Поскольку женщина не могла выступать в общественном месте, защищать Аспазию взялся сам Перикл.

То ли Перикл терял в это время власть и авторитет, то ли годы сделали его сентиментальным, то ли были другие причины, но Плутарх и другие говорят, что Перикл, против обыкновения, был крайне взволнован, и, вероятно, менее красноречив, чем обычно. Наверно, он понимал, как трудно опровергать, по сути, философские воззрения своего учителя, и от бессилия заплакал. Никто не видел Перикла плачущим: «он бы не пролил столько слез, если бы речь шла о его собственной жизни», — не без ехидства подметил Эсхил. Возможно, судьи расчувствовались, когда увидели, как плачет этот отважный полководец и государственный муж, который всегда казался образцом сдержанности и самообладания. Плакать у греков не считалось зазорным, у Гомера даже герои плачут, не скрывая своих слёз. Но то слёзы героев, для которых плач почти космическое действо, а здесь плачет аристократ по происхождению и по манерам, человек, избегавший публичных проявлений своих чувств. Приходится допустить, что Аспазия была для него очень дорога, и он не мог допустить, что её подвергнут наказанию.

Аспазию оправдали, возможно, свою решающую роль сыграли как раз слёзы Перикла. А судьи, оправдав Аспазию, могли вволю посмеяться уже на Гермиппом, в непосредственности чувств греков не упрекнёшь.

И после суда бесконечная череда комедийных пьес продолжали высмеивать Аспазию как распутную и продажную женщину, но исход суда должен был обрадовать Аспазию не меньше Перикла. Ведь ей грозило изгнание, если не смерть. А у неё было уже несколько дочерей, которым она дала имена муз, и сын Перикл, получивший имя своего отца.

После суда Аспазия несколько смирилась с ролью супруги-затворницы, шумные философские пиры в их доме больше не устраивались, хотя, скорее всего, наедине с Периклом, продолжала обсуждать государственные вопросы и даже давала советы. История же донесла до наших дней такой факт. Когда Сократа полушутливо-полусерьезно спрашивали, как воспитать хорошую жену, он без тени сомнения отвечал: «Об этом гораздо лучше расскажет Аспазия!». Аспазия в качестве жены, становилась, по словам великого греческого мудреца, образцом для подражания.

Враги изнутри, а ещё больше извне (прежде всего спартанцы) не могли не воспользоваться тремя процессами против Перикла и, не напомнить всем, что Перикл был из рода, над которым довлело проклятие Килонова греха, начали против него борьбу. Со всех сторон на Перикла сыпались советы, обвинения, насмешки (пожалуй, только Аспазия оставалась единственной отдушиной): «многие друзья приставали к нему, многие враги грозили и обвиняли его, хоры пели насмешливые песни, чтобы его осрамить, издевались над его командованием, называя его трусливым и отдающим отечество в жертву врагам». Перикл не сдавался и многие афиняне, которые до этого со злорадством смотрели на униженность высокомерного аристократа, встали на его сторону. Но судьба – трагический Рок – не могла уже остановиться, продолжая наносить ему удар за ударом.

Сначала, когда Перикл снарядил полтораста кораблей и сам взошёл на триеру, произошло солнечное затмение. Видя ужас и растерянность людей, Перикл попытался успокоить их. Он накрыл своим плащом кормчего и спросил окружающих: «неужели в этом есть какое-нибудь несчастье или они считают это предзнаменованием какого-то несчастья». Все согласились, что ничего необычного в этом нет, но вряд ли они успокоились, вряд ли отказались от мысли, что это грозное предзнаменование и оно направлено против Перикла. Флот под командованием Перикла выступил в поход, добился успехов, на церемонии погребения погибших воинов, Перикл произнёс свою знаменитую «погребальную речь» во славу афинской демократии (об этой речи чуть ниже). Но недовольство Периклом, несмотря ни на что, постепенно обретало всё большие размеры. Уже вскоре народ стал голосовать против Перикла, он был лишён должности стратега, и на него был наложен денежный штраф.

Ещё один удар – вдруг? На Афины обрушилась чума. Конечно, это «вдруг» имеет свои объяснения, начиная с перенаселенности, скученности и санитарных условий, в которых жили люди. Но, в то же время, трудно отрешиться от восприятия происходивших событий как Рока, который безжалостно наносит «вождю демоса» один жестокий удар за другим (то ли за Килонов грех, то ли за высокомерие, то ли за святотатство, то ли за не принятую в эту эпоху любовь к женщине, то ли вообще без видимых причин).

Приведём, описанную Фукидидом картину чумы в Афинах, чтобы яснее представить себе происходящее:

«Умирающие люди лежали друг на друге, где их заставала гибель, или валялись на улицах и у колодцев, полумертвые от жажды. Сами святилища вместе с храмовыми участками, где беженцы искали приют, были полны трупов, так как люди умирали и там. Ведь сломленные несчастьем, люди не зная, что им делать, теряли уважение к божеским и человеческим законам. Все прежние погребальные обычаи теперь совершенно не соблюдались: каждый хоронил своего покойника как мог. Иные при этом доходили до бесстыдства, за неимением средств (так как им уже раньше приходилось хоронить своих родственников). Иные складывали своих покойников на чужие костры и поджигали их, прежде чем люди, поставившие костры, успевали подойти; другие же наваливали принесенные с собою тела поверх уже горевших костров, а сами уходили». Фукидид описывает и то, как протекала болезнь и каковы оказывались её последствия. Сначала сильный жар, покраснение и воспаление глаз. Глотка и язык становятся кроваво-красными, а дыхание – нерегулярным и зловонным. Затем – насморк и хрипота, а после того как болезнь переходит на легкие, - сильный кашель. Больных мучили неутолимая жажда, кошмары и бессонница. Умирали они на седьмой или девятый день. А кто переживал этот срок, позднее умирал от истощения, когда болезнь распространялась на брюшную полость. И даже у выживших следы страшной болезни оставались на всю жизнь; они лишались пальцев рук и ног, половых органов, а иногда и зрения. Многие теряли память».

Смерть не обошла стороной и семью Перикла. Он потерял многих близких родственников и множество друзей. Сначала умерла его сестра, затем оба сына от первого брака, первым Ксантипп, вечно нападавший на Перикла, а через восемь дней второй сын – Парал. Перикл старался не терять твёрдости, но когда хоронил младшего сына не смог удержаться и вновь разрыдался, второй раз в жизни. В живых остался только сын Перикла и Аспазии, носивший имя отца, но по афинским законам не считавшийся афинянином. Когда-то, по инициативе самого Перикла, был принят закон, согласно которому полноправным гражданином афинского полиса считается только то, у кого родители афиняне. Теперь этот закон ударил по сыну самого Перикла от любимой женщины.

Только много позже, когда оба старших сына Перикла погибли от чумы, Периклу пришлось лично просить афинское собрание признать законным его сына от брака с Аспазией, ведь его роду грозило исчезновение. Суд внял доводам Перикла (плакал ли он в этот раз?), но вряд ли это обрадовало стареющего Перикла, слишком мало осталось душевных и физических сил.

Постепенно волна народного гнева спадала, Перикла снова избирают в коллегию стратегов, но и сам он уже не тот, и демос уже другой, а их взаимная связь уже значительно ослаблена. Вскоре запоздалая волна эпидемии, достала и Перикла. Последний удар Рока был не столь суровым, наверно, поскольку сам Перикл был сломлен. Болезнь протекала относительно легко, Аспазия пыталась его лечить всеми доступными ей средствами. Даже повесила ему на шею амулет, который Перикл, ещё пытаясь улыбаться, показывал посетителям. Вокруг него собрались самые близкие люди, они пытались не только поддержать его, но и напоследок воздать ему должное: «Какой великий человек нас покидает! Дела его пребудут в веках. Он сделал Афины первой державой Эллады, укрепил народовластие, украсил город прекрасными зданиями, одержал множество побед на суше и на море». Перикл слушал молча и уже перед самой смертью вдруг (вдруг?!) прошептал: «Вы забыли о самом главном... Никто из афинян не надел по моей вине траурной одежды».

Невольно вспоминаю надпись, которая когда-то потрясла исследователя Древнего Египта: «Из-за меня ни один человек не провел ночь без сна». Потрясла и меня, когда я об этом прочёл, и тогда я подумал, что, пожалуй, это признание совершенно не греческое, греки не стали бы гордиться подобным. Но, парадоксальным образом эти слова через столетия, а может быть, через тысячелетие, перекликаются со словами умирающего Перикла. В неэвклидовом пространстве культуры, даже там, где всё кажется диаметрально противоположным, вдруг обнаруживаются точки соприкосновения.

Возможно, по той причине, что культура человека, это продолжающееся во времени высвобождение из человека как природного существа, того, что получило определение как «человеческое, слишком человеческое»...

Остаётся просто перечислить некоторые факты, как в последних титрах многих современных фильмов.

Почти сразу после смерти Перикла, Аспазия (ей уже лет 45) связала свою жизнь с Лизиклом, продавцом скота, которого называют её учеником. Вскоре он стал прекрасным оратором (уроки Аспазии?!) и подобно Периклу, стал стратегом. Но не прошло и года, как Лизикл погиб в одном из сражений

Перикл-младший вошёл в коллегию стратегов, участвовал в блестящей победе над спартанцами в морской битве при Аргинусских островах. Позже его казнили в числе других стратегов, только за то, что не все трупы погибших в этом сражении афинян, были выловлены из бушующих волн и погребены в земле.

Семью годами раньше был казнён Сократ. 399 год, в некотором роде завершение блистательного V века. Века могущества и величия Афин.

Аспазия уехала из Афин и пережила и последнего мужа, и сына. Что стало с ней впоследствии неизвестно. По некоторым источникам она дожила до 70-ти лет. До возраста, в котором был казнён Сократ.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Всегда относился с симпатией к феминисткам, уверен, что цивилизация многим им обязана, сам нередко называю себя феминистом. Но, думаю, в некоторых вопросах феминисты с водой выплеснули ребёнка.

Не считаю, что природа провела жёсткую демаркацию между мужчиной и женщиной, тогда мы не видели бы целую россыпь мужеподобных женщин и женоподобных мужчин, чуть более женоподобных, чуть более мужеподобных, чуть-чуть более, чуть-чуть менее, и т.д. Только культура, прежде всего, традиционная культура, развела их на полярные позиции. И закрепила жёсткие роли. Спасибо феминистам, что не только просветили, но и что-то поменяли в человеческих отношениях. Но…

Пусть культура, вслед за природой, подвела нас к огромному разнообразию мужских и женских ролей. Подчеркну мужских и женских ролей. Они могут быть очень разными, могут быть устойчивыми, а могут быть подвижными, могут меняться от века в век, от индивида к индивиду, от ситуации к ситуации. Во всех случаях, речь идёт о множестве как мужских, так и женских ролей.

Но, на мой взгляд, за женщиной, особенно в обществах сохранивших патриархальный уклад жизни, практически сохранена только одна легитимная роль – жены, матери, хранительницы семейного очага (возможно, следует добавить полулегитимную роль любовницы). Достаточно сделать «рентгеновский» снимок современной азербайджанской семьи, чтобы убедиться как тесно разным женщинам в различных ситуациях жизни в границах предоставленной ей всего одной роли.

Но как предоставить женщине это множество женских ролей? Не знаю. Готовых рецептов у меня нет. Только вопрошание, которым и делюсь.

И признание в том, что мне очень по душе то, что произошло между Периклом и Аспазией. Что не сводится ни к кухне, ни к пьедесталу. Даже постель скорее вторична. Только гостиная, где остаются два человека, отгородившись от остального мира. Он может быть усталым и измученным. Над ним могут смеяться, его могут оскорблять. Она может использовать «тонны» белил и всё равно выглядеть как в клоунской маске. Над ней могут смеяться еще сильнее, чем над ним, ещё злее, ещё безжалостнее. Но у них есть возможность остаться вдвоём. И обсудить, как встретить во всеоружии мир, с которым он встретится завтра. Такой шумный, яростный, беспощадный. Или ничего не обсуждать. Просто молча сидеть вдвоём, отгородившись от остального мира.

Можно ли назвать то, что произошло между Периклом и Аспазией гражданским браком? Или следует назвать как-то иначе? Какая разница. Приходится только сожалеть, что цивилизация не подхватила то, что произошло между ними. Не нашла для этого легитимные формы.

Подобно тому, как она нашла легитимные формы для демократии, которую открыли те же древние греки.

Рахман Бадалов

Kultura.Az

Часть I

Часть II

Часть III

Часть IV

Часть V