Семантическое путешествие в/и из “görməmişlik”

В далекие 90-е годы я спросил у известного журналиста Зейнала Мамедли, что за слово “moltanı”, которым он так часто пользуется в своих статьях, публикуемых им в газете “Press-fakt”. Ответ был таков: этим словом обозначаются люди без рода-племени, родным языком которых является конгламерат языков. Лексикон таких людей пестрит словами, полупредложениями и предложениями из разных языков, свидетельствующими вовсе не о полиглотизме, а, напртив, о скудости словарного запаса, приводящего к испорченности их речи.

Действительно, у нас встречаются люди, не знающие толком ни русского, ни азербайджанского и пытающиеся преодолеть этот недостаток смешением обоих языков, демонстрируя при этом, как им кажется, знание двух языков. Поэтому становится почти  невозможным определить, какой же из них является родным языком говорящего.

Когда-то Чингиз Султансой ввел в публистический обиход термин «комплекс национальной неполноценности». Так вот, у людей с признаками молтаны проявляется и этот комплекс. Один из видов комплекса национальной неполноценности хорошо раскрывается словом «görmemiş», что чрезвычайно трудно перевести на русский, да и, по-видимому, на любой язык (хотя, молодая преподавательница факультета журналистики Айнур Керимова подсказала, что из французского слова «moveton» (от от mauvais ton — дурной тон) сквозят некоторые смысловые нюансы «görmemiş»). А большой знаток русского языка, тонко яувствующий его нюансы Вагиф Ибрагимоглу подсказал синонимы «görmemiş»: «невежда» и «невежа» и предложил для перевода оксюморон «невежливый невежда».  Дословно же это слово означает человека «не видавшего». Но далее его семантика получает нюансы, подразумевающие человека, не видавшего каких-либо привычных повседневных благ, и потому жадного, падкого на все. «Görmemiş» - носитель ущербного сознания с комплексом неполноценности перед нормальными и «видавшими многое» людьми. Таким образом, на русском «görmemiş» может быть истолкован через противопоставление понятию «видавший виды человек ». Хотя, и такое его толкование не полностью раскрывает тонкостей всех лексических значений этого слова.

Это емкое тюркское слово «görmemiş» не только экспрессивно удачное выражение. Как потом мне открылось, оно может работать и как научный термин, полностью раскрывая, скажем, суть советского человека. В советское время я всегда, хоть и не понятийно, но ощущенчески предпологал наличие принципиальной разницы между нами, потом названными «homo sovetikus» и западными людьми. Между тем, где-то пять-шесть лет тому назад, идиома «görmemiş» позволила мне понятийно охватить это различие. Советский человек перед западным человеком всегда чувствовал себя в комплексе «görmemiş». Вспомним до боли знакомые ситуации: то чувство счастья, которое охватывало нас от добытых чешского пива, сигарет «Malboro», джинсов «Levi Strauss». Вспомним, как родственники, знакомые собирались на смотрины «шмоток», привезенных советским туристом из-за границы.

По внешнему виду, по одежде и по деньгам в кармане, какой-то западный человек в Москве мог быть намного беднее, «невыигрышнее» по сравнению с сыном или дочерью советского номенклатурного работника, но, несмотря на это, чада богатых чиновников все же были «görmemiş».

Размышляя об этом понятии, я пришел к выводу, что данный феномен может иметь место не только при отсутствии материального изобилия. Люди становятся «görmemiş» и в обществах, где при наличии нормального уровня жизнеобеспечения, отсутствуют Права Человека (поэтому государство, озабоченнное тем, чтобы его граждане не были «görmemiş» среди людей из развитых стран, стремится сделать гарантированными Права Человека). Все это наглядно видно не примере таких стран, как Иран. Там, где нет свободы человека, т.е. свободы слова, мысли, свободы информации, даже при изобилии и материальных благ, люди все равно остаются «görmemiş». Они становятся жадными и падкими на порнографию, на эпатажные зрелища, на хулиганство мысли, на тексты, где присутствует восстание духа против культуры. В советское время мы не умирали от голода, но были «görmemiş» по отношению к абстракционизму, сюрреализму, театру абсурда. Поэтому с полным основанием можно утверждать, что в обществе, где нет свободы слова и свободы самовыражения, люди становятся «görmemiş» и потому иогут вызывать жалость, презрение, отвращение или же сочувствие у нормального человека.

Так какие же меры предпринять, чтобы не быть или не стать «gюrməmiş» ни как общество, ни как личность? Один из путей нам указывают демократия и рыночная экономика Запада: роскошные магазины, высокая зарплата, делающая эти магазины доступными, гарантированная государством и гражданским сектором защита Прав Человека и - как итог – общество и человек перестают быть не «görmemiş».

Направление иной пути когда-то мне разъяснил Гюндуз Сариев. К сожалению, скоро год, как его нет среди нас, друзей. Следует отметить, что в его лице мы потеряли носителя оригинальных, нестандартных исламских идей. Жизнь этого азербайджанского интеллектуала сложилась странным образом. В ранний период своей жизни Гюндуз был из тех, кто в рамках европейского культурного пространства видел Азербайджан где-то на периферии и тем самым мазохистски принижал его. Он не принимал ни национализма, ни исламизма, и пытался из-за них пристыдить меня за мою симпатию к ним. Но процессы, связанные с событиями в Нагорном Карабахе, внезапно изменили Гюндуза (это его слова - «Запад предал меня!»). Он отказался от своей академической книги, написанной в стиле европейского научного мышления. И стал не просто исламистом, а исламистом фундаменталистского толка. Именно в этот период Гюндуз разъяснил мне свое понимание Ислама и вообще Востока. Он считал: есть такие культуры, которые изобрели «зонтик» дабы его носители не намокли и не простудились  под дождем. Но есть культуры, решающие эту задачу по иному. Они учат своих носителей прежде всего изменить свою психологию, свою личность, да так, чтобы даже будучи голыми не простудиться под дождем.

По мнению Гюндуза, в отличие от Запада, который для своих потребностей приспосабливает меняющуюся природу и с этой целью создает разнообразную технику и высокие технологии, культура Ислама нацелена именно на совершенствование самого человека, и, меняя его, делает независимым от внешних угроз и соблазнов.

По правде говоря, я вполне согласен с возможностью такой философии по отношению к отдельно взятой личности: святые, суфии, йоги, дзен-буддисты, проявляя духовную доблесть, изменяли себя так, чтобы не быть “görməmiş” даже в условиях самой скудной жизни. Но я считаю, что принципы жизни, возможные в случае отдельно взятого человека, не всегда срабатывают в масштабе целого народа, целого общества. Фиаско попыток Мао дзе Дуна и Пол Пота убедительно подтверждают это.

Однако, если такой путь невозможен, то есть, если невозможно, чтобы народ при скудной жизни на суфиский лад изменяя себя, сделался не “görməmiş” то, как же ему оказать достойное сопротивление комплексу неполноценности?

По-видимому, эту задачу можно решить, зарядившись пафосом «национальной гордости». Но как создать эту гсамую ордость? Сегодня в Азербайджане это тот вопрос, ответ на который может стать основой национального проекта.

Из деконструкции «самих себя» и «возвращения к самим себе», то есть деконструкция дискурса “özünəqayıdış”.

Национальная гордость зарождается тогда, когда обнаруживаещь в себе то, чем можно гордиться. В 90-е годы, когда идеи и идеалы национальной свободы, национального возрождения предельно активизировались в сознании каждого, такие выражения, дискурсы как «память крови», «возвращение к себе» - “özünəqayıdış”, были более чем актуальны. Чуть позже с ними начинает перекликаться более научный термин - «национальная идеология». Со временем парадигма «национальная идеология» вроде бы, начала порождать из своих недр «умный» дискурс о том, что основная причина наших бед заключается в отсутствии у нас национальной идеологии.

Вот в этой ситуации некоторым показалось, что, чем сильнее, ударяя себя в грудь, будем кричать: «мы тюрки», тем сильнее будет наша национальная идеология, наша национальная гордость. Именно в это время мне в голову пришла идея, дразнящая и намерено идущая вразрез с этой риторикой: «сделайте Азербайджан выгодной для проживания страной и тогда, даже не обладающие идеологией люди, станут патриотами. Люди будут любить страну и народ, сделавшие их гордыми».

Взгляните на то, как живущие в Америке армяне, евреи, оставаясь армянами и евреями, цепляются за американство. Сколько американских негров является патриотами своей страны! Причина кроется в том, что в Америке выгодно жить. Финансовая сторона выгоды понятна: обеспеченность нормальной работой и условиями жизни. Однако моральная сторона не менее важна. В этой стране знают цену Правам Человека. А это уже условие духовной гордости. Говорят, что Великая Хартия настолько возвысила англичан над остальной Европой и наделила их гордостью, что они, даже при виде красивой женщины другой нации, говорили, что она красива как англичанка.

На сегодняшний день Швеция, Англия, Франция  переполнены представителями желтой и черной рас. Данный процесс не есть результат того, что здесь эмигрантов принимают с радушием. Просто, Запад понимает, что если и не сами эти эмигранты, то их дети и внуки, уже будучи гражданами благоприятной для жизни страны, полюбят ее, будут ею гордиться и станут ее патриотами. Таким образом, приток эмигрантов предотвращает возможность возникновения демографической катастрофы из-за малой репродуктивности француженок, британок и шведок.

А теперь, прокрутив ранее начерченную траекторию, «верну» ее на наш дискурс «возвращения к самим себе» (“özünə qayıdış”). Смысл этого выражения в том, что мы сами,являлись обладателями многих ценностей, которые потеряли, а потеряв, превратились в потерянный народ (moltanı). Для обладания национальной гордостью и возврата потерянных ценностей мы должны вернуться к самим себе.

Однако тут же возникает вопрос: что же это такое, называемое «сам», «самость», т.е. «özüm», в который/которое мы должны вернуться? Может, это тесный проем, тесное пространство, и чтобы войти и  поместиться там, нам надо сначала «похудеть», скинуть с себя все «лишнее» - «лишнее» из одежды и «лишнее» из культуры, и таким образом, превратиться в «тощую фигуру»?! Может нам, чтобы пройти в собственную тесноту и поместиться в этой тесноте, следует стать хилыми и скудными?!

У провозглашающих «возвращение к самим себе» есть один недостаток: они не объясняют, чем же является «возвращение к самим себе» - выходом в простор, выходом в высоту или же свертыванием в состояние, при котором в тесноте нет места для размаха?! Что в итоге сулит нам «возвращение к самим себе»: чувство гордости или унижения? Мы будем любимы или смешны? В Пост-структурализме и Пост-модернизме производить деконструкцию - значит, сняв «маску», ворошить подобные идеи, построения, с тем, чтобы выискать нечто там под-лежащее (ср.: буквальный смысл «субъект»а). Вот и я попытался, войдя в «гипер-линк» “özünəqayıdış” деконструктировать «возвращение к самим себе». Попытка не пытка…

Мы в вопросах: «ты из какого рода?»

Раньше меня очень занимал вопрос: отчего у англичан слово «идентифицировать» одновременно означает «познать, понимать»? Ведь изначально смысл этого слова сводился к отождествлению. Почему для того, чтобы по-английски сказать «национальное самоосознание», говорят «национальная самоидентификация»? И только позже, наше тюркское “kimlərdəndir?” (“из какого он рода?”) открыла мне ответ.

Возьмем такое логическое суждение как: «Сократ - человек». Здесь информация о Сократе добывается через отождествление его с понятием человека. В азербайджанских семьях, как правило, всегда обращалось большое внимание на то, с какой семьей предстоит породниться в процессе бракосочетания подросших детей. Получая ответ на вопрос “kimlərdəndir?”, т.е. «из какой семьи, из какого рода он (она)?», становилось ясно, с какими слоями общества или с каким семейным кланом можно отождествлять его/ее. В свою очередь, такое отождествление давало возможность «обосновать» положительную или отрицательную оценку, в зависимости от того, как в обществе воспринималось данное семейство. Точно также слово «индентификация» становится действенным в размышлениях о собственном или чужом народе. Отождествляя, идентифицируя народ с определенными душевными (добрый, незлой), культурными (гостеприимство, религиозность) качествами, мы выводим познавательную информацию о нем (народе). Вот почему в большинстве западных языков «идентификация» означает еще и познание, ибо в механизме познания лежит акт отождествления.

В Азербайджане тюркофилские идеи (“türkçülük”) неосознанно (это  сейчас мы пытаемся, рефлектировав, сделать их осознанными) предполагали следующее: чтобы познать себя, нам необходимо идентифицироваться с тюрками.

Призадумайтесь, одно дело, когда мы отождествляем себя с тем этнонимом, у которого нет в древней истории ни следов, ни упоминаний. В этом случае, мы обречены чувствовать себя как молтаны (как бы Гумилев через пассионарность не оправдывал молодые нации). Но когда мы осознаем себя тюрками, все древние источники, превращаясь в зеркала, отражают нас в величественных тюркских событиях древности и средневековья.

Правда, такая идентификация порождает и неприятные вещи. Те, кто считают тюрков дикарями и вандалами, после отождествления нас с ними, эти качества экстраполируют и на нас. Поэтому с популяризацией идей тюркизма, приходилось создавать и Славную историю тюрков. Хотя, отождествление нас с отвратительными событиями древности также может работать на создание, если не Славной истории, то истории Маркированных событий. Ведь История и Мистика времени таковы, что предельность, как в векторе величественности, так и в векторе отвратительности могут превращать тюрков в Субъект Истории.

Недавно, по российскому телевидению, я услышал интересное словосочетание: «мистика крови». Понимание национальной самоидентификации как «кровного единства» было присуще многим нацистским и расистским движениям. Однако, как это часто бывает, те, кто с большим шумом борятся за чистую тюркскую или чистую немецкую кровь, в конечном счете, могут остаться в плохом положении, как и те, кто много говорит о “namus”, о чести, связанной с женской верностью или скорее неверностью.

В вопросе о национальной «ктойности» (после переводов Хайдеггера на русском языке можно выражаться и так) либерализмом был сделан остроумный выбор: «мистика крови» была заменена формулой, «к какой национальности ты себя причисляешь, таковым и являешься». Если ты, идентифицируя себя с Америкой, с ее идеями и идеалами, с ее культурой, воспринимаешь свою национальную причастность ко всему перечисленному, то с учетом формального гражданства, этого достаточно для твоего американства. И таким образом население всей Европы и всей Америки, состоящее из разных рас и народностей, считают себя французами, англичанами, бразильцами и др. Их национальная самоидентификация зависит не от крови, а от культуры и истории.

При рассмотрении подобных ситуаций, невольно возникает вопрос: обладают ли азербайджанская культура, азербайджанские ценности той силой, той притягательностью, чтобы увлечь за собой, привлечь к себе большинство живущих в этой стране людей?! Гордится ли азербайджанский лезгин тем, что он азербайджанец?! Ответить на эти вопросы не так-то легко.

А теперь в новом контексте вернемся к «возвращению к себе». Это выражение вовсе не должно означать превращения себя в дверь или помещение, с тем, чтобы потом войти туда. Возвращение к себе - это идентификация себя с кем или с чем-либо. Как бы ни была банальна фраза «у нас есть Низами и Физули» ее смысл сводится к отождествлению себя с этими знаковыми фигурами (в подобных случаях знаковость как раз означает тех, кто становится инстанцией для самоидентификации).

Когда в развитых культурах о великих личностях, о несчастьях или больших удачах этой культуры снимают фильмы, пишут музыку, романы и стихи, тем самым создают ситуацию самоидентификации как на уровне нации, так и на уровне отдельных людей. Чтобы понять ситуацию подобной самоидентификации, представим как азербайджанец в экстазе от музыки Узеир бека отождествляет себя с Кероглу или же шотландец с героями фильма «Ричард - львиное сердце».

Развитые культуры создают художественные вещи, связанные с историческими личностями, воинами, государями и даже с человеком «из народа» для того, чтобы создать, поддержать галерею символов для идентификации, потребной национальному самопознанию. А теперь подумаем, в каком хилом состоянии находятся у нас материалы для самоидентификации. Поэтому, так много людей у нас чувствуют себя законченными молтаны! Значит молтаны тот, кто для самоидентификации не только не находит выразительного символа, но и не ищет его, и не обеспокоен из-за его отсутствия.

В начале ХХ столетия в армяно-мусульманских войнах погибли сотни наших молодцов, произошло множество трагедий. Но разве было так, чтобы потом кто-нибудь поинтересовался этими событиями у старшего поколения и пытался архивизировать услышанное?! Даже не составлена «энциклопедия» военных событий последней Карабахской войны. Верно утверждение о том, что у нас отсутствует архивная культура. Сколько мы слышали по ТВ о том, что на плодах такого-то орехового дерева или на таком-то камне ясно проступает надпись «Аллах». Но разве пришло в голову кому-нибудь создать музей с такими чудесами природы (а может и Бога)?! Ведь музеи являются архивами для самоидентификации. И хотя мы не молтаны, но бредем спотыкаясь по границе с молтаны.

Проблемы нашей кичливости

Еще раз повторим вышесказанное об идентификации, несколько по-другому семантизируя его. Во многих европейских языках в значении этого слова произошла примечательная «мутация». Оно начало означать еще и узнавание и познание. В нашем языке, и даже у русских «отождествление» автоматически не дает эти значения. Упомянутую мною мутацию хорошо раскрывает наш классический вопрос «kimlərdəndir?», то есть «из какого рода он или она?». Спрашивая таким образом, мы также спрашиваем, с кем же его отождествлять?

Отталкиваясь от этой когнитивной ситуации, мы можем сказать, что серьезный дефицит у нас, у азербайджанцев проявляется в скудости явлений и персоналий, полезных для национальной самоидентификации.

У русских есть афоризм: «в темноте мы окликаем друг друга именем Пушкина». А как у нас? Есть ли люди, символы, именами которых можем окликать друг друга мы? Может, есть. Однако, степень их влияния не такова как в имени: «Пушкин». Это означает, что у нас никто, как Пушкин, не был в обороте культуры. Насирэддин Туси, да и многие другие мудрецы Востока и Запада в разных выражениях писали, что материальные ценности по мере их употребления изнашиваются, тогда как духовные ценности, обогащаются. Отсюда вывод: если у какой-то нации круг важнейших символов велик, и, кроме того, эти символы проявляются то сквозь фильмы, то сквозь философские построения, то сквозь музыку, а то и сквозь религиозные проповеди, то они, электризуясь, обогащаются. В этом случае отдельные люди, идентифицируя себя с этими символами, заряжаются их семантическим богатством и изобилием. В результате они не чувствуют себя дегенератами, т.е. moltanı.

Обратной стороной вопроса: «с кем мы отождествляемся» является вопрос: «Кем и чем владеем мы?» Отвечая на этот вопрос, конечно же, азербайджанец по сравнению с какой-то молодой африканской нацией может составить достаточно внушительный список людей и событий, многие из которых, к сожалению, имеют известность и дают мыслительно-эмоциональные мерцания только внутри страны. Для внешнего мира они подобны сгоревшим звездам. То есть, в большом мире не знают тех величественных и сильных символов значимых для азербайджанцев коими можно было бы, идентифицируя нас, выяснить, кто мы.

Ныне мы живем в мире, где нации разделены на тех, которые для самозащиты ведут себя кичливо, надменно, точнее, хотят казаться таковыми, и на тех, кто не нуждается в этом. Иначе говоря, мир разделен на нации с комплексом, которые сделали проблемой для себя мнение других, и на нации, которым нет дела до оценки других. Когда некий чиновник ворует диски Госдепартамента США, когда дочь Чейни протестует против вторжения в Ирак, а Израильский президент уличается в сексуальном домогательстве, когда Австрийский епископ обвиняется в педофилии, американцы, израильтяне, австрийцы не восклицают с ужасом, что опозорены. По всему этому становится видным, что они  ни в грош не ставят чужое мнение.

Мы же, впрочем, как и другие в нашем положении нации, в своем комплексе неполноценности готовы уничтожать тех, кто позорит нас, мешает нам быть кичливыми.

Вот в таком надменном состоянии мы стремимся идентифицировать себя с теми лицами и с теми событиями, которые нравятся или могут нравиться другим. Мы уверены, что факты нашего арсенала для самоидентификации должны сначала быть тестированы за рубежом, чтобы получить «сертификат» для внутреннего потребления. Если превратить дискурс «как сделать известной собственную нацию» в гипер-линк, то открывающихся пластов становится не по себе. Если нам в себе нравится только то, что предварительно с успехом прошло через суд и одобрение других, то это означает, что и как нация,  мы этих других   признали авторитетами над собой (в решении Карабахской проблемы мы особенно остро чувствуем авторитет других, тогда как в решении Иракской проблемы даже ООН не стала для США авторитетом). Должны признаться: в формировании этой ситуации сыграли незавидную роль все яркие азербайджанские мыслители конца XIX и начала ХХ вв.

Если для нашей традиции, для нашего менталитета и целиком  для нашей культуры так значим «суд» чужих, значит, наша культура сама по себе не интересна нам?! Может мы те люди, которые скучают в собственном мире и потому, считая его неполноценным, хотят восполнить недостатки в нем заимствованиями из чужих культур?!

Когда азербайджанка выходит замуж за француза или англичанина, обычно, вместе с ней в ту семью не переходит азербайджанская культура (может, переходят только бозбаш и кюфте).

Отчего, когда еврейка, армянка выходят замуж за чужого, дети чувствуют гордость и за национальную культуру матери?

По-видимому, в этой ситуации нельзя обвинить азербайджанских женщин в предательстве. Если бы наша нация была бы известна в мире, наверное, это сделало бы женщину в чужом доме сильнее. Этой женщине легко было бы передать своим детям символы для национальной самоидентификации. Но с другой стороны, если у нас есть такая проблема, то получение известности для нации становится нас навязчивой идеей. Она, в свою очередь, порождает ситуацию кичливости, надменности: мы так же, как армяне, начинаем кичиться изобретением колбасы, мотала, шаровар.

Об опасностях, исходящих незападных наций, не являющихся

«qörməmiş».

Сегодня в результате глобализации даже в отдаленных уголках Африки, Кавказа и Сибири можно встретить магазины с телевизором SONY, с фотоаппаратом Canon, с джинсами Wrangler, с бутылками Coco-Cola. От изобилия товаров с брендом самых известных фирм, даже в Африке постепенно исчезают люди, которые могут быть названы «qörməmiş». А относительная демократия, относительная свобода слова выводят из состояния «qörməmiş» народы даже таких маленьких стран как Армения, Азербайджан и Грузия. Грузин уже не будет, разинув рот, с восхищением смотреть на человека, осмелившегося принародно ругать Саакашвили …

Ниязи Мехти

Kultura.Az