Ныне на постсоветском пространстве, именуемом Содружеством Независимых Государств, возникли самопровозглашенные территориальные новообразования, такие как Приднестровье, Южная Осетия и Абхазия. Независимость последних двух была признана самым большим и самым маленьким государствами мира. Камнем преткновения между народами Азербайджана и Армении стал Нагорный Карабах с семью прилегающими к нему районами так называемого Равнинного Карабаха, посчитанными азербайджанской стороной как 20% от всей территории Азербайджана. Со стороны Армении ни один математик не соглашается признать эти двадцать процентов оккупированными, трактуя их отторжение как борьбу за независимость самопровозглашенной Нагорно-Карабахской Республики. Независимость, которую не решается признать никто в мире, даже сама Армения, как бы выступающая гарантом ее безопасности. 

Собственно, начало карабахского конфликта, ставшего самым мощным катализатором развала империи красных мощей, почти совпало с призывом выдающегося французского философа, социолога и культуролога второй половины XX века Жана Бодрияра и вовсе отменить оставшиеся ...дцать лет и сразу же объявить новое, двадцать первое столетие, так как все, чему предначертано было свершиться в веке двадцатом, уже свершилось... Наверняка именно со слов Бодрияра и берет начало эпоха постмодернизма в текстовом формате. Все события, связанные с реальными боевыми действиями вокруг да около Карабаха, просвистевшие с 1988 по 1994 год и далее по сей день, — абсурд. В том числе и потому, что самый кровавый конфликт на пространстве СНГ был остановлен практически на честном слове, без миротворцев, без разъединительных сил ООН, и этот мнимый мир сохраняется по сей день. Уж не знаю, к счастью ли это пограничное состояние. Хотя за все истекшее время “честное слово” нарушалось лишь дважды на несколько дней по всей линии соприкосновения: по осени 2003-го и по весне 2008 года. Вроде конфликт готов был вспыхнуть с прежней силой, но после вмешательства загадочных третьих сил мирового закулисья ситуация возвращалась в прежний статус мнимого затишья. Зато война перекинулись из реальной плоскости на виртуальное пространство телеэкранов и страницы сетевых СМИ и форумов. Именно этот конфликт сегодня может служить пособием тотально-игровой модели репрезентации войн: начало новой эры. 

В эпоху постмодернизма линия фронта проходит по орбитальной дуге, там, где бороздят пространство (большого театра военных действий) космические корабли и вьются коммуникации. За этот переходный период на стыке веков почти все реальные научные труды по “третьей мировой войне” принадлежат перьям не политологов или военных экспертов, а социологов, культурологов, искусствоведов, таких как Бодрияр, Вирилио, Даней. Среди работ моих ближайших современников я бы отметил труды киноведа Михаила Трофименкова “Войны конца века: три парадокса” и музыковеда Эльмира Мирзоева “Войны долмы: венец абсурда”. Так называемые гастрономические “войны долмы”, по мысли автора, существуют как в форме “культурного” противостояния, так и в форме цельной “симфонии” комплексов внутри необследованного (местами нездорового) общества. Эти войны, в отличие от самого политического конфликта, далеки от жесткого централизма. Эти “электронные войны” открыли безграничный доступ для массовых изощренных фальсификаций. У меня напрочь отсутствует желание изобличать тиранию проправительственных СМИ, я просто пытаюсь констатировать их имманентную особенность: сбор жертв под названием электорат. 

Мое путешествие в соседнюю Армению означает (во всяком случае, для меня лично) снятие барьеров внутренней цензуры, дабы иметь право на собственную информацию и взгляд с противоположной стороны конфликта. Право на информацию не противоречит праву знать об изъянах информации.

Состояние наших протофеодальных обществ Южного Кавказа четко отражается на межгосударственных транспортных системах. Если бы не минные поля и так называемые сталкеровские “зоны соприкосновения огня” (их периодически разминируют - то для мониторинга ОБСЕ, то для российской культурной дипмиссии Швыдкого, как в 2007 и 2009 годах), ехать бы мне автомобилем по прямой до Еревана километров эдак 800, то бишь около десяти часов при средней скорости 80 к/ч. Но теперь этот путь в объезд через Грузию поездом занял у меня почти сутки. Вагонные и локомотивные депо всего Южного Кавказа - наглядное пособие по истории советского прошлого. Даже не совсем советского - на всех вагонах выбито: “Сделано в ГДР”. Такой вот парадокс: передвигался я на продукции двух не существующих ныне государств. 

Путь на поезде Баку - Тбилиси занял около 16 часов со всеми остановками и конфискацией у соседей по купе грузинской таможенной службой подозрительного мешка с зеленью. Заметим, самолет Дели - Нью-Йорк перелетает весь Тихий океан за 10 часов. Казалось, что на азербайджанский участок дороги машинист-путепроходчик для настройки колеи магистрали заглядывал еще в перестройку. На тбилисском вокзале меня встречает один из организаторов фестиваля “Дни турецкого кино в Армении”, правозащитница-миротворец Луиза Погосян, а также ее грузинский коллега Ираклий Чехладзе. Далее из Тбилисо автомобилем - до грузино-армянского приграничного пункта Садахло (что в приграничном районе, густо населенном моими соотечественниками). 

Вдоль дороги несколько крупных азербайджанских сел дружно перемешаны с армянскими, что засвидетельствовано указателями на трех языках (в быту вполне хватает одного- великого и могучего русского). В этой зоне за время и после войны не было зарегистрировано ни одного конфликта на межнациональной почве даже тогда, когда, до реформ Саакашвили, здесь располагался челночно-торговый рынок (местная “черкизона”), что подтвердили грузинские полицейские. В одном из местных кафе-ресторанов у хозяина имеется стихийный обменный пункт с валютами трех государств Южного Кавказа; само собой разумеется, “бакинская” (доллар) и “еврейская” (евро) тоже в ходу. При нынешней холодной войне Грузии с Россией деревянные не особо актуальны, но все же для армяно-российских дальнобойщиков наличка имеется. 

Вот и грузинский погранконтроль с очень молодыми сотрудниками, на вид - курсантами. Подхожу к окошку, над которым установлена веб-камера, и позирую анфас и дважды в профиль, после чего протягиваю загранпаспорт Азербайджанской Республики. Непоколебимо улыбчивое лицо грузинского погранца (а-ля продавец из Макдоналдса с бесплатной улыбкой) вдруг каменеет, и он, подняв голову, заявляет мне: “Вы отдаете себе отчет, куда следуете? Вы уверены, что идете в правильном направлении?”. Я в ответ: “Да, не на Гаити же еду!”. Тут уж он, окончательно выйдя из себя, позвал старшего по смене и если бы не Луиза, которая своевременно и хладнокровно убедила грузинских стражей закона в жизненно важной необходимости моего участия в столь историческом фесте, то наверняка мой исторический переход через Рубикон сорвался бы. Бюрократия - она и в Африке бюрократия. 

Хотя... В Африке я еще не был. 

Армянские погранцы встретили меня “коллективной смехопанорамой”, словно я был Жванецкий (на худой конец, Арканов), а они - одесситы. Не преминул спросить у своего сопровождающего по территории Армянской Республики, что же они во мне нашли такого смешного. Услышал в ответ, что они интересуются, почему в паспорте не указан мой рост. Это их единственный вопрос ко мне. Уточняю: два метра с обувью, на что получаю ответ: “Добро пожаловать!”. И вот я ступил на тот рубеж, который давно уже, со времен начала конфликта, - terra non grata для граждан Азербайджана. 

Теперь я даю волю Внутреннему Репортеру (по Пелевину).   

Весенняя оттепель на плато Армянского нагорья. Ясный солнечный вечер при райцентре Ноямберян, находящемся вблизи границы с Азербайджаном и обоюдными минными полями. Типовые райкомовские коробочки соседствуют с аграрным элементом. Ощущения “советскости” зримы - под стать фильмам Миндадзе-Абдрашитова. И все это - при полупустых улочках вдоль трассы. Проезжаем, вернее, кружим по серпантину, и Гарник, сопровождающий за рулем, по совместительству гид, начинает первую экскурсию - по древним кладбищам Инджеванского района. Кладбища оказались мусульманскими, причем такими, какие я видел разве что в Нардаране (пригород Баку) в глубоком детстве. Они сохранились, причем в лучших традициях шариата: большинство камней заросло травой. Хочу напомнить, что по исламской традиции именно так, на пятьдесят сантиметров, должен уходить в землю надгробный камень. Зато сегодняшняя традиция захоронений в Азербайджане сильно напоминает армянские кладбища, расположенные здесь же, по соседству,- обелиски из черного камня с силуэтами покойников. Эти похоронные ритуалы азербайджанцы унаследовали от армянских зодчих с бакинской Завокзальной. 

Гарник отрешенно, с грустной интонацией, интересуется: а как вообще обстоит дело с исторической памятью в Азербайджане? Когда я сообщаю, что у нас сносили даже и мусульманские кладбища, у него отпадает желание далее расспрашивать о положении с межконфессиональными захоронениями в Азербайджане. Вот так я встречаю закат в горах Армении. 

По ходу следования Гарник цитирует перлы из арсенала советского кинолюбителя, ведь принимающая сторона знала, кто к ним едет. (В тарантиновских “Ублюдках” британский разведчик в миру был киноведом, перед расстрелом он цитировал офицеру эсэс Лени Рифеншталь). Одну из ожидаемых цитат Гарника, прозвучавшую в культовом кинофильме Георгия Данелии “Мимино” в исполнении незабвенного Фрунзика Мкртчяна, я решаю проверить на практике, когда мы оказываемся у родника неподалеку от “солнечного Дилижана”. Здесь, на высокогорье, температура уже почти нулевая. И вот та самая вода, “вторая в мире по чистоте - после Сан-Франциско”, по определению самого трагичного комика советского кино. Тут нас застает темнота и растворяется в тумане высокогорного ущелья, по которому мы двигаемся в бесконечность. Я невольно задумываюсь о квалификации водителя и невзначай интересуюсь его шоферским стажем. Гарник успокаивает меня безоговорочным аргументом, сообщая по секрету большую государственную тайну: оказывается, он был советским… летчиком-испытателем. В запасе. Что ж, какой-никакой, но опыт. 

Туман сгущается все больше и больше, напоминая эпизод из фильма великого таинственного Антониони, когда жизнь выстраивается в бесконечный миг “за облаками”. Вслед за ним наступает темнота, но без звездного неба - въезжаем в какой-то слабо освещенный туннель. Мой водитель, экскурсовод и просто эрудит, с невесть откуда взявшейся гордостью рассказывает об этом туннеле, который прорубили армянские строители; вслед за дилижанской водой он сумел попасть в какие-то красные книги каких-то рекордов. Так незаметно пролетели 10 километров туннеля. Под ярким звездным небом выезжаем к застроенным древними григорианскими церквями склонам вокруг озера Севан, освещенного полной луной и поражающего своими бесконечными просторами. 

Тут Гарник вдруг дает профессиональную команду: “Катапульт” (от перепадов давления меня слегка разморило, я впал в dreams). На всякий случай смотрю, не появились ли в тумане у нашей “Волги” крылья. Ведь детство мое застало последний вздох Фантомаса в советском кинопрокате, и я наряду со всей советской киноаудиторией принимал автомобиль “сitroёn” с крыльями за чистую монету, так же, как и пиратские финтифлюшки британского Бонда от доктора Флеминга. Дверь приоткрывается, и вслед гиду-эрудиту я вступаю на землю древней цивилизации.

То ли в насмешку, то ли в подтверждение моих рассуждений передо мной - кафе-шашлычная под названием “Урарту”. Оно выдержано в советском духе, и свиной шашлык напоминает знакомый мне и некоторым моим читателям знаменитый шашлычный пятачок на улице Физули (Басина), которая канула в Лету истории Баку. Вдоль трассы на Ереван расположено витиеватое железнодорожное полотно, которое петляет то по склонам гор, то наземными мостами, то подземными туннелями. Старожилы еще помнят скрепленную членом Политбюро Гейдаром Алиевым и кандидатом в члены Карэном Демирчяном дружбу народов, плодом которой в начале 80-х явилась железнодорожная магистраль, связывающая узловую станцию Газах на западе Азербайджана с Ереваном. Один из старожилов, хозяин кафе, некогда работавший руководителем новосозданного перестроечного кооперативного хозяйства, несколько романтически вспоминает свои фермерские эксперименты. Все закончилось на пике перестройки, когда остановилась железная дорога и чуть ли не с последним составом он проводил своих партнеров, земледельцев-односельчан, в Азербайджан. Так случилось, что успешному предприятию первый на территории СССР межнациональный конфликт, карабахский, скоропостижно приказал долго жить. После этой своеобразной преамбулы хозяин кафе берет в руки аккордеон (привет создателям “Урги”!) и специально для меня, как гостя из Баку, отыгрывает композицию из фильма Ибрагимбекова-Оджагова “День рождения” (фольклорный мотив, трепетно дорогой для всего Южного Кавказа) — весьма сложная аккордеонная партия, даже шоумен Петр Дранга не справился бы. То, как свободно он, представившись Аразом, ведет диалог на трех языках, оставляет его национальность загадкой. Хозяин-музыкант уверяет также, что эта дорога еще заработает, так как приобрели ее два российских олигарха. И, возможно, настанет тот день, когда снова мирно побегут составы в обоих направлениях. 

Понаблюдав из окон забегаловки за газозаправочной станцией, я за каких-то полчаса выяснил, что на газотопливе в Армении с риском для жизни работает 90% автотранспорта: от легкового до крупнотоннажного. Оставшаяся часть, как нетрудно заметить, принадлежит к бизнес-классу — по трассе за это время мимо пролетели Maybach, Bentley, Lamborghini и Ferrari, эти автомобили трудно представить работающими на газе. Для них существует сеть VIP-бензозаправок фирмы МИКА, по слухам, принадлежащая бакинско-карабахскому клану и, по версии как азербайджанских, так и армянских СМИ, через посредников-соседей приобретающая высококачественное топливо азербайджанского производства.

Дорога вновь возносит нас на хребет, откуда видно змеящееся внизу ярко подсвеченное шоссе, вписывающееся в сияющий мегаполис на склоне гор и уходящее в Араратскую долину. Ереван, как и все столицы бывших союзных республик, начинается с жилых массивов спальных микрорайонов. 

Георгий Ванян, друг всех миротворцев Южного Кавказа, впервые в режиме реального времени (без посредников-мониторов и веб-камер) смотрит мне в глаза и произносит: “Не верю, что ты в Ереване!”. Я ему в ответ: “Знаешь, требуется выпить по такому случаю...”. Легкий непринужденный ужин в кругу друзей, во время которого мы поминаем нашего общего друга, политолога Ибрагима Баяндурлу, по-еврейски не чокаясь, но соприкасаясь пальцами с прижатыми рюмками. “Ну как, уже врубаешься, где ты?” - спрашивает Георгий. “Знаешь, надо еще проснуться...” - признаюсь я.

После непродолжительной прогулки по ночному городу отправляюсь спать. Проснувшись, после утренних процедур, щелкаю каналы армянского ТВ на общедоступной частоте, где мелькают и телеволны Федеральной России в формате “Россия 24”, телеканал “Культура” и “Вести”, да еще нереальный телеканал “Мир” - величайшая иллюзия периода моего первого студенчества. Вижу ток-шоу на тему “допотопной” истории, связанной с Ноевым ковчегом и первым пирсом человечества - Араратом. Смотрю в издыхающий без подзарядки мобильник, находящийся “вне зоны действия сети” (по-любому: с роумингом или без), и успеваю углядеть, что до первого апреля осталась еще неделя. В международном стандарте GSM связь между Азербайджаном и Арменией не действует ни в том, ни в другом конце. 

Продолжаю листать каналы. Вижу свадебные ритуалы с элементами фольклора и акцентом на свадебные столы и интерьер. Это реклама армянского свадебного “Салона торжеств” - аналога “Шадлыг сарая” в эфире азтелепространства. Да-да, “сарай” - синоним дворца. В тюркском переводе, конечно. В отличие от азербайджанской версии, здесь на первом этаже - казино с лотереей и розыгрышами. На другом канале - утренняя мозговая разминка для тех армянских школьников-эрудитов, которые вовремя встают по будильнику. Открытием стало то, что в Армении налажено производство отечественных сериалов разнообразных жанров, со съемками в любой части земного шара, где есть диаспора. В некоторых из них в кадре запросто появляются Шарль Азнавур, Армен Джигарханян, Шер... Листаю каналы дальше и в рубрике “Наше советское кино” смотрю эпизоды (с субтитрами) близкого мне фильма Расима Оджагова “Допрос”, удостоенного Госпремии СССР. Кадры сопровождаются музыкой покойного композитора Эмина Сабит-оглу в той тональности, по которой узнается почерк позднего неореализма в жанре политического детектива Дамиано Дамиани с саспенс-мелосом Эннио Морриконе. В контексте армянского телепространства новейшей истории лицо моей мамы Шафиги Мамедовой в роли жены следователя (его играл Александр Калягин) смотрелось весьма парадоксально. Эх, мама, мама, ты меня повсюду видишь! Невольно вспомнил гастроли Азербайджанского драматического театра (актрисой которого была моя мама) в Ереване в конце 70-х годов прошлого века и свои впечатления о первом путешествии за пределы Баку. 

Звонок Георгия: “Ты как, проснулся?”. Я не знал, что ответить ему в свое первое утро наяву в Ереване... 

Жил я, можно сказать, в центральном кольце Еревана. Это такая особенность города, спроектированного кольцевыми проспектами. В этом его урбанистическое сходство с Первопрестольной в стиле ампир, в котором творили имперские архитекторы Таманян и Алабян. Тифлис и Баку обрели свои атрибуты урбанистики еще в царский период. А этот некогда уездный городок южной губернии царской России начал с места в карьер застраиваться как город только со времен НЭПа и далее - в сталинский период, ранний и поздний, когда молодые архитекторы нескольких поколений получили возможность самовыражаться в пределах страны победившего социализма. Так произошла трансформация топонима из веков прошлых (Эривань) в век нынешний - Ереван. Схожие по стилистике проспекты есть и в Баку в исполнении советского ампир-архитектора Михаила Усейного. Но разница в том, что в Ереване при строительстве мостов в новейшей истории умудрились загнать оживленные перекрестки в подземные тоннели, что в нынешний век пробок и заторов можно назвать почти гениальным градостроительным предвидением. Новому мэру Москвы следовало бы съездить в Ереван. За положительным опытом. 

Как, впрочем, и в Баку. У Баку с Москвой сейчас очень много общего. Во многих смыслах, но об этом не здесь. У архитектуры Еревана - григорианский церковный почерк. Особенно у портальных конструкций, в которых сказывается присутствие византийской базилики. Весь центр заканчивается (или начинается) с круговой площади зодчего Таманяна, в облике которой доминирует красный национальный камень туф. Площадь совмещает в себе резиденцию правительства, отель, ресторан. Здесь некогда возвышался памятник Ленину, вождю мирового пролетариата, который лишил армян части их одноименного нагорья и превратил гору Арарат в символ, который видят, но к которому не могут подступиться. Этот “зов предков” мастерски передан в фильме “Граница”, созданном в жанре мокументари Арутюном Хачатряном. Том самом фильме, который получил признание у ФИПРЕССИ на Роттердамском кинофесте. Один депутат из фракции дашнакцаканов предлагал вместо статуи Ильича воздвигнуть на вакантном пьедестале памятник Богу, так как армянская земля является первой, узаконившей христианство как официальную религию. На сей счет Георгий Ванян иронически добавил, что скульпторам не мешало бы позаботиться и о детях господних.

В городе до сих пор ходят чешские троллейбусы моего детства “шкода” - последние оставшиеся на Южном Кавказе. В салоне троллика можно встретить контингент льготников: пенсионеры, студенты, школьники. Но больше в глаза бросаются так называемые маршрутки “Газели” и “Богданы”, которых как только не обзывают в России (точнее, в Москве): бомбилы, подкидыши… Есть экспериментальные микроавтобусы национального производства ЕРАЗ (ереванский автозавод). Армянские водители под стать азербайджанским изощряются: могут при езде одновременно грызть семечки, производить взаиморасчеты с пассажирами и вести беседу, вместо третьей руки удобно пристроив к рулю колено. Российским (сиречь московским) пассажирам эта картина должна быть знакома. 

С улиц Еревана исчезли последние трамваи на Южном Кавказе. Многочисленные демонстрации в их защиту не смогли сохранить жизнь старому доброму армянскому трамваю. Теперь он занял место в музее наряду с атрибутами древней армянской цивилизации. 

Об урбанистике Еревана можно говорить прежде всего (согласно моим критериям) потому, что здесь функционируют аж три кинотеатра, и все оборудованы по последнему слову техники еще с 2006 года. Проводится ежегодный армянский кинофестиваль “Золотой абрикос”, проходящий под патронажем мировых армянских кинознаменитостей и двух министерств - культуры и дипломатии. В самом центральном и сверхсовременном кинотеатре “Москва” мне удалось посмотреть в оригинальном аудиовизуальном формате экранизацию мифов античного мира в фантастическом блокбастере “Аватар”. Есть спецсеансы арт-хаусного мирового кино, где показывают и культовые фильмы турецких режиссеров, таких как Н-Б Джейлан и Фатих Акын.

На пресс-конференцию, посвященную открытию Дней турецкого кино, пришли самые решительные представители армянских медиасообществ, ибо была негласная попытка со стороны проправительственных СМИ бойкотировать это событие культурной жизни. Главными виновниками торжества стали молодые турецкие кинематографисты. Среди медиаколлег находились те, кто, желая быть возмутителем спокойствия, задавали мне вопросы вроде такого: “Как вы считаете, правильно ли это - приезжать сюда на культурную программу и говорить о мире, а по возвращении в Азербайджан выступать с призывами к войне?”. Я около минуты пытался “въехать” в суть вопроса и припомнить некое культурное событие новейшего периода истории XXI века, эпохи официозных “войн долмы”, состоявшееся в Ереване, на котором присутствовали бы азербайджанцы. Но все оказалось прозаичнее. Речь шла о тех событиях, когда в 2007 и 2009 годах за один световой день произошел официальный прием азербайджано-армянской культурной делегации двумя президентами соседствующих государств и главой непризнанной республики (культурная дипмиссия Швыдкого, которая проходила через минные поля, но не привела к революции). В ответ я высказал свои размышления: скорее, это была некая банкетная тусовка, на которую я не имел чести быть приглашенным и соответственно не несу ответственности за то, кто и что там наобещал друг другу. Вот если официоз-истеблишмент по обе стороны надумает собраться еще раз, то это должно быть прилюдно, на сценах театров оперы и балета в Баку и Ереване, и пусть тогда в присутствии зрителей дают публичный обет(д). Такой формат я бы приветствовал и такое событие мог бы прокомментировать в духе Луиса Бунюэля и его шедевра “Скромное обаяние буржуазии”. Там, если помните, буржуазный истеблишмент, погрязший наяву в пороках и злодеяниях, стал бояться собственной тени и во сне оказался перед лицом публичной казни, во время которой театральная публика освистала их за отсутствие диалога. 

Ульви Мехти

Опубликовано в журнале «Дружба Народов» 2011, №3

Продолжение следует