так часто нужно. Я знаю, ты не в обиде, ты просто хотело сделать мне что-то доброе и приятное, да? У тебя получилось. Спасибо!»
Алия помахала рукой морю, вернулась в спальню, зажгла свет. Она села в кресло, её взгляд остановился на двух картинах, которые висели прямо перед ней. Эти картины подарил ей Зу. С одной картины на неё смотрела она сама, только совсем юная, а на другой было изображено знойное солнце. Вся картина пылала ярко-жёлтыми красками: на песке, сотни лет не видавшем дождя, притаилась одинокая покинутая лодка. А где-то очень-очень далеко еле заметно виднелось море.
Портрет, на котором была изображена Алия, Зу подарил ей на двадцатилетие, с лаконичной надписью «Люблю». А пейзаж он принёс в день её отъезда и надписал так: «Это — моя жизнь. Алие на память».
Она почему-то вспомнила детство. В памяти всплыло, как они всем двором пошли смотреть только что вышедший на экраны фильм «Ромео и Джульетта». Он шёл в летнем кинотеатре на бульваре. С самого начала фильма Зу громко смеялся, дурачился, пошло шутил. На него постоянно шикали и делали замечания, а его это ещё больше раззадоривало. А потом... А потом он затих. Тогда только Алия, которая сидела рядом с ним, мельком взглянув на него, увидела заплаканное лицо Зу. Когда фильм закончился, он вскочил с места и убежал.
Точно такое же растерянное выражение лица было у Зу, когда он провожал её в Израиль. Он, правда, не плакал, просто молча смотрел ей вслед. Взгляд у него был совершенно потерянный. Казалось, что он хочет очень многое сказать, но не в силах сделать это. А Алия всё же это услышала. Она услышала абсолютно всё, что он хотел сказать. От его обычной язвительно-грубоватой манеры не осталось и следа.
Наверное, именно в такие минуты Гипсовый человек, наделённый Фиолетовой энергией, становится самим собой — без тени притворства. По Фиолетовому свечению можно прочесть его мысли и самые разнообразные чувства — от почти видимых, до самых скрытых. С одной стороны, почувствовать огромную, просто с ног сшибающую эмоциональную силу, а с другой — полную беспомощность перед малейшими жизненными перипетиями.
15
Если бы кто-то однажды сказал Поэме, что она когда-нибудь станет дипломатом, она бы ни за что не поверила. Её всегда сильно влекло к литературе и музыке. Поэма с детства писала стихи. Потом, повзрослев, рассказы. А после, уже в юношеском возрасте, «заболела» джазом. Как у истинной бразильянки, у неё была врождённая любовь к музыке. А как ей нравилась самба! Она танцевала её ещё ребёнком, приводя в умиление родителей. Родители Поэмы, весьма состоятельные люди, тоже были далеки от дипломатии. Когда после двоих сыновей родилась смуглянка-дочка, её отец, довольно известный в Рио-де-Жанейро драматург, сразу согласился с предложением брата (не менее известного поэта) назвать дочку Поэма.
На факультет драматургии Театральной академии Рио Поэма поступила без особых трудностей. Ещё бы, всех экзаменаторов она знала с детства, ведь они были друзьями её отца и постоянно бывали у них на огромной вилле на нескончаемых весёлых вечеринках.
Поэма с удовольствием изучала драматургию. Только вот актёрское мастерство ей никак не давалось. Дело в том, что Поэме всегда проще было писать, чем разговаривать. Поэтому многие считали её замкнутой и даже несколько странноватой, что, отчасти, было правдой. Она не участвовала в громких спорах, не сплетничала с подругами. Больше слушала, чем говорила. Что само по себе в празднично-весёлой Бразилии, где все больше стараются жить сегодняшним днём, выглядело, по меньшей мере, необычно.
Только очень близкие знали, что за этой замкнутостью скрывается красочный, эмоциональный, необъятный мир, который порой проявлялся, когда Поэма слушала Кейта Джаррета[1]. Лицо её преображалось. Обычная насмешливость переходила в блаженство. Она замирала. И горе тому, кто смел прервать эти минуты счастья. Тогда она становилась резкой, даже иной раз грубой.
После нескольких неудач на актёрском поприще Поэма, ничего не говоря отцу, ушла из академии и подала документы в университет на факультет философии. Отец, когда узнал об этом, просто развёл руками.
— Если считаешь, что так будет лучше — дерзай.
Лишь окончив университет, Поэма поняла, что с её профессией работу по душе будет найти непросто.
Тогда она поступила в Академию дипломатии.
— «А почему бы и нет? — думала она, — буду разъезжать по разным странам. Работать и писать».
С отличием закончив академию, Поэма проработала пару лет в посольстве Бразилии в Вашингтоне. Всё бы хорошо, только с личной жизнью у неё как-то не ладилось. Был у неё друг в студенческие годы, с которым она прожила несколько лет. Но он вляпался в какую-то неприятную историю с наркотиками, задолжал огромную сумму. А когда мафия прижала его окончательно, обчистил банковский счёт Поэмы и исчез. После этого Поэма была крайне осторожна в выборе мужчин, которые крутились вокруг неё в огромном количестве. Красивая смуглянка , притягивала их, как магнитом. Было у неё несколько мимолётных романов, которые, едва начавшись, заканчивались одним и тем же — она отвергала всех кавалеров. Отношениям, видимо, мешал её независимый характер, а может, горький опыт студенческих лет.
У Поэмы была мечта. Когда-нибудь поселиться на берегу океана на отдалённой фазенде — одной или, может быть, со своей собакой. Вот там она была бы совершенно свободна. Наедине со своими мыслями. Со своим миром. С музыкой Кейта Джаррета и Яна Гарбарека[2].
Когда бразильского посла, перевели из Италии в Венгрию, Поэму, конечно не без участия отца и дяди, вместо него отправили послом в Италию.
Дед Поэмы был итальянцем и после прихода Муссолини к власти эмигрировал в Бразилию. Он всегда старался говорить с ней по-итальянски. Поэтому итальянский она знала не хуже португальского.
Поэма знала о Европе лишь понаслышке, и как же она обрадовалась, когда окунулась в совершенно другой мир! Было от чего прийти в восторг, а что-то ей казалось скучным. Как ни странно, но иногда ей не хватало праздной бразильской жизни. Но сказать, что она сильно от этого страдала, было бы неправильным.
Поэма с удовольствием путешествовала на автомобиле. В выходные она, как по расписанию, отправлялась в путешествие по Италии. А в праздники бывало и дальше — в Испанию или почти родную Португалию. Ознакомившись с югом Европы, Поэма стала задумываться и о новых маршрутах, ведущих на север.
Stephen Wolf
