Современные азербайджанцы
…
Не знаю, почему, но мне захотелось предложить читателям Контакт.аз этот мемуарный кусок, хотя он примечателен и сам по себе? При этом, лишь косвенно, опосредованно, вне прямой связи с рассказанным, я думал о тайнах, окружающих заключённый в мае 1994 года договор между воюющими Азербайджаном и Арменией о прекращении военных действий в пору президентства «общенационального лидера» в категориях шахматных: что это было? цугцванг, когда любые ходы ведут к проигрышу? пат, когда нет хода и фиксируется ничья? или это был чистейший мат?
Ситуация, думаю, была далёка, как это пытаются во спасение президента представить в Азербайджане, и от цугцванга, и от пата: это был чистейший классический мат, полученный Азербайджаном.
А теперь – вне связи с Карабахской войной – мои заметки
Я не случайно вынес в заглавие строку Гёте из «Блаженного томления» в переводе Николая Вильяма-Вильмонта (тогда, до войны, он пользовался приставкой к фамилии или, думали, псевдонимом «Вильям», а это – фамилия его жены Натальи Семёновны, свидетельство нераздельности их союза, в паспорте так и осталось, но из авторства потом отбросил: надоело, де, признавался, слушать шутку, старшего собрата по переводческому цеху Сергея Шервинского: «Вильям никогда не знает, что делает Вильмонт»).
Он был крупным знатоком немецкой и русской литературы, владел немецким как родным, переводя с немецкого на русский, а также с русского на немецкий. И в строке Гёте важным представляется слово «тайна», которой, нешуточной, государственной, а потому – опасной, окутан был один из эпизодов долгой жизни Николая Вильмонта, и этот сверхсекрет, с которым он сросся, не вверил никому, тем более… мне, с кем, уже не молодым, но всё же моложе его на тридцать, познакомился случайно, в восемьдесят с лишним лет в Переделкино, доме творчества… – но утешаюсь мыслью, что Н.Н. всё же делился со мной воспоминаниями о Пастернаке, с кем его связывала давняя дружба (стал, наряду с Асмусом, Эренбургом и семьёй Пастернака, одним из его душеприказчиков).
Познакомился я с Вильмонтом в 1984-м, в следующем 1985-м, за год до его смерти, читал его мемуары, а после смерти выступил внутренним рецензентом рукописи «Воспоминания и мысли», которые отдельной книгой вышли в «Советском писателе» в 1987-м. Необычная для советской издательской практики ускоренность выпуска книги – результат моей настырности: сполна использовал я свои возможности члена Правления «Совписа» с решающим голосом.
Сидели в столовой д/т за соседними столами, и в выборе соседства – никакой самодеятельности, ритуал еды предполагает общение, хочется, чтобы никакого за столом инакомыслия; люди близких убеждений заранее договариваются о сроках пребывания и чтобы комнаты были рядом. Порой после обеда – отдых на террасе. К счастью, я был допущен в избранную, элитную в некотором роде компанию людей-единомышленников, давно знающих друг друга. Круг этот, в частности, Надежда Михайловна Жаркова, известная переводчица с французского, добрая и щедрая, острая на язык, ироничная и ехидная; будучи намного старше меня, обращалась ко мне «деточка». Здесь и жена Вильмонта Наталья Семёновна, их дочь Катя, популярный ныне детский писатель Екатерина Вильям-Вильмонт.
Н. Н., когда я приходил к ним в их просторную по меркам д/т комнату, неизменно сидел за письменным столом, точно прикованный к нему, заваленному бумагами, книгами, – широкая покатая и, казалось, неподвижная спина никого не видела, ничего не слышала, на наши беседы не реагировала, он работал… Но однажды Н.Н., отодвинувшись от стола, резко повернулся к нам тяжёлым своим корпусом и молча, не проронив ни слова, точно каменное изваяние, даже мускул на застывшем его лице не дрогнул, внешне безучастно прослушал вместе со всеми нами захватывающую историю, которую поведала Надежда Михайловна Жаркова о том, где, кем и как (а вот это – ново) был убит Троцкий: только что завершила чтение на французском тайно привезенной ей большущей книги, и в узком кругу нашего «подполья» подробно пересказала её содержание – смакуя, с паузами, чтобы загасить папиросу или закурить новую, поистине артистически, ярко, где надо – ирония, а где и сарказм, играя мимикой лица и губ, в датах, именах, коллизиях и мельчайших деталях… Это известно сегодня всем: о Меркадерах – сыне-убийце, кого звали «Рамон Иванович» (Хайме Рамон Меркадер дель Рио Эрнандес), и его маме, неистовой сталинистке, кажется, любовнице главного нашего резидента в Париже Эйтингона; в 1940-м «после успешного выполнения специального задания НКВД» мама в числе «исполнителей» (а это Эйтингон, Судоплатов) получила орден Ленина, лично Сталин вручал награду «Каридад Рамоновне Меркадер». Тогда же в «Правде» (16.08.1940) вышла редакционная статья «Смерть международного шпиона» с правками рукой Сталина, играл-упивался словами: не «агенты», а «заядлые агенты», не «враги», а «заклятые враги».
Сюжет, страшный по сути, занимательный по хитросплетениям и вероломству, мы слушали из уст Надежды Михайловны, затаив дыхание, чтобы не пропустить ни слова, трудно было всё это усвоить с одного разу: о том, как в Москве на многих этажах кэгэбе опытные чекисты, подключив учёных мужей, сочиняли для живущего в Париже сына-студента сталинистки Рамона Меркадера статьи в протроцкистском духе и стиле, которые непременно должны были Троцкому понравиться, чтобы он согласился хоть на какой-то контакт-встречу с «учеником». И детально разрабатывали пути проникновения к Троцкому в тщательно и круглосуточно охраняемый пылкими стражниками дом-крепость – проволочные заграждения во всю длину высокого забора, ведь знали, что в Кремле плетут сети-нити заговора, была уже одна попытка покушения… Через молодую няню сына Троцкого, завязав с нею роман, Меркадер узнал, что его «статьи» пришлись по душе Троцкому, он не прочь с ним свидеться («Что вы? Смею ли лицезреть моего кумира?! удостоиться счастья видеть его?»), и лишь после настоятельных «просьб» (чем больше противился он, тем настойчивей приглашали) он согласился поехать в Мексику, а там сумел втереться в доверие к Троцкому, стал запросто приходить к нему; и однажды стражники даже не обратили внимания на то, что в тёплый день он пришёл в… плаще (ведь надо пронести топорик!); на случай успеха Меркадера ждали у двух выходов-ворот – куда успеет: один – в порт, чтоб тотчас сел на корабль и отплыл, другой – на аэродром, где ждал самолёт. Удар ледорубом был не точен, не сразу привёл к смерти, Троцкий успел нажать сигнализацию – убийцу схватили!.. Приговорённый к пожизненному заключению, Меркадер отказался быть поменянным на кого-то из наших, а в тюрьме предложил, проявив «технические» способности, оригинальную идею электроснабжения тюрьмы, простую, а главное – выгодную, так что к нему относились хорошо; ума у него хватило понять, что если вернётся, Сталин его уничтожит; согласился на «обмен» лишь при Хрущёве, после пятнадцати лет отсидки – я видел Меркадера в ЦДЛ в пик оттепели: уверенная поступь, крепко сложен, упитан, звезда Героя ярко светит на густо-синем его пиджаке, кто-то на него показал: «Вот кто убил Троцкого!» Такого рода террористы-уголовники, элементарные убийцы тогда романтизировались, почитались героями – ведь выполнили важное и ответственное «задание».
Странным стечением обстоятельств после рассказа Надежды Михайловны пошла череда трагических событий: на моих глазах во время ужина 19 июля 1986 г. умер Вильмонт, он вдруг откинулся на спинку стула, выронив из рук вилку, стал сползать, тут же мы – не помню, с кем – его ухватили, сразу неимоверно потяжелевшего… паника, вызов медсестры, уколы, всё напрасно: моментальная смерть!..
А вскоре, в тёплый полдень 25 июля новая беда: Надежда Михайловна сидела после обеда в тени на скамейке д/т, отдыхала и – смерть в одночасье! Кончились безмятежные переделкинские посиделки.
В моих записях того же июля вдруг туманная фраза, точно выбежал на дорогу заяц, торчит, растерянный: «История» с Вильмонтом: ополчение, плен, вышли в октябре 1941-го, а после «проверки» велели ему сшить костюм, явиться в КГБ; посоветовали «исчезнуть». Параллельно: Сталин, Жуков, Берия. Тогда же в октябре Сталин интересовался, можно ли выйти на переговоры с Гитлером? Берия: «Есть канал через Болгарию».
Более ни слова, помню лишь слухи в нашей компании, в деталях не зафиксировал, что советские власти собирались перебросить Н.Н. в первые месяцы войны как знатока немецкого, почти что немца, то ли в Болгарию или Румынию, то ли ещё куда (в Стокгольм?) в качестве переводчика на переговорах кого-то из высокопоставленных наших лиц с личным представителем Гитлера. Пытаюсь из отдельных штришков позднейших воспоминаний, рассекреченных документов, в своё время закрытых, выстроить картину, связующую Н.Н. с этим «заданием». Хочется понять, как в зловещей мясорубке уцелел Вильмонт – в любую минуту он мог угодить в «кампанию» и сгинуть, но жизнь пощадила. Восстанавливаю события, в которых он мог бы сыграть едва ли не первую скрипку, но и последнюю партию профессионала-переводчика! Прими он участие в переговорах, которые не известно, к чему б привели, – голова его точно б слетела.
Жуков – кусок был изъят цензурой из его мемуаров – «хорошо помнит слова Сталина», когда они «ему докладывали о подозрительных действиях германских войск», что «Гитлер и его генералитет не такие дураки, чтобы воевать одновременно на два фронта… на авантюру Гитлер не пойдёт».
Паническая растерянность «вождя», прострация, в какую впал: Германия, докладывают, объявила нам войну.
– Не провокация ли это немецких генералов?
– Но немцы бомбят наши города!..
– Если нужно организовать провокацию, немецкие генералы бомбят свои города тоже… Гитлер наверняка не знает об этом. Необходимо срочно связаться с Берлином [всплывает в чьей-то голове-досье фигура Вильмонта!].
7 октября 1941-го Сталин приказал Берии «позондировать почву для заключения сепаратного мира с Германией. Пойдём на то, чтобы отдать Прибалтику, Белоруссию, часть Украины, на любые условия. Доверенные лица Берии обратились к тогдашнему послу Болгарии в СССР Стотенову [Стаменову]».
Судоплатов, старший майор гэбэ [из разработчиков плана убийства Троцкого, дослужился до генеральского звания; был замнач 5 отдела, замнач 1 управления НКГБ СССР, к нему сходились шифрограммы о дислокациях немецких войск], совершенно секретно: «Примерно 25-27 июня 1941 года я был вызван в служебный кабинет Берия… приказал встретиться с болгарским послом в СССР Стаменовым [«был завербован нашим разведчиком Журавлёвым в 1934 году в Риме»], который, по сведениям НКВД СССР, имел связи с немцами… поставить [перед послом, говоря «не от имени Советского правительства», а от себя лично] четыре вопроса»:
1. Почему, нарушив пакт о ненападении, Германия начала войну против СССР;
2. На каких условиях согласна прекратить войну;
3. Устроит ли немцев передача им Украины, Прибалтики, Бессарабии, Буковины, Карельского перешейка;
4. На какие территории Германия дополнительно претендует.
Из мемуаров Судоплатова: «Берия связался по телефону с Молотовым», тот одобрил встречу, даже обещал устроить жену Стаменова на работу в Институт биохимии. При этом запретил Берии самому встречаться со Стаменовым, а «провести встречу тому работнику НКВД, на связи у которого он находится, чтобы не придавать разговору чересчур большого значения в глазах Стаменова». Так что с послом на квартире Эйтингона, а затем в ресторане «"Арагви", где наш отдельный кабинет был оборудован подслушивающими устройствами», встретился Судоплатов.
Переговоры конца июля – начала августа 1941-го закончились ничем: Гитлер отверг все предложения, надеясь, что Москва скоро падёт. Судоплатова за две недели до допроса Берии в 1953 «вызвали в Кремль по агентурным делам Стаменова», сообщил о деталях переговоров Хрущёву, Молотову и Маленкову, «слушали внимательно, без единого замечания», и вскоре обвинили, что был связным Берии [счесть могли бы таковым и Н.Н., задействованного в качестве переводчика], дали в 1958-м 15 лет, отсидел 10 и жил ещё, выпущенный на волю, 30 лет, умер в 1996, дожив до 90. А что до Стаменова… – Маленков распорядился привезти из Софии его показания, но тот отказался сообщать что-либо, подтвердив лишь устно, что был «агентом НКВД», «сотрудничал с советской разведкой в интересах борьбы с фашизмом»; шантаж лишить пенсии, которую получал от нас, тоже ни к чему не привел.
Вскоре после неудачной попытки сепаратного мира возникла вторая – в трудный для СССР сентябрь 1942-го, когда немцы наступали, и в Стокгольме с представителем Гитлера Шнуре встречался Деканозов, бывший посол СССР в довоенной Германии. Был ли переводчиком на этих переговорах Н.Н.? И вдруг оказывается, что он, вовсе того не желая, обладает государственной тайной, и через это тесными узами связан с властями, должен её холить во имя безопасности как своей собственной, так и семьи. И счастливое стечение обстоятельств, что Н.Н. во все долгие годы, отпущенные ему с тех пор, как угнездилась в нём такая тайна, остался жив-невредим. Но чужеродно засевшая в нём противная его сути эта тайна, беспокоящая и тревожащая, невыговоренная, а потому причиняющая муки, укореняла в его характере, как представляется (сужу по тому, что лично видел и слышал), отгороженность от всего и вся, некое отшельничество, неразговорчивость и настороженность, угрюмость… – никому, даже «мудрым», не вверил тайну, дабы скинуть с плеч тяжкую ношу. Но неосмотрителен и тот, кто вверяет тайну перу, принуждая её начеркать – пусть и зеркально: прочитается ведь, если повернуть страницу к солнцу, и всё тайное станет явным.
Чингиз Гусейнов
Kultura.Az
