В европейской исламоведческой традиции мнение о том, что Ислам есть религия фатализма с давних пор стало предубеждением.  Между тем во многих религиях одинаково обнаруживаются идеи предопределенности и идеи бифуркационного (термин синергетики, обозначающий  недетерминированные отклонения в поведении физических систем) протекания мира.

Если подойти к этому “противоречию” теологически, есть возможность интерпретировать его как значимый божественный аят, символ. У Фаридаддина Аттара в “Илахи-наме” сообщается, что во время мераджа Аллах открыл пророку Мухаммеду три раза по 300 000 тайн. И при этом указал: первые 300 000 тайн открой друзьям, вторые 300 000 тайн не открой им, третьи 300 000 тайн хочешь открой, хочешь оставь скрытым.

Это сообщение не поэтическая выдумка суфийского шейха, а связано с хадисами. Если привлечь его к интерпретацию значимых аятов-противоречий Божественных Книг, то можно сказать: истинный ответ вопроса о том, предопределен ли мир, или есть свобода человеческого выбора скрывается в одной из великих тайн Бога. Эта тайна или открыта пророку Мухаммеду, но ему запрещено рассказать ее “друзьям”, или же вовсе не открыта.

Если развертывать эту теологическую интерпретацию еще дальше, то можно перейти к мысли, что есть особая божественная мудрость в нераскрытости тайны о том, предопределен ли событийный ряд мира или события возникают в результате свободы выбора, в онтологическом плане которому соответствует бифуркации?

Если в теологическом плане мы беремся определить некоторые непонятные вещи как тайны божественной мудростью, то соответственно берем на себя ответственность показать, что они могут быть и не деструктивными.  Деструктивная кажимость остроумно создается как впечатление от божественных тайн.

В действительности, божественная мудрость этих тайн заключается в том, что она не раскрываясь задает в культуру и философию энергию поиска.  В культуре точки магнетизма и энергетические детерминанты являются полюсами напряжения в мыслительном поиске. Очень часто они становятся таковыми тем, что считаются божественными тайнами.

В интеллектуальных поисках, цель которых казалось бы раскрыть божественные тайны, человечество никогда не постигает истинный ответ на вопрос, хотя в виде объясняющих текстов все же получает самые разные, самые остроумные, парадоксальные, выразительные модели мира. Однако в таких случаях безрезультатность с точки зрения поставленной цели оборачиваются результативностью, продуктивностью с точки зрения иных целях культуры.

Это же относится к поиску верного ответа на вопрос предопрелен ли мир Богом, или есть зона действительности, оставленная Им в параметрах свободы? Тщетно здесь искать верного ответа. Однако тщетность поиска теологически да и эвристически получает свое оправдание тем, что развивает человеческую культуру, задают вектор человеческому мышлению.

Исходя из данной теологической интерпретации можно сказать, что Ислам, как и остальные религии откровения, не является религией фатализма, а является религией, эйдетически изображающий знак значимого противоречия между предопределенностью и свободой выбора. Hеразрешимость же противоречия означает в данной точке бесконечную тайну Бога.  Другое дело, что в Коране и в Исламе фатализм как аспект этой проблематики эстетизирован для того, чтобы стать в центре мышления рядом со свободой выбора.  В результате в мусульманском менталитете идея предопределенности является интенсивно пульсирующей точкой.

Есть притча, показывающая насколько мусульманин эстетически восхищался моделью мира, в которой основным параметром была божественная предопределенность. В этой притче, переданной нам Джалаладдином Руми рассказывается, что некий человек увидев страшный лик ангела смерти Азраиля бежит к царю Соломону и рассказывает ему о своей встрече, умоляя пророка, чтобы тот приказал ветрам унести его в Индию и тем самым спасти от ангела смерти.

Когда Азраил появляется перед Соломоном, пророк-царь спрашивает его о причине шутки над бедным человеком. Ангел объясняет, что он вовсе не был намерен шутить. Просто, увидев его страшно удивился, ибо Аллах приказал убить его в Индии. И он не знал, каким образом этот смертный в ближайшее время окажется в Индии. 

Остроумная и выразительная притча Джалеладдина Руми является таковой, чтобы раскрыть эстетику фатализма как удивительную игру глубокой предопределенности с кажущимися случайностями.  Современная игра в японское домино опирается на этот же принцип предопределенности. У автора игры заранее имеется изощренная конфигурация построения домино. Hа основе этой конфигурации он планирует расстановку перпендикулярно поставленных домино.  После падения первого домино остальные падая, начинают своими поверхностями со скоростью нести линию заранее заданной сложной конфигурации. 

Для осмысления эйдетичности исламского “фатализма”, смоделированного, в частности, в японской игре домино, можно опираться на пространственные символы (напомним, что в современных научных моделирования культуры не редки использования пространственных символов). Возьмем принцип прямых и кривых линий (структур). Принцип прямой линии как кратчайшее расстояние между двумя точками есть проявление непосредственности. Принцип же кривой линии выражает гегелевское опосредование.

Можно сказать, что на фундаменте культуры стоит человеческая духовность, возникшая постижением принципа кривых линий, структур. Запреты религиозные, гигиенические и т. п. уже были теми средствами, которые вносили кривизну в ситуацию “желание - обладание”. До культурном состоянии они между собой были туго связаны прямой линией. 

Состояние Рая можно обозначить символом точки (не забудем, что временной аналог точки; - миг также считается состоянием вечности).  История после падения Адама и Евы есть отправление человеческих душ в игру прямых и кривых линий. История есть изощренная игра кривых линий, где мирские наказания и воздаяния симметрично не распределены между грешными и правоверными (Библейское жизнеописание Иова символизирует это). 

История такова, что в одном скрещивании кривых событийных линий праведный человек может стать целью благоприятных стечений обстоятельств, а в другом скрещивании он же может стать жертвенным средством благоприятствования для другой цели. Это же относимо и к судьбам больших сообществ, народов, государств. История есть орнаментальная игра кривых линий, в результате которых в конце возникает завершенная конфигуративность. В мусульманском пристрастии к орнаментированию возможно скрывается восхищение игрой кривых линий фатализма. 

Почему же Бог согласился на историю с ее кривыми линиями? Это является одной из не раскрываемых тайн. Hо тщетный поиск открыть эту тайну опять развивает человеческую культуру - вот мудрость этой Божественной тайны. 

При попытке ответить на вопрос, почему же Бог согласился на появление Истории можно сослаться на Его атрибут Творца (Халиг).  Ведь деятельное творение означает работу по принципу как прямых, так и кривых линий.  Вот в этом месте возникает другой величественный вопрос теологии, философии и этики. Как возможна свобода выбора человека  в системе целокупности предопределения? 

Но нетрудно увидеть, что напряжение этого вопрошания не остается только в пределах теологической, философской и моральной сферы.  Оно переходит и в сферу политической культуры.  Если исламская картина мира предполагает свободу выбора, бифуркационность мира, тем самым она предполагает и права человека. В этой связке в свою очередь возникает проблема Ислам и демократия, точнее вопрос о том, насколько исламская миро картина совместима с демократией?  Как было указано, в Коране одинаково сообщены предопределенность мира и свобода человеческого выбора.

Для профанического восприятия это формально-логическое противоречие свидетельствует об ошибке мыслительного построения. Для диалектика в этом противоречии заложена идея о беспрерывном переходе необходимости в случайное и обратно.  Однако как мы пытались показать, это противоречие теологически может быть интерпретировано как результат решительной нераскрытости некой Божественной тайны. Если исходя из этой интерпретации подойти к Правам человека, к его свободе, можно сказать, что свобода человека, да и общества по Исламу не умиротворенное обладание неким состоянием. Обладая неотъемлемыми правами на свободу мысли, слова, на свободу совести и т. п.  человек стоит перед драматической загадкой, перед тайной - в какие кривые событийные линии мира он вписан?  Hасколько он был свободен в выборе этой линии? Hасколько его выбор был предопределен заранее?

Эти же вопросы относятся к общественной мысли свободного социума. Человек и общество ощущавшие себя свободными стоят перед драматической Загадкой.  Дискурсивность нашего мышления (временное его развертывание), пространственная композиционность нашего представления вечно уводят наше познание от разгадок этой загадки. (Ведь фатализм мы рисуем себе как развертывание событий во времени и на “доске мира”. Далее проецируем эту развернутость и разветвленность на Божественные помыслы). 

По Исламу человек и общество, в состоянии свободы ощущают себя перед многочисленными загадками, корни которых уходят в одну величественную тайну - предопределены ли событийные линии Богом? 

Предлагая свою версию по проблеме исламского “фатализма” и свободы выбора мы осознаем, что изменяем правилам игры научного мышления. Они, как известно, требуют направленность к решению поставленной проблемы.  Однако, что делать?!  Великие Тайны Божественной Книги не подлежат научному раскрытию.  Они энергийные источники медитации.

Вот почему приходится ставить проблему исламского интеллектуала. И вот почему приходится для данного случая заменять термин “исследователь” термином “религиозный интеллектуал”,  а термин “исследование” таким оскорбляющим слух традиционалиста выражением как “интеллектуальная игра”.

Ниязи Мехти

Kultura.Az