Громкий голос тишины…
Ибо вместе с глупцом и о мудром вовек не вспомнят, Потому что в…
Отсюда мы можем заключить, что постсоветское пространство (наверное, лишь за вычетом республик Балтики) не может не рассматриваться в качестве сегмента евразийского геополитического пространства.
АЛЬТЕРНАТИВЫ ЕВРАЗИЙСТВУ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Известно, что распад советского государства происходил на волне демократических настроений, устремлений и реформ. «Три кита», - рыночная экономика, гражданское общество и демократические ценности, - стали условным фундаментом, на котором была предпринята попытка построения нового российского государства по европейскому образцу. Сегодня именно указанная западная парадигма является единственной действенной и относительно жизнеспособной альтернативой евразийским, неоевразийским и около-евразийским концепциям, образуя вместе с последними традиционно актуальную для российского социума дилемму – консерватизм (традиционализм) versus европеизм и именно с так называемыми «западными моделями развития» евразийство вступает в коллизию практически по всем пунктам.
Неоевразийские концепции (будучи в известной степени продолжением евразийских) упомянутым условным базисным составляющим западной модели развития обобщённо и утрированно предлагают соответственно: 1) в известной степени централизованную экономику, 2) этатистскую концепцию симфонической многочеловеческой личности и 3) консервативно-традиционный «коллективистский» жизненный уклад. Поскольку евразийские взгляды касательно второго и третьего пунктов раскрывались выше, а также, принимая во внимание приоритетность именно экономической составляющей в западных альтернативах евразийству, мы вкратце проясним вопрос с евразийской экономической моделью. Упоминавшийся выше А.Дугин, подчёркивая не экономоцентричный, но идеократичный характер евразийства, констатирует склонность последнего (читай неоевразийства) к так называемым «гетеродоксальным экономическим теориям», настаивающим «на необходимости исторической, культурной, цивилизационной, пространственной, национальной контекстуализации хозяйственной деятельности и рассматривающих экономическую жизнь как производную от культуры область» [Дугин А. Г. Экономические аспекты неоевразийства, 08.07.2002 г. // http://www.zonakz.net/articles/958]. Лидер неоевразийства пишет, «такие гиганты экономической мысли, как Сисмонди, Лист, Кейнс, Шумпетер, Шмоллер, Перру, Гезелль и т.д., принадлежат именно к этой «гетеродоксальной традиции». Все эти разновидности экономической теории можно объединить в отдельный блок «экономики третьего пути», отказывающейся и от социалистической, и от либерал-капиталистической ортодоксии. Общим знаменателем этих направлений является рассмотрение хозяйства как проекции базовых культурных установок общества. На практике это равнозначно прагматическому подходу к конкретике экономической системы и ее механизмов при приоритете надэкономических ценностей» [Дугин А. Г. Экономические аспекты неоевразийства, 08.07.2002 г. // http://www.zonakz.net/articles/958]. Приведённая выше выдержка свидетельствует о том, что на сегодня евразийство пока не имеет конкретной экономической модели, аналогичной по тщательности разработки европейским и американским аналогам (это признаётся и самим автором вышеприведённых слов), что естественно оставляет место для возможных интеллектуальных спекуляций и риторики. Обобщённо можно констатировать, что, учитывая идеократичность доктрины, утверждаемый в ней примат «идеи – правительницы» и декларируемую ею необходимость выведения экономической модели из конкретики традиций и освящённого веками хозяйственного уклада в пределах соответствующего месторазвития, можно предположить, что, скорее всего, евразийство будет тяготеть к неким «коллективистко-уравнительным» условно централизованным экономическим схемам.
Общеизвестно, что именно установление сильной централизованной власти во все времена способствовало созданию крепкого российского государства и расширению его влияния, в то время как единичные попытки внедрения либерально-демократических ценностей, да и просто периоды ослабления централизованной власти, сопровождавшиеся, как правило, социальным, политическим и экономическим «брожением», вызывали центробежные тенденции, упадок и распад. В указанном контексте становится ясным, что отнюдь не западные модели, плохо «приживающиеся» в России, но евразийство, понимаемое как одна из форм традиционного для России выкристаллизовавшегося консерватизма «имперостроительного» толка (или любая доктрина «евразийского толка», пусть даже официально не называющая себя таковой), способно, - пусть и в отдалённом будущем и даже будучи внешне до неузнаваемости трансформировавшимся, - создать базу для построения сильного и относительно стабильного российского государства. Исторический опыт однозначно свидетельствует, во-первых, о слабой применимости европейских/американских моделей в России, во-вторых, об их относительной непопулярности в широких массах и властных кругах (за исключением небольшой в масштабах России группы интеллектуалов-либералов).
ИМПЛИКАЦИИ ДЛЯ ПОСТСОВЕТСКОГО ПРОСТРАНСТВА
Однозначно прогнозировать последствия усиления евразийских трендов в России для постсоветского пространства не представляется возможным, хотя бы ввиду того, что евразийский «инструментарий», периодически проявляющийся в современной российской политике, тем не менее, всё ещё окончательно и однозначно не принят «на вооружение» в России. Ситуация осложняется тем, что сегодня в пределах упомянутого геополитического пространства весьма высока активность других геополитических акторов – США, Европы, Ирана и Турции. Тем не менее, нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что бывшие республики СССР - ныне независимые государства находятся в радиусе непосредственного влияния постепенно усиливающего своё влияние в регионе «источника евразийства» (что явственно стало видно, в частности, после грузинских событий) (впрочем, мы осмелимся идентифицировать Россию как «родину теоретического евразийства», источником же современного «реально-прикладного евразийства», - в особенности с учётом политических процессов последних лет, - было бы верным назвать Казахстан).
С другой стороны, нельзя сбрасывать со счетов и историческую ретроспективу: опыт длительного сосуществования, экономические, социальные и культурные связи между странами с учётом сегодняшних реалий. Всё это позволяет с известной долей уверенности говорить о причастности рассматриваемого региона к евразийскому геополитическому, а тем более культурно-цивилизационному пространству, нежели европейскому или какому-либо иному, включая тюркское, вовлечённость в которое декларируется всё-таки больше в культурной плоскости, поскольку пока что не проглядывают предпосылки каких-либо реальных перспектив «тюркской» политико-экономической интеграции, несмотря на все происходящие в этом направлении процессы (29 сентября в Баку прошло первое заседание Парламентской Ассамблеи Тюркоязычных Стран, в ходе которого была подписана Бакинская декларация; 2-3 октября в Нахчывани прошёл IX саммит глав государств тюркоязычных стран; президентами Азербайджана, Казахстана, Кыргызстана, Турции, а также вице-премьером правительства Туркменистана было подписано соглашение о создании Совета Сотрудничества Тюркоязычных Стран (ССТС); единственной тюркоязычной страной, не присоединившейся к этому документу, стал Узбекистан, не участвовавшей в работе саммита).
Отсюда мы можем заключить, что постсоветское пространство (наверное, лишь за вычетом республик Балтики) не может не рассматриваться в качестве сегмента евразийского геополитического пространства. Официальное и однозначное «вступление в силу» евразийства (в любых его «ипостасях»), обусловленное факторами эндогенного характера в самой России, чревато усилением интеграционных трендов на постсоветском пространстве со всеми вытекающими отсюда последствиями. Речь, конечно, не может идти о создании некоего нового федеративного государства или союза государств (более эффективного аналога СНГ или активизации последнего), однако, на первой стадии интеграции вполне вероятным может оказаться вхождение стран региона в расширенное единое евразийское экономическое пространство, расширенный Таможенный Союз на основе ныне существующего и т.д. В более же отдалённой перспективе при подобном развитии событий можно предположить и создание единого денежного пространства и прочих более глубоких и крепких форм интеграции.
Евразийство, будучи интеграционной доктриной, является плодом интеллектуальных усилий представителей российских интеллектуалов, а соответственно не может не ставить во главу угла усиление России как центра всех интеграционных процессов в Евразии (не вдаваясь в детали, необходимо отметить, что Евразия, о которой писали классики доктрины по сути совпадает с границами некогда существовавшего СССР, то есть, нынешнее постсоветское пространство и есть та самая Евразия евразийцев, отличающаяся от общепринятой географической Евразии). Предваряя нижеследующее, необходимо упомянуть о евразийской категории «месторазвития» (регионе, в широком смысле слова, включающем ландшафт, климатические условия и этнос как носитель культуры, приспосабливающийся к указанному ландшафту и в меру сил его к себе приспосабливающий в историческом контексте). В данной связи следует отметить, что упомянутые евразийские взгляды не лишены обоснованности, ибо историческое сосуществование различных этнических групп налагает свой неповторимый отпечаток на происходящее в пределах того или иного конкретного ареала (в данном случае Евразии) во многом детерминируя вне зависимости от желания отдельных индивидов или их групп развитие процессов в рамках последнего. Дабы не углубляться в абстракцию, следует отметить следующее:
Евразия является уникальным месторазвитием (таким же, например, как Западная Европа, полуостров Индостан или Китай);
Предыдущий пункт в известной степени предполагает «необратимость» той или иной степени интеграции в пределах месторазвития;
Государства постсоветского геополитического ареала, являясь неотъемлемой частью рассматриваемого региона (соответственно составным элементом евразийского месторазвития), не могут не участвовать в интеграционных процессах в рамках последнего.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Подытоживая изложенное выше, следует отметить, что прикладное «овеществление» евразийства в России «чревато»:
1. Внутренним усилением последней,
2. Расширением её влияния вовне с вытекающими из этого последствиями интеграционного характера (тем более, если учесть наличие уже сейчас такого сильного, стабильно развивающегося и инициативного евразийского союзника как Казахстан).
При подобном раскладе вполне допустимо предположить, что внутренне сильная Россия, во-первых, может оказаться центром притяжения для окружающих её государств, во-вторых, сможет оказать инициативам своего упомянутого выше евразийского партнёра реальную и эффективную помощь, в-третьих же, согласно принципу расширения жизненного пространства, неминуемо постарается восстановить своё влияние в Евразии.
Таким образом, упрощённо мы можем получить три условных «сценария»:
Сценарий 1: евразийство, став господствующей идеологией в России, даёт толчок её укреплению, вслед за которым следуют интеграционные инициативы с её стороны на постсоветском пространстве,
Сценарий 2: евразийство, не став господствующей идеологией в России, будет существовать в нынешнем своём состоянии, не являясь приоритетом политической повестки дня на постсоветском пространстве в целом.
Сценарий 3: евразийство, будучи «продвигаемым» не Россией, но Казахстаном прямо или косвенно будет способствовать усилению интеграционных трендов в Евразии, а в долгосрочной перспективе, возможно, постепенному расширению спектра потенциальных участников и большей вовлечённости самой России в указанные процессы (иными словами, её «возвращению» к своим истокам) (тем не менее, при подобном раскладе следует признать, что без серьёзной вовлеченности России в упомянутые процессы ожидать каких-либо ощутимых результатов скорее всего не придётся).
В случае развития событий в перспективе по первому сценарию,
1. с учётом реалий, первым пунктом «евразийской программы» для России, скорее всего, станет стабилизация ситуации внутри страны и успешное разрешение таких внутренних проблем, как терроризм, региональный и субрегиональный сепаратизм, организованная преступность, коррупция, которые тем или иным образом искусственно поддерживаются как «недоброжелателями» извне, так и внутренними силами центробежного характера (вспомним, что многие из этих «недугов» были присущи и постцарской России и именно подобным «недугам» весьма эффективно смогли противостоять большевики, правда, порою весьма неоднозначными с точки зрения современности методами);
2. на повестку дня перед каждым постсоветским государством встанет вопрос о том, что для него приоритетно:
предпочесть укрепление Евразии в глобальном масштабе, пожертвовав, может быть, частью собственного суверенитета, взамен приобретя гарантии стабильного, безопасного и устойчивого развития вкупе с осознанием причастности к большому и могущественному Целому,
довольствоваться нынешним статус-кво и сохранять в неприкосновенности собственный суверенитет со всеми его плюсами и минусами.
Теоретически усиление евразийских настроений в России, возведение евразийства в ранг доминирующей идеологии, стабилизация внутреннего положения в стране с последующим её выходом на постсоветскую геополитическую арену с конкретными и действенными интеграционными инициативам (тем более, что уже сейчас у России на этом направлении имеется влиятельный региональный союзник в лице Казахстана), подкрепленными экономическим и политическим могуществом, скорее всего, неминуемо должны будут повлиять на ход событий на всём постсоветском пространстве в целом, ибо, очевидно, что влияние Запада при подобном стечении обстоятельств будет редуцировано.
Рассматривать развитие событий по второму сценарию не имеет смысла, поскольку, таковой предполагает либо постепенную маргинализацию доктрины, либо же выход России из спектра инициаторов интеграции, что также лишит инициативы Казахстана ощутимой поддержки и соответствующих ресурсов и рычагов влияния.
Переходя к возможному третьему сценарию, хотелось бы отметить, что если второй сценарий по сути означает постепенное низведение евразийской идеи в относительное геополитическое небытие в ближайшей и среднесрочной перспективе, а первый сценарий является неким «идеальным» ходом развития процессов (в реальной же геополитике изменения крайне редко происходят согласно какому-то идеальному стечению обстоятельств или запрограммированному до мельчайших подробностей плану), то именно третий сценарий (или его разновидности), - тем более, с учётом конкретных общеевразийских интеграционных инициатив, регулярно выдвигаемых Казахстаном, - может рассматриваться в качестве одного из наиболее реальных (в этой связи стоит отметить, что уже почти сразу после дезинтеграции советского государства Президент Казахстана выступил с первыми подобными инициативами, однако, на тот момент, ввиду некоторых причин, указанные предложения, увы, не были восприняты адекватно ни со стороны России, ни со стороны других ставших независимыми постсоветских стран). Дополнительный актив третий сценарий приобретает ввиду того, что он предполагает творческое участие не одного государства (пусть и самого крупного, исторически выполнявшего роль «инициирующего ядра», но на сегодня пока не обладающего возможностями одностороннего влияния на геополитические процессы на постсоветском пространстве), но двух государств, что уже само по себе свидетельствует о большем потенциале и серьёзности подобных начинаний.
В целом же, выражаясь словами Марлен Ларюэль, из существующих и актуальных сегодня на постсоветском пространстве геополитических и идеологических доктрин, именно «евразийство может сыграть важную роль в будущем» [Laruelle M. The Orient in Russian thought at the turn of the century // Russia between East and West: scholarly debates on Eurasianism / edited by Dmitry Shlapentokh. Leiden-Boston, 2007. p. 13.], поскольку именно оно обладает необходимым систематизированным теоретическим потенциалом, а также, как отмечают исследователи, может конкурировать с одной стороны с коммунизмом, а с другой – с западными идеями. Учитывая же плохую приживаемость, о которой говорилось выше, западных идеологий в России и в целом в Евразии, а также, принимая во внимание тот факт, что ещё классики доктрины часто позиционировали евразийство как коммунизм без марксизма, - из истории же известно, насколько живучи бывают в Евразии идеологии традиционно-консервативного характера, - можно заключить, сколь велик интеграционный потенциал евразийства (если и не сегодня, то в средне- и долгосрочной перспективе). Кроме того, большинство экспертов подчёркивает, что современное неоевразийское движение в России, возглавляемое А.Дугиным, поддерживается (пусть пока и не декларативно) на государственном уровне, что, безусловно, говорит о том, что властные структуры если и не делают однозначную ставку именно на евразийские идеи, то, по крайней мере, равнодушными к ним не остаются.
В заключении также хотелось бы отметить следующее:
1. Нельзя отвергать возможность имплементации в будущем евразийских положений, касающихся, как минимум, культурного взаимодействия этнических групп сухопутной Евразии в целях предотвращения их «культурной аннигиляции» со стороны доминирующего Запада. Несмотря на то, что при подобном раскладе евразийские концепции, конечно, будут подвергнуты трансформациям в целях их подведения под требования геополитических реалий настоящего и будущего, следует отметить, что подобная перспектива существует отнюдь не умозрительно, учитывая упоминавшуюся выше специфику этносов сухопутной Евразии и живущий в их коллективном сознании «патриархальный» образ мира (даже, несмотря на сегодняшний сильный прессинг со стороны западной культуры-цивилизации);
2. Что ещё более важно, следует признать, что перспективы имплементации евразийской доктрины на постсоветском пространстве будут, в первую очередь, зависеть
от их жизнестойкости и возведения в ранг господствующей идеологии в России или хотя бы не декларируемого, но продуманного и планомерного следования российской власти евразийским концепциям; при этом подразумевается, что власть будет представлена сплочённой группой единомышленников, способных претворять в жизнь эти идеи и обладающих соответствующими ресурсами; российская история свидетельствует, в частности на примере большевиков, что монолитное единство и целеустремлённость даже не самой многочисленной политической группы в определённых условиях способны серьёзно влиять на ход процессов в России; при соблюдении данного условия многое будет зависеть от последующих успехов России на ниве очередного исторического «собирания» Евразии.
от целенаправленного проведения Казахстаном политики интеграционных инициатив и его способности постепенно вовлечь в эту орбиту все или большую часть сегментов постсоветского пространства и более того, - что может прозвучать парадоксально, - способствовать, как отмечалось выше, «возвращению» самой России в лоно уже Новой Евразии (ныне запущенные и инициированные Казахстаном проекты Единого Экономического Пространства и Таможенного Союза свидетельствуют о начале своеобразного нового «витка истории» в Евразии); при соблюдении указанного условия будет важна последующая «восприимчивость» России и прочих государств региона к указанным инициативам, их способность осознать и чётко идентифицировать собственные долгосрочные перспективы и цели, и их готовность к сотрудничеству на взаимовыгодных условиях и созданию для этого необходимых условий.
В завершение же хотелось бы отметить, что географически и исторически Евразия, многие сотни лет назад бывшая зоной взаимодействия леса и степи, синтеза тюркского, славянского и финно-угорского (а в какой-то степени и скандинавского) начал, а впоследствии ставшая ареалом возникновения могущественных государственных образований, выражаясь современным геополитическим арго, практически не мыслима вне интеграционного дискурса.
Не хотелось бы впадать в «географический фатализм», однако, трудно не согласиться с тем, что даже сегодняшний глобализирующийся мир высоких технологий и науки существует в географическом континууме, диктат которого ощущали на себе предшественники нынешних геополитических субъектов и в «прокрустовом ложе» которого суждено пребывать преемникам последних.
Фархад Алиев
Kultura.Az
