Микаэл Даниэлян: У армян и азербайджанцев общие беды – ментальность и власти
Интервью Turan c известным армянским правозащитником, главой Хель…
" Не хочу показаться наивным оптимистом, однако, реформы, полагаю, конечно же, возможны и у нас. Более того, мы видим, как что-то постоянно меняется в нашей жизни, и речь идёт не только о внешних проявлениях. "
- Жан Бодрийар в «Совершенном преступлении» пишет – «раньше философия билась над вопросом: «Почему что-то предпочтительнее, чем ничто?» Сегодня актуален другой вопрос: «Почему ничто предпочтительнее, чем что-то?». Не словоблудие ли все это? «Ничто» уже действительно стало притягивающей иллюзией, или оно было всегда таковой?
- Многие воспринимают философию как своеобразную форму «словоблудия», рассматривая её то ли как не науку, то ли как ненужную науку. Может, недаром Огюст Конт определил её в качестве промежуточной стадии между религией и наукой? В какой-то степени, философию можно назвать и «обездушенной» литературой (в отличие от художественной литературы она лишена её эмоциональной насыщенности, проявляющейся в захватывающих сюжетных линиях, повествовательной канве, разнообразии действующих характеров). Философ – это, в каком-то смысле, неудавшийся писатель. Кроме того, можно понимать философию и как одну из форм проявления творческого начала в человеке.
Возвращаясь к Вашему вопросу, можно сказать, что поисками «Ничто», если мне не изменяет память, философы занимаются уже относительно давно. Ф.Ницше однажды метко заметил, что «человек предпочитает хотеть Ничто, чем ничего не хотеть». Как мы знаем, Ж.Бодрийар известен своими разработками в области «симулированной реальности» и симулякров. Однако, почему бы не «разбавить» указанный контекст предположением, что в мире, где уже почти не осталось «ценностей», то есть всё феноменальное и ноуменальное многообразие уравнялось с «ничто», последнему не стать, как Вы сказали, «притягивающей иллюзией»? К тому же, не следует сбрасывать со счетов и то, что Ж.Бодрийар размышляет в контексте экономически развитого западного общества потребления. При всех своих внутренних проблемах, Запад в широком смысле слова в социально-экономическом плане заметно оторвался от остального человечества, обеспечив личность многим из того, что по сей день в большинстве уголков земного шара считается недосягаемой роскошью или непозволительной блажью. Так что, кто знает, может, получив, вот это самое «всё», - при всей его условности и относительности, - индивиду западной цивилизации больше нечего стало желать? Хотя, честно говоря, в подобную перспективу верится с трудом, с учётом специфики человеческой природы, в частности, тех её сторон, которые прекрасно охарактеризовал «переоценщик ценностей» посредством фразы, приведённой мною выше.
Отдельно хотелось бы коснуться Вашего вопроса о том, почему ничто предпочтительнее, чем что-то? Позволю себе допустить, что если в прошлом упомянутым Вами «Что-то» в собирательном смысле был метафизический Демиург (свой в рамках отдельно взятой конфессиональной среды), то сегодня, в эпоху секуляризации, о которой мы говорили выше, после «отмены» всех прежних ценностей и декларируемой смерти трансцендентного, согласно принципу «свято место пусто не бывает», «Что-то» постепенно замещается «Ничто». Хотя, с другой стороны, может, это лишь очередная «реинкарнация» того же самого «Что-то» (некая «духовно-интеллектуальная модуляция»)? Может, какой бы «дорогой» не шёл человек, он неминуемо движется лишь в одном направлении? Вспомним слова из Библии - «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет…». С одной стороны, мы видим, что в этих строках находит место «грядёт» (не то ли это вечное, вечно ожидаемое и, кто знает, может, вечно происходящее «пришествие», о котором мы уже говорили?). С другой стороны, видимо, в самой сущности трансцендентного заложена некая негация и отрицание (по крайней мере, на среднестатистическом уровне восприятия, ибо согласно, например, буддизму, любой дуализм, - расщеплённость, разделение, фрагментарность восприятия и пр., - являются лишь формами проявления Майи, скрывающей от человека Реальность – Единую и Неделимую). В данной связи вспоминаются слова поэта: «Я не знаю, как жить, если смерть станет вдруг невозможна». Конец немыслим без начала и вне некоей условной системы координат, подразумевающей как первое, так и второе. Вполне может быть, что оба «пункта», - «исходный» и «назначения» (при всей их условности и относительности), - осмысляют и наполняют смыслом друг друга. Постижение же сути данного дискурса в течение веков происходило, как правило, в лоне той или иной конфессиональной системы, с соответствующей идентификацией Творца в качестве вечного Начала, то бишь, в качестве упоминавшегося выше условного «Что-то». Начиная же приблизительно с середины прошлого столетия, когда стали пересматриваться не только «ценности», но мироздание в целом, а «смерть» Бога, казалось бы, стала аксиомой, человеку, которому, как выше уже отмечалось, свойственно, за редким исключением индивидов, избирающих те или иные формы анахоретства (да и то, думаю, не всех), постоянно пребывать в состоянии экзистенциального дискомфорта и в вечном поиске, стало необходимым «воскресить» «почившее в Бозе» Начало, ибо, как отмечал Ф.М.Достоевский, «человеческое существо вечно ищет пред чем или пред кем преклониться». Дабы же явственнее ощутить «контраст» в эпоху, когда эпатаж практически стал синонимом хорошего вкуса и оригинальности (как-никак, речь идет о двадцатом столетии, давшем рождение таким «культурным прецедентам», как пост-модернизм, атональность, додекафония, поп-арт и пр., естественно, с соответствующим современным продолжением), «Что-то» было замещено «Ничто».
Как мы знаем, эпистемы Мишеля Фуко и парадигмы Томаса Куна в очередной раз с научной хладнокровностью подтвердили отсутствие такого концепта как «истина», связав последнюю с конкретным отдельно взятым и условно обособленным пространственно-временным контекстом. Учитывая вышеизложенное, позволю себе предположить, что тяга к «Ничто», попытки «заигрывать» с ним - это не просто «интеллектуальная мода», но, наверное, некий аватар стремления к «истине», стремления, как оно понимается в контексте нынешней эпистемы (парадигмы).
- Приземлимся на родные отечественные грабли. Что происходит у нас Дома - Бахтинский «Карнавал» аграриев от власти с участием статистов по имени «Размытые множества»? Что это, некий алгоритм, основанный на использовании деклассированных элементов (что во власти, что в социальном «дне»), символизирующих культурную ущербность и социокультурную неполноценность? Как Вы думаете, возможны ли в принципе серьёзные политические и социальные реформы в Азербайджане?
- Ваши слова о «граблях» навели меня на мысль о том, что к нам до сих пор, увы, применима актуальная в некоторых культурно-социальных контекстах «теория парадоксального поступательно-регрессивного движения». Понятие же «размытые множества», по-моему, применимо для характеристики известной части населения в любом обществе безотносительно его исторического прошлого, то есть, в равной мере, и к атомизирующемуся западному социуму, и к традиционным постсоветским обществам, по сей день испытывающим на себе влияние соответствующего прошлого. При этом, многое негативное оказалось намного жизнеспособнее почти всего позитивного, преданного забвению. Упомянутое же негативное, согласно одному из законов диалектики, сквозь количественное преумножение неизменно метаморфизируется качественно.
Азербайджан является неотъемлемой частью так называемой сухопутной Евразии или, если использовать терминологию С.Коэна, «дисконтинуальным поясом» указанного ареала, характеризирующимся в числе прочего, как отмечали различные исследователи, «вариабельной геополитической ориентацией» вкупе с культурно-цивилизационной, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Естественно, Целое во все времена довлело над своими Частями, в то же время, испытывая обратное влияние со стороны последних (всё до банального «диалектично»).
Упомянутая выше постсоветская Евразия, как мы знаем, на протяжении известной нам истории развивалась, мягко говоря, по-своему. Дабы избежать усложнения и пролонгации нашей беседы размышлениями о разнице между (1) европейской «теорией линейного развития», предполагающей «авангард» человечества и его «периферию», и (2) в большинстве случаев опять же западными новыми концепциями о «многовекторности» развития, процесса эволюции и относительности такого понятия как «прогресс», вкратце замечу, что нынешняя сухопутная Евразия «вышла», если можно так выразиться, из советской «шинели», ругать которую, начиная с конца 80-х годов, стало хорошим тоном. Невозможно, конечно, не согласиться с известной частью соответствующей критики, однако, мы помним, что Хосе Ортега-и-Гассет писал о специфике развития такого феномена как «общественное сознание», которому свойственны циклические перепады в амплитуде маятника. Так вот, увы, упомянутая мною риторика о «советском наследии» также не смогла не впасть в очередную «крайность». Людям в подобных случаях, к сожалению, свойственно зачастую выбрасывать вместе с «водой» и «ребёнка». Как бы то ни было, Азербайджан не миновала участь всего постсоветского пространства. Так что, как говорится, «что посеешь, то и пожнёшь».
Не хочу показаться наивным оптимистом, однако, реформы, полагаю, конечно же, возможны и у нас. Более того, мы видим, как что-то постоянно меняется в нашей жизни, и речь идёт не только о внешних проявлениях. Насколько же позитивны или негативны упомянутые метаморфозы покажет лишь время. На первый взгляд может показаться, что всё действительно важное меняется слишком медленно и почти незаметно. Тем не менее, подобные оценки чреваты неминуемой субъективностью, ибо кто может в роли «непререкаемого авторитета» однозначно определить само «действительно важное», «сроки» и «качество» реформ и преобразований? Мы знаем из нашего относительно недавнего исторического опыта, что, в частности, индустриализация Советского Союза, создание и качественный рост системы образования, урбанизация и прочие новшества по всей стране при Сталине проводились колоссальными и, наверное, невиданными в истории темпами, но мы также сейчас знаем, какой ценой (в том числе человеческих жизней) всё это достигалось. Это при том, что результаты, полученные столь неоднозначными методами, были на определённом историческом этапе и применительно к конкретным объективным условиям, достаточно высокими.
Увы, многое в нашей современной жизни может послужить основанием для вполне обоснованного сожаления и сарказма. Ныне в какой-то степени уместно с печальной иронией констатировать отсутствие у нас современных Гоголей, Достоевских, Толстых, Гашеков, Ильфов и Петровых, которые с присущей их легендарным «предтечам» гениальностью могли бы письменно зафиксировать всё, что сегодня происходит вокруг в назидание будущим поколениям.
Одним словом, «выше головы не прыгнешь». Известная нам история революций и прочих социально-политических катаклизмов свидетельствует, что стадии «карнавалов» достаточно часто следуют непосредственно за апогеем «революционных» преобразований. Наверное, в известных случаях, может быть, ввиду некоторой специфики культурно-исторического развития, подобное «логическое завершение» конкретного исторического этапа является неминуемым. Подобные этапы, в завершении своём проходя сквозь апофеоз социально-экономических и политических потрясений, - что имело место и при распаде советского государства, - естественным образом вызывают на поверхность социальные элементы и «духовно-интеллектуальные парадигмы», гениально описанные М.А.Булгаковым в «Собачьем сердце». Одним словом, условно обобщая, можно констатировать, что, евразийский сухопутный массив вновь переживает период очередного «карнавала».
Если утрировать, думаю, мы можем выделить наличие следующих специфических черт развития применительно ко всему упомянутому региону:
1) поиск национальной идентичности (со всеми своими положительными и отрицательными последствиями);
2) социально-экономические и в какой-то степени политические пертурбации, приводящие в социуме к обострению так называемого «синдрома отсутствия уверенности в завтрашнем дне»;
3) излишняя «политизированность» общества (видимо, сказывается, опять же, советский опыт, когда во главу угла ставились ставшие притчей во языцех «политическая грамотность и сознательность»);
4) критичное положение в культурной и образовательной плоскостях.
Отдельно необходимо упомянуть и отсутствие в пределах сухопутной Евразии в историческом прошлом такого феномена как буржуазия (в том числе промышленная). Подобная социальная страта, как мы знаем, двигала западное общество на известном историческом рубеже, обеспечив, в том числе, и научно-технический прогресс (она же играет важную роль в условиях рыночной экономики по сей день). В случае же упомянутого выше региона данная прослойка только начинает формироваться. Естественно, она не может быть абсолютно идентична западным аналогам прошлого, а тем более настоящего. Так что, если после 1917 года благодаря политической воле большевиков народы Евразии, минуя этап формирования указанной страты, были в «добровольно-принудительном порядке» привлечены к строительству «светлого будущего», то с начала девяностых годов прошлого столетия весь постсоветский культурно-геополитический ареал с завидным рвением вступил на стезю формирования данной социальной прослойки или, если угодно, группы, с соответствующими (известными из истории) последствиями. Кстати, в указанном контексте можно вспомнить и мысли Ф.Достоевского о специфике и сложностях всех переходных эпох, нашедшие отражение в его романе «Бесы».
Возвращаясь же к М.М.Бахтину, о котором Вы упоминали, хотелось бы выразить надежду на то, что инверсии бинарных оппозиций, о которых он упоминал в своих теориях, в нашем случае не обернутся перверсией культурных парадигм.
Люди многие столетия уподобляют жизнь (человека, семьи, общества, государства и пр.) некоей бесконечной дороге, начала которой точно не знает никто. Так вот, в русле подобной аналогии, желая завершить нашу беседу на светлой ноте позволю себе выразить надежду на неминуемое в будущем поступательное развитие, ибо, во-первых, «надеждой жив человек», а, во-вторых, «дорогу осилит идущий». При этом, да простится мне пафос, важно ставить перед собой высокие цели, ведь к чему усилия, если нет жажды совершенства, - пусть недостижимого, но возвышенного и прекрасного, - ибо, вопрошая устами персонажа небезызвестного фильма, «зачем нужна дорога, если она не ведёт к храму?».
Беседовал Эльмир Мирзоев
Kultura.Az
