Батончик для фрау - Интервью с порно-актрисой Вероникой Мозер, которая обожает поедать экскременты
Как возникла эта особая страсть? Всё началось с того, что мой…
Балет – вершина танца, его апогей, за которым начинается свободное плавание, полет в открытый космос постмодерна. Возможно, это возвращение к первобытному синкретизму, но это и поиск новых путей выражения.
Разгневанная бабуля, вынужденная в поисках сына зайти в Зеленый театр, натыкается на нестерпимое зрелище: выстроенные в ряд слегка одетые девицы, машут ногами. На возмущенный вопрос, оскорбленной в лучших чувствах матери, режиссер отвечает: «Это же балет!» «Ааа… балет…», – с пиететом ретируется Гайнана.
У пока еще не выродившегося экс-обывателя советского пространства, слово «балет» все еще ассоциируется с классическим русским балетом, превратившимся в определенный стереотип, оперенный белыми пачками. Но современное искусство, как известно, ломает все привычные стереотипы. Хорошо это или плохо – судить сложно, но то, что мир является свидетелем этой ломки – отрицать нельзя. Но насколько мы являемся частью этого мира?
Хореография, вышедшая за рамки французской терминологии, созидающая на грани возможностей человеческого тела; пластика, творящая вне рамок, не знающая рамок, ищущая рамки, чтобы их преодолеть – вот катехизис современного танца, и все это можно было лицезреть, на выступлении Battery dance company 12 марта, в театре Музыкальной комедии.
Не хотелось бы разбавлять свое повествование ложкой дегтя, но придется. Когда дипломат посольства Америки, организовавшего представление, со сцены, очень неплохо справляясь с ролью конферансье (значит, без хлеба у нас не останется), обращается к публике на туземном языке, чтобы быть понятым – это нормально. Но, когда в ответ в зале после троекратной просьбы отключить мобильные, не фотографировать и не светить прожекторами, продолжают раздаваться звонки, вспыхивает вспышка и гуляют слепящие лучи камер – это анормально!
Первая постановка, обозначенная в программе, как «Notebooks», прошла под сенью висячих в воздухе испещренных записями листов и воспринималась зрителем с большим напряжением, судя по жидким аплодисментам. Оно и понятно – обывательский глаз не привык к профессионализму танцоров и к столь нестандартным решениям в области пластики. Люди-письмена оживляли в движениях узнаваемые ритмы латинской Америки, Африки, греческие мотивы. Вот где фольклор нашел свое лучшее применение – в симбиозе с классикой, наполнив привычные формы новым содержанием.
«Shell games» – так называлась вторая зарисовка, наиболее синкретическая из всех, вся пронизанная символами урбанистической культуры. Испокон веков звучащий протест против нивелировки личности, на этот раз прозвучал в пластической форме, помноженной на пантомиму. Танец, плюс фон в виде видеограммы, символизирующей макула-культуру, подавляющую индивидуальность, всасывающую в себя тьму тем людских душ и зомбирующую их. Подлинное искусство, попираемое поп-культурой, и поиск одинокой Личностью путей, чтобы достучаться до ближнего, приобщиться к нему. Поистине: «люди понимают лишь те страдания, от которых умирают» – афоризм Альфреда Мюссе. Личность всегда умирает, чтобы быть понятой. А если не умирает, то ее убивают. Сцена, когда толпа поднимает на руки отверженную Личность, напоминала символическое вознесение Христа. Смерть Христа явилась началом новой эры в истории. Смерть Личности в спектакле открыла путь в сердце другой.
Сказано: «если зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода». И продолжение перфоманса соответствует библейской истине: поверженная возвращается к жизни через Любовь. Кстати, в этой сцене зарождения любви была масса почти мистически-пластических совпадений с великолепной постановкой режиссера национального театра пантомимы Бахтияра Хани-заде «Ешг», в которой актеры–чернильные капли мастерски изображали любовную лихорадку, используя те же выразительные средства.
Заметим, что эта зарисовка, включавшая несколько разносюжетных линий, заканчивается под дружные аплодисменты публики, изображающей счастье, и внезапно обнаруживающей свое зеркальное отражение на экране сцены в виде рукоплещущих мультяшных (но чернобелых! Толпа может быть только серой!) обезьянок, козочек, барашков, слоников... Как говорится, без комментариев!
Балет – вершина танца, его апогей, за которым начинается свободное плавание, полет в открытый космос постмодерна. Возможно, это возвращение к первобытному синкретизму, но это и поиск новых путей выражения. Помнится, как однажды на концерте Дениса Мацуева в Филармонии, я наблюдала, как «барабанщик» (так его окрестила сидящая по-соседству и машущая букетом экспансивная особа), пресытившись собственными виртуозными пассажами на ударнике, принялся извлекать звуки из всего, что в прямом смысле попадалось под руку. Последней точкой оказался пол. Подобным извлечением «звука» из тела можно назвать современный танец. Возможно, это разложение, примитивизация, возвращение по спирали к истокам. Но такова логика эволюции, такова неумолимость физического мира и неизбежность второго закона термодинамики... Но до тех пор, пока искусство несет в себе катарсический заряд, пока оно не самоудовлетворяется в собственной эстетике и не теряет воспитующего значения – оно будет жить, и находить новые формы реализации, преодолевая кризисы. И вот где проявляется мудрость стратегии развития культуры в Азербайджане: ведь с нашим засильем национализма в культуре, кризис в танцевальном искусстве не наступит никогда! И вот когда, Запад, пресытившись классикой, постмодерном и прочей дребеденью, вернется к первобытному синкретизму, мы станем ориентиром для мировой культуры, ибо будем на главу выше них, взяв в руки в качестве флага наш фольклор! Упокой, Господь, душу Туркменбаши…
Третий этюд с говорящим названием «I’ll take you there» почти гипнотизировал зрителя своей символикой. Бренные оболочки, служащие прибежищем для бессмертных душ; борьба светлого и темного начал, спасение и погибель человеческой души... И финальная сцена, когда танцоры после неисчислимых попыток нарушить закон гравитации и оторваться в прыжке от бренной земли, теряя надежду, в отчаянии, со всем неистовством швыряют воображаемые каменья в открывшуюся перед ними бездну... Что это? Протест против алогичности бытия? Против Создателя? Или это то самое карамазовское возвращение билета в вечную гармонию, но уже без налета всякой почтительности? Вопросы, вопросы и еще раз вопросы…
Простительно, что эти заокеанские служители Мельпомены и Терпсихоры выступали не в полную силу. И скажем им спасибо за то, что своим искусством показывают нам планку, пробуждают в нас подобные вопросы и как раз в логове того смрадного разврата, именуемым «музыкальной комедией», способной лишь потешить низкие инстинкты толпы и пугать посетителей портретами своих «актеров».
Лейла Султан-заде
Kultura.Az