Роман Камала Абдуллы  «Оборванная рукопись»  в голове  автора этих строк внезапно вывел их из состояния «неотносимости»   другу к другу. Роман оживил и «переактивизировал» пост-структуралисткий, пост-модернисткий мыслительный каталог автора этих строк в векторе азербайджанской культуры. Открылось двустороннее движение между этим каталогом и азербайджанскими текстами.    

Сначала поразмыслим над любимым словом пост-структуралистов «дискурс». Дискурс это почти тот же самый текст. Причем, он  может состоять из нескольких предложений, абзацев, а может представлять собой развернутый текст. Но, есть между ними одна разница. Текст может обозначать и город, и произведение искусства и мечеть, то есть каждый из перечисленных предметов являет собой текст. Дискурс же, есть ни что иное, как один из текстов, но сотканных из слов.  

…По мнению французского интеллектуала Мишеля Фуко,  дискурс таких личностей как Ницше, Маркс, Фрейд  отличается от дискурса просто умного человека тем, что перечисленные философы своим дискурсом привнесли в сознание других людей новое мышление, привили им совершенно новые разговорные формы и свежие  нормы мыслеизложения.  Я упомянул этот тезис, поскольку он имеет отношение к роману Камала Абдуллы. 

В одном из эссе  Ницше  «Сумасшедший», безумец, стоя в базарной площади с фонарем в руке, вопит о том, что он ищет Бога.  В конце он, вопрошает «Где же бог?».  А затем,  сгорая от своего собственного открытия, глаголет: «Бога нет, потому, что он умер. Его убили мы - ты, я».  Вот этими словами  Ницше дал человечеству модель, порождающую дискурсы нового типа. Ибо, его дискурс привнес в философию акт убиения, чем породил в интеллектуальности 20 – го столетия сотни дискурсов,  связанных с умерщвлением Культуры, Философии, Искусства и, наконец, Морали. Таким образом, Авангард уничтожил традиционное искусство, негативная диалектика Адорно стала не созданием новой системы, а многократным эффектным убиством философии. Похожим образом феминистское движение  сотрясло маскюлинную культуру. Правда, в истории человечества и раньше были акты разрушения. Однако до этого разрушение имело целью очистить «площадь» для новой «постройки». Между тем, в европейской культуре 20-го века убиение превратилось в смоценное действо, не преследующее нового созидания.

Одним, из пяти или, или быть может десяти дискурсов,  подаваемых  в романе «Оборванная рукопись», является «Убиение Бога». Этот дискурс производит в романе акт деконструкции.  Нет, Камал Абдулла ни в коем случае, занудливо не копирует Ницше, и не «убивает Бога».   На самом деле «Оборванная рукопись» по аналогии «убиения Бога» осуществляет акт умерщвления и деконструкции чего-то другого высокочтимого, воспринимаемого снизу вверх.

Один из этих актов собственно запечатлен в названии романа. Известно, что идея текста опирается на конструкт завершенности. Правда в былое время «non finito», то есть принцип незавершенности нанес урон по идее конечности. А у Камала Абдуллы  «non finito», связан не только и не столько с концом романа.  Текст внутри «Оборванной рукописи» ритмично нарушается, обретает сущность половинчатости и тем самым происходит восстание против Идеи Текста, к которой мы так привыкли.      

Но лично для меня самый любопытный акт деконструкции в романе Камала Абдуллы проглядывается сквозь призму дискурса Конфуция «сыновне почтение и уважение». Тысячами раз мы употребляем фразы «почтение» и «уважение».  Более того, в основе архитектоники культур стоит принцип почтения и уважения. Речь идет о почтении Бога,  уважении к Старшему,  уважении к Прошлому, почитании Родины и так далее. Все это вертикали почтения. Однако у почтения есть и горизонтальный устрой, рождающий феномен  вежливости и этикета – ведь взаимное уважение друзей, людей друг другу равных создает явление вежливости.   

Иудаизм, Христианство, Ислам покоятся на почтении Бога, пророков, святых, священных книг и так далее. Страх и всякого рода табу в  культурах, связанных с этими религиями,  призваны усилить почтение и поэтому получили знак «положительности». Даже, такие интеллектуалы как Эрих Фромм,  призывавшие человечество не «почитать Бога из-за страха»,  а «уважать Его в силу любви»,  отвергая страх, не говорили «нет» уважению Богу. 

На этом фоне значение Конфуция в том, что он трансформировал почтение, которое в далеком прошлом оказалось в основе архитектоники человеческой культуры, в  дискурс «сыновне уважение».  То есть, культуры возникли и жили по этому принципу почтения низов к верхам, как почтения сыновей к отцам.  Конфуций же отслоил данный принцип от культуры, превратив его в философский дискурс. После этого для Китая  «почтение» превратилось из такого, чему подчиняются невежественно и несознательно, в нечто такое, чему следуют разумом, который просвещен знаниями. В результате этого возникло такое гранитное китайское  своеобразие,   которое   ни в последовавшую эпоху восстаний, ни даже в период культурной революции Мао оновательной «деконструкции» не подверглось.  

Теперь, если мы пропустим нечто, содержащееся внутри и в орбите «Оборванной рукописи» через  явление «почтения»,  «уважения», и проэкспонируем это нечто, то увидим культ «Китаби-Деде Коргут». Мы  увидим культ Шаха Исмаила Хатаи. Мы, тогда сможем узреть и культ азербайджанства. Ввнутри романа выстроены герои прошлого, изречения Деде Коргута, и многое  прочее из того, что мы любим «сыновнем почтением». Именно последнее, Камал Абдулла в своем романе подвергает деконструкции с  упорством авангардиста, пост-модерниста и пост-структуралиста.  И в результате обнаруживается прозаичные, ироничные следы в равенченых Камалом романтично-романических мифов.

Становится ясно, что Огромный Тепе-гез на поверку оказывается чахлым магом-заклинателем, создающим видимость великана. А «конеротый Аруз» - вовсе не эпитет, пребывающей в ауре архаизма,  а просто  удобоваримое для стихосложения словосочетание,  которое  из уст Баяндыра услышал Деде Коргут и запомнил для своего очередного дастана. (прямо как современные писатели, делающие для будущего романа пометки в блокноте).   
  
Камал Абдулла романически деконструирует персонажей «Китаби-Деде Коргута»: Газана, Бойрека, Бурла Хатун, и самого Деде Коргута. Таким образом, «Оборванная рукопись», вооружившись деконструкцией, находящейся в генеалогической связи с дискурсом «Убиения бога», поднимает восстание против Прошлого, которое якобы цементирует азербайджанскую культуру. Восстает против наших текстов, против феномена уважения, точнее против чувства пиетета перед этими текстами, перед Прошлым, которое так часто заражает азербайджанца.

Долгое время мировая история стремилась внести в себя смысл почитанием Добра и  привлечением чувства любви к структуре этого почетания. Однако паралалльно становилось ясно, что лексикон любви, или скажем так, лексикон пиетета, взгляд любования вовсе не делает богаче понимание, познание чего-то. Поэтому великие мусульманские суфии изрекали, что самая возвышенная любовь, - вера в Бога всегда соседствуют богохульством. То есть эта вера беспрерывно порождает жесткие вопросы, пахневщие с душком богохульства.

Одно время читая трактат прекрасного знатока музыки Адорно о социологии этого искусства я удивлялся его беспардонному отношению к Бетховену и другим классикам. Потом понял, что тем самым этот известный философ пограждает себя от наплыва пошлостей, которые так легко возникают при восхищении великими композиторами.     

Деконструкция почитания, любви не ново в Азербайджанской культуре. В свое время когда Сабир, Мирза Джалил развенчивали реалии, связанные с мракобесием, по существу, тем самым деконструировали почитаемые в национальном мире ценности и традиции. Однако у Камала есть одно отличие. То, что он деконстрирует в своем романе не носит смысл «убиения» Плохого. В его развенчании символов Деде Коркуда, Шах Исмаила и др. нет мотива «прощание с тем, что отжило себя». Объектом деконструкции у Камала являются та любовь и то почитание, следствием которых являются опошление, примитивизация и нетерпимость к иному.     

Мы привыкли жить в культуре, которая выступает аналогам Евклидовой геометрии, Ньютоновской физики. Постмодернизм же является неевклидовой геометрией, эйнштейновской физикой культуры. Камал Абдулла деконстрируя привычный для нас мир, устоями которого является любовь и почитание, тем самым делает то, что в свое время делали на Западе Борхес, Эко, Павич и Коэлье.

Ниязи Мехти

Kultura.Az