Только не сами по себе, не каждый в отдельности, даже исправно выполняющие свои гражданские обязательства, а способные объединяться, самоорганизовываться. Если конкретно, то «гражданское общество» - это и неправительственные организации (НПО), и муниципалитеты, и СМИ, и бизнес, и художественная деятельность в различных форматах, и различные центры мысли, и многое другое, при условии, что все они независимы от власти. Некая общественная среда, между властью и гражданами, без которой трудно добиться общественного равновесия и общественного согласия.

Мы осознали, что и в нашей стране есть потребность в организациях гражданского общества. И стали создавать подобные организации. Было создано множество НПО различного профиля, открылось множество газет и журналов, выставочных галерей и дизайн-студий, частных университетов и частных лицеев, магазинов и салонов красоты, и многое, многое, другое. Люди стали выполнять различную работу, зарабатывать деньги, пусть зачастую небольшие, но всё-таки пополнявшие их скудный семейный бюджет. СМИ стали всё полнее информировать нас о происходящем в мире и в стране, причём информировать из различных источников и с разных мировоззренческих позиций. Но, к сожалению, между властью и гражданским сектором, партнёрские взаимоотношения так и не сложились. Скажем больше, власть стала видеть в гражданском обществе своего опасного конкурента, посягающего на её ресурсы и её привилегии, и, пользуясь своим огромными административными и финансовыми ресурсами, попыталась внести раскол в гражданский сектор, превратить гражданское общество в своё подконтрольное ведомство. К сожалению, во многом это удалось, и не будем задавать риторический вопрос, кто же, в конце концов, от всего этого выиграл…

Недавно мне пришлось выступать перед молодёжью – добавлю, молодёжью образованной, продвинутой, вдумчивой – на тему гражданского общества в мире и в Азербайджане, о его возможностях и перспективах. Рассказал, как оно исторически складывалось, какую функцию выполняет сегодня, почему без него нарушается общественный баланс. Обратил внимание, что во многих странах «гражданское общество» означает просто «цивилизованное сообщество» («civil society», в Турции «sivil toplum»), что свидетельствует о том, что «гражданское общество» продукт цивилизационного развития, едва ли не основной индикатор цивилизации. Следовательно, слабое гражданское общество свидетельствует о том, что страна слабо вовлечена в процессы цивилизации. 

Пусть выборочно, эскизно, напомню читателям о некоторых исторических «узлах», которые способствовали созданию гражданского общества в истории цивилизации. В проекции на эти исторические «узлы» легче разобраться в том, почему гражданское общество в Азербайджане не обрело подлинной легитимности, т.е. не стало всеми признанным, реальным противовесом между властью и населением…

Нет необходимости повторять, то, что стало называться западной цивилизацией, во многом, родилось в Древней Греции. Это, не в меньшей степени, относится и к «гражданскому обществу».

В древнегреческих полисах впервые общественная сфера была строго отделена от частной сферы (семьи). Сегодня это воспринимается как само собой разумеющееся, но если вдуматься, это открытие древних греков до сих пор, особенно в постсоветских странах (в целом, в странах «третьего мира», вспомним Тунис, Египет, и т.д.), до конца не осмыслено. Создание полиса означало, что есть общественная жизнь, что в ней должны участвовать все граждане, если они достойны этого определения, что в этом смысле каждый гражданин просто обязан быть политиком. Скажу только – на полях – что у каждого читателя есть возможность самостоятельно соотнести эти взгляды со взглядами современных азербайджанцев, и, прежде всего, со своими собственными.

В частной жизни, древний грек, живущий в полисе, был в полном смысле тираном,  даже если в общественной жизни считал себя демократом. Ему беспрекословно должны были подчиняться рабы, слуги, женщины (не буду повторять, сравнивайте, соотносите). Общественная же жизнь проходила на рыночной площади, агорẻ, и покоилась, как бы, на трёх основаниях. Условно говоря, политические институты (Народное собрание, его исполнительный орган, Пританея, и пр.), Народный суд (практически в форме «суда присяжных», в котором участвовали все граждане), а также, в форме бесед, диспутов ораторов, выступлений философов, и т.п. При этом, - что очень важно подчеркнуть, - все эти три сферы были не только взаимосвязаны, но и открыты, публичны, доступны и известны всем гражданам полиса (заметим: только гражданам полиса, которые составляли меньшинство населения).

Вы спросите, а где же у древних греков «гражданское общество»? Отвечу, здесь на площади, где всё вместе и рыночная торговля, и финансовые сделки, и философская беседа, и шумное, публичное судилище. А государства, практически нет, оно растворено в институтах агоры. Это и стало великим открытием греков, а через много лет (тысячелетий) стало нормой жизни цивилизованного человечества.

Правда, уже не в столь наивной форме. Непосредственная общественная жизнь в древнегреческих полисах была основательно переработана в Древнем Риме. Усовершенствование политических институтов, открытие права, которое получило название «римского права», всё это достижения великого Рима. Благодаря этим достижениям, Рим стал считать себя «civitas», стал центром мира, к которому, как известно, вели все дороги. Но пальму первенства, в значении участия граждан в общественной жизни, без чего«civitas» невозможен, следует всё-таки отдать Древней Греции. Поэтому, констатируем, цивилизация это, конечно, государство (только как «правовое государство», т.е. без безумия отождествления государства и власти), но сердцевину, ядро этого государства, должно составлять гражданское общество. 

Чтобы осознать значение древнегреческого открытия вспомним о будущем феодализме, где господство выходит за рамки частной семьи и превращается в господство феодала над своими подданными, практически во всех сферах жизни. Вспомним пресловутое «право первой ночи» феодала, которое, разумеется, не следует трактовать буквально, как некий брачный ритуал. Речь шла о том, что феодал распоряжается всеми сферами жизни, в том числе и частной жизнью, все и всё ему подвластно. Социальный мир в эту эпоху разделился на феодала и его подданных, на сюзерена и вассалов. Общественная жизнь, общественное мнение, общественные интересы, на многие века попросту исчезли.

У каждого Большого времени, свои нравы, и не следует ту или иную эпоху считать  исторической ошибкой. Нам могут нравиться или не нравиться феодальные нравы, или, скажем, различные формы монархии, которые невозможны без ритуалов верноподданничества, буквально самоуничижения человека перед земным «богом». Но у нас нет оснований называть то же средневековье «сном разума», в нём была своя историческая логика, своё эмоциональное разнообразие, поскольку сама жизнь и сознание, то, что содержалось в головах людей, соответствовали друг другу. Но, однажды, наступает прозрение, люди не хотят так дальше жить. И тогда они обнаруживают, что в прошлом у них – или у других, какая разница – были иные способы социальной жизни, которые более подходят новым временем и новым нравам. Тогда и наступает то, что получило название Нового времени.

У нас не было ни своей «Древней Греции», ни своего «Древнего Рима» (оставим лжепатриотам, а по существу людям с колониальными комплексами, их попытки найти в нашей истории, «демократии» свободных граждан), Новое время началось у нас позже, чем у многих других народов. Ничего страшного в этом нет. В конце концов, и в большинстве современных цивилизованных стран не было своей «Древней Греции» и своего «Древнего Рима». В конце концов, в большинстве современных цивилизованных стран было своё средневековье, свой феодализм, было много такого, что вызывает сегодня оторопь. Но эти страны стали цивилизованными, поскольку сделали своим опыт Древней Греции и Древнего Рима, избавились от феодальных нравов, далее, освоили опыт Просвещения, Промышленной революции, идей Великой Французской революции, далее осознали принципы и требования постиндустриального информационного общества, пришли к пониманию значения прав человека в современном мире, заново открыли для себя значение Республики, которая невозможна без появления «публики», поняли, что без «civil society» общество замирает, впадает в стагнацию, и разрушается, далее, далее... В результате, они стали «Европой».

Уродство начинается там и тогда, где и когда вместо того, чтобы освоить опыт цивилизации, пытаются отыскать собственные «Древнюю Грецию», «Древний Рим», «Просвещение», и прочее, прочее.

Уродство начинается там и тогда, где и когда феодальные или монархические нравы проникают в поздние эпохи, в которых и мир устроен по-другому, и люди думают иначе. Когда феодализм прячется под маской демократии, когда авторитарные формы собственности, с неизбежностью возрождают ритуалы возвеличивания существующего порядка, с непререкаемой фигурой земного «бога».

Уродство начинается там и тогда, где и когда, власть в информационную эпоху, пытается скрыть информацию, начинает преследовать независимых журналистов (выполняющих свой профессиональный долг), надеется, что обеспечит собственную безопасность за счёт герметических сфер, куда информация не может проникнуть (пройдите мимо здания фонда Г. Алиева, такое ощущение, что там все заблокировано, закупорено, чтобы никто даже не помыслил сюда проникнуть).

Уродство начинается там, где в городе живут как в селе, где в урбанистическом пространстве доминируют аграрные нравы, городской житель ведёт себя как типичный сельчанин (вспомним недавнее признание А. Кончаловского о том, что «крестьянское сознание лишает Россию гражданского общества».

Уродство начинается там и тогда, где и когда власть пытается любыми способами подавить гражданское общество, не допуская даже мысли о том, что оно, «civil society», способно стать его социальным партнёром.

За последние 100-150 лет, мир действительно стал перенасыщенным и сложным, невозможно до конца разобраться в переплетении различных интересов и скрытых мотивов. Действительно, значение нефти и газа так выросло, что политика превращается в инструмент обеспечения энергетической безопасности отдельных стран и даже континентов. Действительно, WIKILEAKS показал, что многое происходит за закрытыми дверьми, и есть огромный разрыв между тем, что публично сообщают всем через средства Медиа, и о чём договариваются, спрятавшись от посторонних глаз. Со всем этим можно согласиться. Но это не может служить оправданием того, что наша власть узурпировала наши ресурсы и нашу волю, а мы практически с этим примирились.

Поэтому уродством следует назвать сложившуюся у нас сюрреалистическую смесь феодальных нравов, авторитарных  методов правления, с некоторыми демократическими вкраплениями (я бы не стал называть это «управляемой демократией», поскольку репрессивная машина власти уже не в состоянии распространяться на любую публикацию или на любое собрание свободомыслящих людей) и слабым «civil society», которое власть стремится держать в узде. Такое общество, чем дальше, тем всё больше будет выявляться свою неэффективность. А страдать от этого будем все мы, каждый из нас, а в будущем, наши дети и внуки.

И рано или поздно нам придётся обратиться к опыту других стран, которые осознали, что без гражданского общества, без его институтов, выйти из кризиса невозможно.

Продолжим наши примеры о становлении гражданского общества  («civil society») в разных странах, уже из более близких времён.

Французский аристократ Алексис де Токвиль родился в семье убеждённых роялистов. Прадед Алексиса был казнён во времена Великой Французской революции. Отец Алексиса из-за своих убеждений несколько лет провёл в тюрьме и был освобождён только после падения якобинцев. Поэтому семья Токвилей враждебно относилась и к идеям Революции и к идеям Республики, т.е., говоря метафорически, к правлению «публики». Но в 1830 году, Алексис де Токвиль, вместе со своим другом Гюставом де Бомоном (то же аристократ) решил поехать в США, поскольку настойчиво размышлял над тем каким должно быть более  совершенное общество и как оно должно управляться.

В США они находились около года, кроме посещения тюрем («судебная система США» была основной целью их поездки) друзья старались понять и другие стороны американской жизни, подолгу беседовали с людьми, брали интервью, встречались даже с президентом США.

После посещения США Алексис де Токвиль не стал приверженцем демократии, мысль о самоуправлении общества по-прежнему вызывала у него параллели с якобинским террором и гражданской войной. Но, как честный и умный человек, он не мог не убедиться, что люди в принципе способны к самоуправлению, и это стало лейтмотивом его, ставшей широко известной книги, «Демократия в Америке».

Один из примеров из этой книги хочу напомнить читателям.

Предположим, пишет де Токвиль, загромоздили улицу, проход затруднён, движение прервано. Люди, живущие на этой улице, тотчас организуют совещательный комитет, это импровизированное объединение устраняет преграду раньше, чем кому-то придёт в голову мысль, что кто-то другой должен выполнить эту работу.

…кстати де Токвиль считает, что французы («XIX век»?!) долго пытались бы выяснить, кто и как обязан выполнить эту работу. Задумаемся, а что случится в подобном случае у нас, уже в XXI веке? Только жалобы и причитания, «bu xarabanın yiyəsi var ya yox?». Нам даже странно, как можно жить без хозяина…

Если – размышляет далее де Токвиль – человек в Америке задумал осуществить что-либо полезное для общества, например, построить больницу или колледж, то он вероятнее всего сделает это не путём обращения к правительству, а самостоятельно, при добровольном сотрудничестве сограждан. Очень может быть, что результаты его деятельности будут менее удачны, чем результаты деятельности государственной власти. Однако сумма подобных, стихийно предпринимаемых совместных усилий граждан имеет огромное значение и оказывает гораздо более глубокое моральное воздействие, чем  любой правительственный план.

Другой пример, из другой страны, из другой культурной традиции. Немецкий философ и социолог Юрген Хабермас (один из наиболее выдающихся философов современности) считает, что в XVII-XVIII вв. во Франции, парижские отели, кафе, салоны, «открытые» для дискуссий частные дома, а не королевские дворы стали центрами притяжения общественного мнения. «Салоны – пишет Ю. Хабермас – имели монополию публикации; всякий новый опус, включая музыкальный, должен был, перво-наперво, получить на этих форумах свою легитимацию». Постепенно считает Ю. Хабермас на арену (разумеется, не только во Франции) выступают частные люди, которые образуют публику (вспомним, что и мы, начиная с АДР, живём в Республике, но «публика» никак не получит у нас легитимность). Эта публика, пока, не обладает какой-либо реальной властью, но люди получают возможность свободно выражать свои мысли и свои эмоции, они, как некая общественная сила, начинают вклиниваться в напряжённые отношения между государством (властью) и отдельными гражданами, и рано или поздно им удаётся осуществлять контроль над властью.

Новый пример, другая страна, другая культурная традиция, возможно, самая значимая, с точки зрения «civil society», Англия.

Модель английского гражданского общества исторически складывалась из различных компонентов. Прежде всего, это традиция свободомыслия, не столько как дерзкий вызов, баррикады, противоборство, и прочее, сколько как защита достоинства человека через Конституцию и правовые документы.

…до сих пор удивляюсь, как это стало возможным, что в Англии «Великая хартия вольностей» была принята в1215 году и стала одним из основополагающих Конституционных актов. Пускай кто-нибудь ответит, значение Англии в истории цивилизации связано с паровой машиной Джеймса Уатта, от которой берёт начало промышленная революция и современные технологии (XVIII век), или от  «Великой хартии вольностей», которой скоро будет 900 лет (?!). А может быть, ларчик открывается просто, не будь «Великой хартии вольностей», не было бы паровой машины Уатта. Как хочется так думать, и пусть меня обвинят в наивности и простодушии…

Вторая (цифры не имеют принципиального значения) составляющая английской модели, совершенствование деятельности английского парламента с легитимацией парламентской оппозиции. Не буду на этом долго останавливаться. Всем понятно значение легитимного парламента, в котором представлена легитимная оппозиция, и ни один здравомыслящий человек в нашей стране не заблуждается по поводу того, в какой яме мы оказались, поскольку никак не можем преодолеть этот, такой естественный, для цивилизованных стран, барьер.

Далее, - будем считать это третьей составляющей – пресса. Ограничусь цитатой из книги Роджера Осборна «Цивилизация. Новая история западного мира»: «ведомости гербового сбора за 1753 год показывают, что газет в стране (Англия) продавалось 7 миллионов экземпляров (сравнивайте, сравнивайте, ничего нет здоровее правды – Р.Б.). В 1726 году гость из Франции заметил: «Все англичане большие охотники до новостей. Рабочий люд привычно начинает день с того, что отправляется в местную кофейню почитать последние известия». Добавлю, что первое в мире издательство зарегистрировано в Кембридже 475 лет назад 20 июля 1534 года.

…Пройдёт более 100 лет, неистовый Гасан-бек Зардаби по собственной инициативе, с помощью Российского губернатора Старосельского, начнёт издание первой, частной газеты на азербайджанском языке, «Экинчи».  Через год с небольшим газета вынужденно закроется, поскольку стремительно уменьшится количество подписчиков, а часть подписки, так и останется невостребованной в сельских почтовых отделениях…

Четвёртая составляющая - появление социально критической литературы, благодаря которой писатели становятся выразителями общественного мнения.

…один из самых почитаемых английских писателей, почти символ английского духа и английского юмора, Чарльз Диккенс, начинал как репортёр, проявил интерес к парламентским дебатам, и пришёл в литературу через свои репортажи, в которых проявил живость изложения и добродушно-язвительную, типичную английскую, иронию. В этом смысле значение Диккенса определяется не только масштабом его художественного дарования, но и тем, насколько он стал выразителем общественного сознания …

…У нас же, даже классическая литература, воспринимается как нечто, чем необходимо восторгаться и приводить в восторг других. Вообще по степени легитимности наших писателей, на первом месте идёт, на мой взгляд, совершенно чужеродный для нашей литературы Низами и только затем, свой до боли, до каждой нервной клетки, Сабир. Недавно в Габала заметил, что в одном парке, ухоженном, памятник известно кому, а в нескольких сотнях метров, другой парк, менее ухоженный, с памятником Низами. Комично выглядит эта навязываемая нам легитимность азербайджанского духа, из которого изъята реальная общественная составляющая.

Возможно, кто-то, более компетентный в английской модели, назовёт и в-пятых, и в-шестых, и в-десятых. А я просто ещё раз процитирую слова Джойса, романы которого помогли высвободить глубины подсознания человека, а тем самым подлинное величие каждого человека. Так вот Джойс сказал: «Зачем я должен умирать за Ирландию, пусть Ирландия умирает за меня». Сравнивайте, но прежде чем обвинять Джойса во всем смертных грехах, задумайтесь о сути сказанного великим писателем.

Рахман Бадалов

Kultura.Az

Продолжение следует...