Благородство не знает оговорок, предварительных условий – это такое «чистое зеркало – в ней отражаются только добро и милосердие». Главному герою нет дела до преступлений армян, их покаяние – дело их совести, совесть же Садая Садыглы требует «отправиться в Эчмиадзин, чтобы с благословения самого католикоса принять христианство, навсегда остаться тем монахом и молить Бога простить мусульманам зло, которое они совершили над армянами». «Я хотел в одиночку спасти честь азербайджанского театра – вот каким я был дураком», - говорит он в другом монологе, Садай Садыглы пытается в одиночку спасти честь нации. «Это же ужасно… в целой стране не оказалось ни единого духовного авторитета, который, не боясь за свою шкуру, мог бы сказать народу правду. Где наша гуманная нация? Где наша прославленная интеллигенция?» - истина хорошо известная: народ жив, пока обнаруживает в себе некоторое количество праведников. Когда праведники пропадают – народ тот мёртв.

Но может ли ошибаться целый народ? Мировая история даёт нам целый ряд подобных примеров. «Я боюсь… мне постоянно снятся кошмары – один страшнее другого… Я давно уже стараюсь не иметь никаких связей с внешним миром», - мятеж дарит ощущение свободы. Но встать на пути толпы – это наверняка быть растоптанным. Благородные одиночки могут позволить себе подобную великолепную смерть, но постоянная жертвенность – не для нации, в ней срабатывает инстинкт самосохранения. И не лучше ли разделить беду с народом, чем оказаться правым в одиночку? Так кто в таком случае Садай Садыглы: дурак, Дон Кихот, Иисус?

Дело ведь не в армянине, смерть каждого человека умиляет меня. Мимолётно упомянутый Варфоломей (строитель айлисских церквушек, двенадцать церквей – двенадцать апостолов!) тоже ведь казнён в Азербайджане. Те сельские церквушки – копии не Эчмиадзина, а того Небесного Собора, где нет ни иудея, ни христианина, ни мусульманина, волк и агнец пьют из одного родника, а безжалостный свет находит лишь страдающего голого человека в голом поле. И эта сверхзадача Акрама Айлисли уравновешивает великое трагическое стихотворение Константина Симонова «Убей его!»: «Сколько раз встретишь его, Столько раз и убей!» Убивают ведь не просто так, а во имя своих ценностей: «Я просто поражаюсь: ведь что такое для армян этот Айлис? Зачем им надо было создавать этот райский уголок среди переполненных камнями и змеями гор, где камней в миллионы раз больше, чем воды и земли?»

Может ли благородство считать актом сопротивления? Интересно, не прошло и полвека после мировой войны, а немцы и русские – снова друзья. Не потому ли, что немцы мужественно покаялись? Стали ли они после этого слабой и презираемой в глазах мира нацией? А палестинцы и евреи, хоть и родственники, более семидесяти лет избивают друг друга.

И если не благородство, тогда остаётся путь войны. Тоже выход, находящий оправдание: война воспламеняет в народах воинственный энтузиазм, воскресает в них дух храбрости и мужества доблестных предков. Война так война – напугали! всё положить на алтарь победы, всё превратить в руины и пожарища, миллионы людей укатать в братские котлованы, но вернуть взывающие о помощи, потерянные и осквернённые земли. Говоря о покаянии немцев, признаемся ли, что оно стало возможным лишь после разгрома фашизма, то есть по большему счёту было принуждение к покаянию. Могучее дерево вырастает из семечка - так и большая любовь должна прорасти из маленькой. Но ведь и большое зло не явилось в готовом виде, а кем-то пестовалось. А ещё зло становится сильнее от безнаказанности.

Приглашаем вас на Олимпиаду, получите всех пленных, пусть ваши-наши беженцы возвращаются в Баку, Гарабах, Зангезур; прости, брат, Ходжалы; прости, сестра, турецкую резню – доселе путь одиночек герой повести Айлисли предлагает пройти целой нации. «Настанет время, когда в Айлис вернутся армяне, и он опять превратится в райское место», - как отнестись к подобному: как к художественной фантазии или манифесту? На Кавказском фронте Крымской войны 1853-1856 годов азербайджанцы и армяне заодно сражались против Османской империи – история знает и такие парадоксы.

Боль – это эмбриональная клетка, неизвестно какой орган ещё образуется: любовь или ненависть. «Айлис был незаживающей раной его сердца» - писатель Акрам Айлисли свой выбор уже сделал. «Пепел Клааса стучит в моё сердце», - свой выбор совершил и юный Тиль Уленшпигель (из знаменитого романа бельгийского писателя Шарля де Костера), повесивший на шею мешочек с прахом своего сожжённого отца и вступивший в ряды мстителей-гёзов.

Мы все сполна вкусили толику своей боли, но кто почувствует боль всей Земли?

Марат Шафиев

Tamganet.Com